— Некоторые просто не понимают слова 'нет', — сказала я и сложила руки на груди.
— Тебе не говорили, что подслушивать нехорошо? — Влад недобро улыбнулся и придвинулся к Ларисе, но она попятилась, не сводя с меня испуганного взгляда.
— Когда не хочешь быть услышанным, говоришь за закрытой дверью.
— Не будь ханжой, Полина.
— Прекращу сразу же, как только ты перестанешь быть придурком!
Если его и задели мои слова, то вида он не подал. Повернулся к Ларе и покачал головой.
— Смотри, напугала Лару. Она небось думает, что ты побежишь к жрецу скади. Но ведь ты не можешь жаловаться, верно? Сама не без греха.
— Что?.. — наконец, выдавила Лара и перевела на него взгляд.
— Интересно, что скажет Эрик, когда узнает о нашем... хм... ужине? Или о том, что случилось на Тибете? — Он ядовито усмехнулся и добавил: — Уверен, Полина не станет ябедничать.
Я с шумом выдохнула и досчитала до пяти. Надо было до ста, но тогда пауза получилась бы слишком затянутой. Затем улыбнулась и с огромным удовольствием, граничащим со злорадством, ответила:
— Дай подумать... Возможно, он придет сюда, в этот дом, и вызовет тебя на поединок? Или, если тебе повезет, предупредит, что вторая попытка соблазнить его женщину станет для тебя фатальной? Ах да, забыла... Он уже это сказал. Вчера вечером.
Немыслимое наслаждение — наблюдать, как с его лица сползает эта самодовольная ухмылка. Как он щурится, пытаясь понять, блефую я или нет. Особенно, когда я не блефую.
— Эрик в курсе, — добила я и повернулась к Ларе. — Интересно, что скажет Роб, когда узнает.
— Прошу, не говори... — Лара замолчала. Понимала, что мольбы не помогут, или не хотела просить именно меня. Гордая. Снова. Не то, что с Владом.
— Поехали домой, — резко сказала я и пошла к машине. У самых ступеней правый кроссовок смачно хлюпнул, погружаясь в лужу. Нога тут же промокла. Ну и черт с ней! Я смертельно устала сегодня...
Чемоданы послушно легли в багажник, мы уселись в такси, и водитель тронулся. Влад провожал нас безучастным взглядом, и по лицу его — спокойному и снова уверенному, нельзя было понять, о чем он думает.
В тот момент мне не было дела. Изнутри съедали сомнения, рыли червоточинами душу. Рассказать Робу? Смолчать? А Эрик? Вдруг узнает, он ведь мысли умеет читать. Попробуй тут не думать, когда встречаешь Лару каждый день в доме, здороваешься и стараешься делать вид, что ничего не произошло. Фу, противно!
Сказать... И тогда Роб изменится — если не навсегда, так надолго. Разочарование всегда уродливо, даже если видишь его на чужом лице. И Лару не примут в скади. Если я скажу, посвящения не будет. Что тогда случится с ней? Уверена, Влад обрадуется. Так и представляю его снисходительное лицо, когда она вернется проситься обратно. Лара не из тех, кто выживает вне племени.
Защитница молчала. Поджала губы и отвернулась к окну. Всю дорогу мы так и ехали молча, не замечая друг друга, желая поскорее добраться, выйти из замкнутого, ограниченного пространства салона и не видеться некоторое время. Уверена, Лара тоже не горела желанием со мной общаться.
Уже когда впереди мелькнули очертания вековых дубов и влажные каменные стены трехэтажного дома, она повернулась ко мне.
— Мне нужно знать... если ты скажешь.
— Не скажу, — не раздумывая, ответила я, но на нее смотреть не стала. Боялась, что не сдержусь, выскажу все, о чем думала. — Но не ради тебя. Роб не заслуживает разочарования. А ты... если еще хоть раз... если это повторится...
— Не повторится, — мрачно заверила она.
Я кивнула.
— Но если повторится, я лично тебя прибью, и это не преувеличение.
