Она уже не ребенок, чтобы бояться таких тварей.
Подойдя к юной служанке, Сендалат сказала: — Если я обрела врага... надеюсь, у меня будет и много друзей?
Широко раскрытые глаза поднялись, круглое лицо расплылось в улыбке. — Сотни, госпожа! Тысячи!
— Мой отец был героем войн, и я его дочь.
— Войны! Как Айвис!
— Как Айвис, — согласилась она. — Айвиса тут любят?
— Он никогда не кажется счастливым, госпожа, и говорят, он суров к солдатам. Но с нами он всегда добр.
— Как и ко мне. Не расскажешь ли про него?
— Все, что знаю!
— Ты считаешь его красивым? Думаю, солдат все любят.
— Но он стар, госпожа!
— Возможно, для твоих глаз. Но я вижу мужчину еще в силе, моложе моего отца, и привычного командовать. Не сомневаюсь, лорд Драконус весьма его ценит.
Они подошли к тяжелой деревянной двери, искусно покрытой сложным геометрическим рисунком. Девушка толкнула дверь, открывая вход в узкую, выложенную до потолка плиткой комнату; в дальнем углу был бассейн и медная труба, достаточно высокая для мужчины. Едва войдя в комнату, Сендалат ощутила исходящий от пола жар. Она присела, трогая плитку. — Внизу огонь?
Девушка кивнула. — Думаю, да. Я здесь редко бываю, госпожа. Но трубы идут от Великого Очага всюду.
— Зимой в доме не холодно.
— Нет, госпожа, благословенно тепло!
Сендалат огляделась. — Я чувствую себя в весьма приветливом доме.
Девушка снова улыбнулась: — Вы очень хорошенькая, госпожа. Мы тут думали...
— Что думали? Расскажи.
— Что вы будете девочкой, госпожа.
— Как почти все новые заложники. Да. Но, понимаешь, я уже это пережила. Скажу по правде — я в некотором смысле снова стала ребенком. Каждый день мир рождается заново.
Девушка вздохнула.
— Рождается заново, — повторила Сендалат, вдыхая густой, полный ароматов воздух.
СЕМЬ
Наступали мгновения ясности, и Финарра Стоун осознавала странные, тревожные детали. Она привязана к Спинноку Дюраву, под ними тяжело движется лошадь. Черные лезвия диких трав Манящей Судьбы скрежещут по деревянным доспехам, шуршат по сторонам бурными волнами. Ночь, она чует запах пота Дюрава, чувствует его тепло, свое же тело замерзло...
Она ускользнула, чтобы очнуться вновь, и теперь увидела колышущееся пятно желтого света сквозь кишащий мошкарой и летучими мышами полог. Безумная суета мелких тварей раздражала глаза, она посмотрела туда, где траву скосили, создав "мертвое пространство" вокруг форта; на стены, тянущиеся от ярких фонарей у ворот — блоки из соломы и обожженной глины — ворота открываются, резкие голоса — она ощутила, как Спиннок согнулся, как режут веревку и ее бережно снимают.
Крепкие руки торопливо несут ее в форт, пересекают двор — вспышка более яркого света, поток тепла от камина. Она в большой комнате. Ее кладут на скамью. Собака подбегает, мокрый нос касается вздутой руки, но ее прогоняют шлепком.
Финарра проморгалась и поняла, что смотрит в лицо командира — суровые черты, в глазах блеск пылающего огня. — У нас гости, капитан, — сказал ей мужчина. — Весьма удачно прибывшие. Среди них Илгаст Ренд, умелый в искусствах исцеления. Яд будет изгнан — он клянется, что ваша нога вне опасности. Вы понимаете мои слова?
Она кивнула.
— Спиннок доложил нам о миссии Фарор Хенд. Она еще не вернулась. Следить за выходцем из Витра... это было неразумно.
— Решение, — ответила Финарра, поразившись своему голосу — такому тонкому, хриплому, — было целиком ее.
— У нас ее нареченный. Он как раз собирает отряд, чтобы выехать на поиски.