Лара не ответила и до самого дома делала вид, что меня нет.
На крыльце нас ждал Роб. Заспанный, кутал плечи в светлый клетчатый плед и счастливо улыбался. Я отвернулась. Не хотелось видеть его. Их. Объятия, насквозь пропитанные фальшью. Ложь, звенящую в воздухе, словно надоедливый комар. И как только он не слышит?
Он не слышал. Помог Ларе выбраться из машины, обнял, заворачивая ее в тот самый плед, и поцеловал в висок. Выглядел при этом по-детски счастливым, и мне еще больше захотелось ее придушить.
Я сухо поздоровалась и поинтересовалась, дома ли Эрик. Он оказался дома. У этого факта было две стороны, как у медали. С одной — мне станет легче, если переключусь на что-то хорошее, а с другой... с другой я могу выдать себя. Ее. Их. Или правильнее сказать 'нас'? Нас было трое в этой лжи, и от осознания стало еще хуже.
Я миновала гостиную, бросив испуганный взгляд в сторону коридора, ведущего в кабинет. Решила дать себе несколько минут, и это правильно. В комнате наверху меня ждало бледное отражение в старинном, почти на весь рост зеркале. Впалые щеки. Лихорадочно блестящие глаза. Сутулые плечи. Эрик и без чтения мыслей поймет, что что-то не так.
Бесшумно я скользнула в детскую. Алан спал, подложив кулачок под пухлую щеку, отчего губы выпятились и открылись уточкой. Милота просто! Я поправила одеяло, подвинула ближе плюшевого тигренка, с которым сын не расставался ни на минуту. Вдох-выдох. Умиротворение накатывало волнами, смывая с души, как с песка, рыхлые следы смятения.
В конце концов, кто я такая, чтобы вершить судьбы? Меня на том крыльце не должно было быть. Так почему бы не сделать вид, что не было? Что я не слышала того ужасного разговора, не влезла в ту грязь, которая мне не предназначена?
Усталость медленно стекала по плечам на пол. Туман за окном рассеивался, являя чистое лазурное небо без единого облачка. Осень отступила, словно давая нам шанс попрощаться с летом.
Я задремала. Съежившись на стуле, у кроватки, закрыла глаза и...
У очага атли темно. Одинокая свеча стоит у алтаря, пляшет пламя на конце фитиля, словно хочет оторваться и улететь, как юркий мотылек. Я стою у самого камня, стараясь превозмочь страх, отрезать его, как ненужную часть, выбросить. Не выходит. Страх, словно раковая опухоль, цепляется за меня длинными щупальцами, пускает в душу новые побеги. Мне не скрыться. Не убежать. Не будет никакого выбора в конце — Первый сольвейг ошибся. Только смерть. Я и она, в конце пути.
Впрочем, есть еще кое-кто.
Его лица не видно, но голос мне знаком. У него в руке нож — древний, с изрезанной вязью рун рукоятью. Лезвие блестит, и на нем танцует отражение огня. Он шепчет заклинание, а я стою. Жду. Чего? Бежать бы, но ноги стали ватными. Болит под ребром и в виске пульсирует. На запястьях порезы — неглубокие, потому что глубоких не нужно, кровь несущественна, не в этот раз. Это лишь часть ритуала, дань давно погибшим богам. Погибли ли они?
Страх ползет по комнате, нависает с потолка липкими каплями. Он воняет, и я вдыхаю этот запах вместе с серым дымком благовоний.
Жертвенный камень зловеще отблескивает, словно говорит: никуда тебе от меня не деться. Здесь ты и умрешь. Но я не хочу умирать! Не хочу думать, что это конец, что завтра для меня не наступит, я не увижу тех, кого люблю, а они не увидят меня.