"Кагемендра Тулас? Значит, приехал за ней?" Она смутилась своим путаным мыслям. Где же Спиннок? Зачем Фарор Хенд пустилась в дурацкую авантюру? Она вдруг припомнила взгляд Фарор, тот миг, когда она готовилась въехать в высокую траву. Жажда смерти, проклятие Тисте. Знала ли Фарор Хенд, что нареченный едет к ней? Нет, сама Финарра ничего не слышала, а должна была бы, если бы...
— Она в великой опасности, — заявила Финарра Калату Хастейну.
— Значит, вы что-то знаете о той чужачке?
— Враждебная. Трудно уничтожить. Они могут быть Солтейкенами.
— Из Витра? Вы говорите не об одной — неужели на нас нападают?
— Они идут, — отвечала она. — Желая убивать. Та, которую выследила Фарор, приняла двуногое обличье. Девочки или женщины. Не менее опасна. На берегу... моя лошадь убита.
— Я пошлю отряд по вашим следам, капитан.
— Скажите им... не принимать за мертвое то, что найдут. Глаза могут обманываться.
— Илгаст Ренд займется вами. Вы уснете.
Она попыталась сесть. — Я спала уже слишком долго...
— Вы бредили. Зараза попала в тело через укус голого волка. Он изгонит ее из крови. Если вы не захотите спать, будет сильная боль. Нет доблести в таком терпении.
— Я была неосторожной...
— В вопросах дисциплины решать мне, капитан. Лежите, вам приказывает лорд.
Она послушалась, мельком заметила круглое немолодое лицо Илгаста Ренда, мягкий взгляд. Он возложил мозолистую руку ей на лоб — и темнота затопила всё.
Хунн Раал следил со стороны, стоял скрестив руки и опираясь спиной на прокопченную глиняную стену. Он был пьян, но умеренно — едва кто-либо мог бы заметить — и мысли текли вяло, но были вполне ясными. Рядом Оссерк раскраснелся, возбужденный внезапным появлением потрепанного отряда. Витр — загадка, это верно... но до сих пор он был равнодушным в своей разрушительности, не более злокозненным, нежели зимняя буря или весенний разлив. Если представить море, несущее корабли или что-то иное, услышать тяжелые шаги захватчиков... да, поистине тревожно.
Новая война не нужна. Однако эта возможность являла Хунну Раалу некие преимущества, одновременно наполняя беспокойством. Возрождение Легиона Урусандера. Вторжение даст повод взять оружие в руки, торопливо восстановить в строю ветеранов; возникнет возможность решительного броска, если внутренние дела пойдут худо и потребуется реальная угроза. Разумеется, если с захватчиками достаточно быстро разберутся, но Хунн Раал с неохотой ступал на эту тропу мыслей. Он отлично понимал риск легкомысленности, осознавал, как сладкие, но порожденные личными интересами мечтания могут повредить в столь судьбоносное время.
Он заметил, как внезапно подобрался Калат Хастейн. У командира появилась ясная и срочная причина завершить вялые споры, грозившие на целые дни, если не недели, затянуть в болото всех находящихся в форте. Илгаст Ренд переговаривается с Калатом наедине. Хунн заподозрил в этом измену. Первый сын Хаста Хенаральда стал неотразимо нейтральным, и глазам Хунна Раала это немедленно стало казаться поражением.
Но, честно говоря, у него нет причины для потрясения. В некотором смысле, если хорошенько подумать, он может даже видеть тут победу. Калат женат на командире Легиона Хастов, да, и все знают, что Легион Хастов принадлежит Матери Тьме, там все ее дети.
Найдутся выходцы из знати, готовые противостоять возвышению Урусандера, но без Легиона Хастов за спиной они едва ли смогут составить угрозу силам Урусандера. Дом-клинки все как один великолепны в бою, но их слишком мало. Воля семи тысяч солдат, преданных одному делу, приведет Лорда Урусандера в объятия Матери Тьмы, и если по пути придется переступить через пару сотен дом-клинков... что же, будет отличное предупреждение прочим знатным фамилиям.
"Власть перейдет к нам. Но мы не ищем тирании. Только справедливости. Мы сражались, многие пали, но выживших нельзя забывать или отбрасывать".
— Как тревожно, — пробормотал Оссерк. — Хунн Раал, ты видел этот Витр самолично?