Страху плевать на мои мысли, как и тому, кто бубнит себе под нос заклинание на древнем, давно забытом языке. Он поднимает голову, но тьма все еще держит в заложниках его лицо. Шаг ко мне, и я замираю. Внутри холодеет от его выверенных, бесстрастных движений. Он сильный, и мне его не одолеть. Я пыталась... Не помню, кажется, кто-то пострадал... Или нет? Неважно. Он идет ко мне плавно, я пячусь к камню, и ощущаю его холод. Липкие от крови ладони скользят по гладкому боку.
Скоро он получит еще крови — много, наверное, всю. И кен, выплеснутый наружу, впитается в многовековой монолит...
Еще один шаг — и я уже вижу, что конец у ножа изогнут вверх. Перевожу взгляд на убийцу и, несмотря на то, что все так же не вижу лица, понимаю: он улыбается.
Дергаюсь, хватаю губами воздух, но он держит крепко, за плечо. Не вырваться. Не убежать. Не...
— Полина! — Кто-то тряс меня, но почему-то шептал. — Очнись.
Я открыла глаза. Солнце заглядывало в окно сквозь полузадернутые шторы и стелило свет по мягкому ковру. Я выдохнула шумно, со свистом, рука инстинктивно прикрыла живот.
Рядом хмурился Эрик, спрашивал что-то, а я не могла выпутаться из липких остатков кошмарного сна. Что это? Пророчество? Будущее, которым меня пугал Барт? Могу ли я его предотвратить?
Алан беспокойно заворочался в кроватке и хныкнул, но Эрик даже внимания не обратил. Повернул мое лицо к своему и настойчиво спросил:
— Что?
Я замотала головой, подавляя непрошеные слезы. Тщетно. Они брызнули из глаз, потекли по щекам горячими потоками. Эрик крепко сжал мои плечи и, не обращая внимания на начинающуюся истерику, велел жестко:
— Говори!
Я глубоко вздохнула. Раз. Еще раз. Постаралась взять себя в руки, ведь все хорошо пока. Я дома. Эрик рядом. Он не даст меня в обиду.
— Я видела... видела его, — шепнула и покосилась на кроватку, но Алан снова сладко спал, перевернувшись на живот.
— Кого?
— Того, кто убил ясновидца из клана Гектора. Он придет... придет за мной...
Эрик отпрянул, губы сжались в тонкую линию, а в глазах мелькнуло то, что я впервые увидела в его квартире, когда мы ссорились. Ярость — темную, тягучую, неконтролируемую. Она мелькнула там и потухла, а он крепко прижал меня к себе и шепнул:
— Пусть попробует. — Поцеловал мои волосы, висок, положил голову себе на грудь. — Пусть только попробует...
Я знала — попробует. Возможно, скоро. Перед этим он убьет охотника, затем Альрика, если хватит сил и хитрости, а потом придет за мной. Но пока у нас есть время его найти. Пока еще есть время...
В комнате потемнело — невесть откуда взявшаяся туча закрыла солнце, и холод из моего сна, из святилища атли, проник в комнату. Но лишь на миг — затем свет прогнал его, снова путаясь в высоком ворсе ковра.
Еще не время. Пока еще нет.
Глава 12. Игорь
Снова был вечер, снова свечи и снова бесформенный балахон — только уже не на мне. Приторная, пряная корица в венах отторгалась жилой, но я даже не поморщилась. Терпела. Делала невозмутимое лицо. Старалась не смотреть на шелк темных волос, рассыпанных по спине, на сжатые губы и бледность щек. Не слушала слова присяги. Отрешилась.
Тот вечер тянулся мучительно долго. Небо, низкое, вспухшее тяжелыми перинами туч, молчало. Земля пахла сыростью, на клумбах умирали последние цветы — белые хризантемы и сиреневые сентябрины клонились к земле, будто пытались вымолить для себя еще несколько дней жизни.
Скади радовались, обнимали Лару и желали им с Робом долгой и счастливой семейной жизни. Они не знали то, что знала я.
За домом, где таился очаг племени скади, ветвился сад. Старые яблони, клонились к земле, отягощенные крупными краснобокими плодами. Мокрая ржавая трава мочила полы джинсов. С веток на плечи падали крупные холодные капли.