Хунн покачал головой.— Говорят, это всепожирающее море.
— Какие захватчики могут оттуда явиться? Солтейкены... может, это родичи Джелеков, принимающих форму огромных волков?
— Вскоре мы узнаем.
Оссерк склонился ближе. — Дурное время выбрано. Нужно отступиться...
— Отнюдь, — резко возразил Хунн Раал. — Во всем этом даже есть нужный потенциал. Солдаты в отставке получат новые должности — да, я готов предсказать твою новую миссию. Мы поскачем в Харкенас с вестью о новой угрозе. Точнее, я поскачу. Тебе же лучше вернуться к отцу, подготовив его к неизбежному возвращению к службе по приказу самой Матери.
Оссерк нахмурился. — Он может отказаться.
— Не откажется, — уверил Хунн Раал. — Твой отец сознает долг.
— Он может обязать меня занять свое место.
Очевидный ответ не стоило и озвучивать; Хунн Раал сделал задумчивое лицо, допустив и едва заметную насмешку. — А как ты думал, зачем я прошу именно тебя донести весть до отца? Двое поговорят, кровь примет решение. Стой же перед ним прямо, друг мой, и смотри уверенно. Не выказывая ни готовности, ни жадного желания. Прими озабоченный вид, только не слишком тревожный. Собранность и трезвость послужат тебе лучше всего, реализовав упования и твои, и наши.
Оссерк медленно кивнул. — Хорошо сказано. Я уезжаю немедленно...
— Смею думать, лучше утром. А может, и еще позднее. Нам будет полезно выслушать мысли Калата Хастейна, а также узнать, каковы будут его действия, кроме посылки разведывательного отряда. Мы здесь в качестве представителей Легиона, мы должны прямо предлагать помощь.
Однако Оссерк скривил губы. — Хорошо тебе говорить, Хунн, но я никого не представляю...
— Неверно. Здесь, утром, ты представляешь отца. Потрудись, чтобы все вокруг это поняли.
— И что я им скажу?
— Ничего. Только слушай, а если пробудится острый вопрос — высказывай его. Но будь умерен в расспросах — пусть за дело берутся остальные, ты же внимательно вслушивайся в дискуссию.
Оссерк кивнул. Он по-прежнему нервничал.
— Видел тут Шаренас? — спросил Хунн Раал. — Она смотрит и слушает — не моих кузин, так жаждущих принять ее в компанию, но Илгаста и Калата. Перенимай ее методы, Оссерк. Она отлично играет политические сцены.
— Нужно побольше узнать об Витре.
— Узнаем, — заверил Хунн Раал. "Хотя, возможно, не так много. События ускоряются".
Шаренас следила за выходящим их комнаты Туласом, с интересом отмечая внезапно проснувшуюся в мужчине остроту ума. Пусть он мертв духом, но в вопросах спасения окружающих — в данном случае нареченной — он выходит вперед всех. Она почти могла видеть воспылавшее мрачное пламя, потенциальную готовность умереть, защищая будущую жену, или вечно жить в благородном горе по ней. Это лучше, нежели опуститься до неуклюжих истин несчастливого брака, когда старый пепел покрывает сияние славы, не успеет лечь на место последний камень нового дома.
Было что-то жалкое в энергии Кагемендры, готовившегося выехать ночью ради поисков Фарор Хенд. Вот существо, не мыслящее жизни без рук и ног, без возможности быстрых действий и способности к волевым, решительным поступкам. Но... смелые решения живут недолго, отзвуки подвигов быстро затихают, и что бедняге остается? Лишь новая тишина или, того хуже, незримый стон внутри черепа. Нет, пусть лучше руки движутся, ноги несут его вперед; лучше все то, что нужно сделать и можно сделать немедля.
Привязать к себе сломленного мужчину, словами ли, цепями ли, чарами ли — напрасная забота. Хуже, ведь сломленный, в свою очередь, ломает то, что ему дают. В том числе и юную Фарор Хенд. Не написал ли поэт Галлан: "Когда дрожат полы, Танцует даже пыль"? Разве не задрожит мир Фарор в обществе Кагемендры Туласа? Он покроет ее пеплом, запылит с головы до пят, он станет походить на каменную статую, какие ставят в садах. "Галлан, ты должен написать об этом союзе, сюжет будет богатым. Я уже вижу летящие ножи".
Серап склонилась, обдав щеку Шаренас кислым запахом эля. — Едешь с нами, да? Видишь, как все распалились? В такие моменты кровь бежит быстрее.
— И сколько тебе нужно таких моментов? — сухо ответила Шаренас.
Сидевшая за Серап Севегг хихикнула, прикрывая рот рукой.
"Шлюхи Хунна Раала. Вот что они такое. Он их привез, чтобы подставлять тем, кого захочет обратить в союзников или, Бездна избави, в друзей. Но мне не интересно, милейший капитан. Я склоняюсь к твоему делу, как и мои сестры, и кузины. Будь доволен и не мельтеши на глазах". Она встала, отходя от кузин, уклонилась от пьяного объятия Рисп и вышла из помещения.
В дворике Тулас седлал коня. Шестеро хранителей занимались тем же, а еще десяток проверяли снаряжение для выходящего отряда. Фонари бросали желтый свет, их окружили ночные насекомые. Шаренас обнаружила неподалеку стоящего грума и подозвала жестом. — Готовь мне лошадь, — велела она. — Еду с ними.
Мальчишка поспешил прочь.
Она заметила взгляд Туласа. Подошла к нему. — Вы знаете мое мастерство с копьем.
Он еще мгновение молча смотрел на нее, потом отвернулся к коню. — Вы весьма кстати, Шаренас Анкаду. Приветствую.
— В мире слишком мало любви, чтобы оставлять ее в опасности.
Она заметила, что слова заставили его замяться — лишь кратко, он ведь привык к самоконтролю. — Вы говорили со Спинноком Дюравом? — спросила она.
— Да, прежде чем он заснул от переутомления.
— Тогда путь нам понятен.
— Да.
Грум привел лошадь. Она мысленно приготовилась к долгой, утомительной поездке. Однако она была полна решимости стать свидетельницей погони. Лучше лошади, чем шлюхи. "Не засни Дюрав, осталась бы в форте. Весьма красивый юный воин.
Интересно, Фарор и Финарра делили его в дикой пустоши?"
Улыбнувшись мысли, она села на лошадь и приняла поводья.
Остальные были готовы. Ворота открылись второй раз за ночь и отряд выехал.
Укрывшийся в личной комнате командира, на редкость скромной, Илгаст Ренд сел в шаткое кресло и поморщился, слыша скрип. Сидевший напротив, в таком же кресле, Калат Хастейн спросил: — Есть мысли о рассказанном ею, лорд?
Илгаст резко протер глаза, заморгал, созерцая плывущие разноцветные пятна, и задумчиво провел рукой по бороде. — Я не позволил себе размышлять, командир.
— А, ясно. Все силы у вас отнимало исцеление, лорд. Признаюсь, я порядком поражен вашему редкостному мастерству с землей и теплом, плесенью и корешками. На поле брани я видел чудеса, творимые острым ножом, нитью из кишок и терновой иглой, но загадочное волшебство при помощи предметов столь обыденных поражает сильнее.
— Такова сила природы, — отозвался Илгаст, — и слишком часто мы забываем, что природа в нас, а не только снаружи, в высокой траве или на берегу моря. Исцелять — значит тянуться через разрыв, всего лишь.
— Говорят, такая сила прирастает.
Илгаст нахмурился — не потому, что готов был отвернуть такое предположение, но потому, что оно чем-то его встревожило. — Я всегда верил, командир, что мы, избавившиеся от тумана перед очами и узревшие истинное течение жизни, наделены привилегией особого темперамента или дара видения. Всего лишь. Мы видим силу постоянную, но не сознающую себя. Неразумную, можно сказать. Не живую и не мертвую, скорее походящую на ветер. — Он помолчал, вгрызшись в мысль, но затем со вздохом покачал головой. — Но сейчас я научился ощущать... что-то... Некий намек на осознанность. Намерение. Словно мы берем у силы ее часть, а она шевелит плечами и вглядывается в берущего.