В глубине сада, под широкими сводами яблонь и лип, прятались округлые бугорки могил. Кладбище скади... На деревянных табличках никаких дат, лишь имена с посмертным напутствием, некоторые из них затерлись почти окончательно, некоторые — были четко видны.
Адам, великий целитель Борислава, покоится здесь. Переродись и прославься!
Дана, воительница Альберта, убившая древнего, покоится здесь. Переродись и прославься!
Алексей, жрец в восьмом поколении...
Давид, воин Альберта...
Виктория, защитница Эдмунда...
Много имен. Историй. Смертей. Однажды и меня похоронят здесь, на мою могилу по осени будут падать листья, укрывая ее плотным желтым покрывалом. Запахнет яблоками и сыростью, а весной — свежей травой и ландышами. Летом здесь будут роиться пчелы, собирая нектар сладких лип...
Под одной из таких я нашла еще две могилы.
Эдмунд, — было высечено на табличке, — великий воин покоится здесь. Переродись и прославься!
И рядом, украшенный цветами холмик поменьше:
Божена, целительница Эдмунда, потомок великого Херсира, отправившаяся искать и нашедшая. Переродись и прославься!
Родители Эрика. История, покрытая тайной. Та, о которой не говорят, лишь шепчутся на кухне, испуганно оглядываясь, не подслушивают ли... Хотелось бы мне знать, что там на самом деле произошло. Что за таинственный ритуал очистки жилы и правда ли он исполняет последнее желание хищного.
Жаль, мертвые не скажут...
Тот вечер вымотал меня окончательно, и я уснула, как только голова коснулась подушки. Снилась мне серая, туманная дымка, липкая, как паутина. Я пыталась выбраться на свет, но света не было, и я все больше путалась и терялась, пока окончательно не выбилась из сил.
Проснулась рано от телефонного звонка. Голова наполнилась чем-то тяжелым и клейким, в затылке пульсировало, а тело было вялым и непослушным, словно за ночь душу вынули и запихнули в соломенное пугало. Пальцы не слушались и напрочь отказывались держать телефон. С третьего раза получилось его поднять и поднести к лицу.
Нет, ну невиданная наглость! После того, что случилось, после нелепой, аморальной мести звонить — верх бесстыдства. Хотя, возможно, это мне только снится?
Не снилось. Буквы на дисплее четко говорили: звонит Влад. Несколько секунд я пребывала в шоке, а затем отклонила звонок, давая понять: я не хочу с ним говорить. Слышать его. Видеть. И вообще хочется забыть о том, что мы знакомы.
Влад, видимо, не понял, потому как позвонил снова. А потом, когда я не взяла трубку, еще раз.
— Не хочу с тобой разговаривать! — резко выпалила я и поморщилась от яркой вспышки боли в виске. — Знать тебя не хочу и вообще...
— Мне нужна помощь.
Вечно он так. Слова, сбивающие с толку. Короткие фразы. Не терпящая возражений интонация. И послать бы сейчас куда подальше, да совесть не позволяет. Голова болела все больше, и я прикрыла левый глаз.
Утро удалось!
— Что случилось?
— Ты знала, что в Липецке есть еще один ясновидец типа Гектора? У него свой клан в Москве, но он приехал сюда создавать новый. Засранец портит моих людей!
— Я тут при чем? Пусть не питаются в городе.
— Немного поздно. Один из лучших воинов атли умирает, Поля, и у меня нет времени на разглагольствования о морали. Поможешь?
Бешеный напор, ни секунды на подумать. Белесые взрывы боли в голове. Спутанные мысли. Хочется послать его к черту и снова уснуть, но совесть не дает так поступить с атли. Другие не должны страдать по вине Влада.
Впрочем, я ведь не обязана отвечать быстро, верно?
— Я поговорю с Эриком. Если он не будет против, перезвоню.
— С каких пор ты советуешься с вождем? — иронично поинтересовался Влад.
— С тех самых, как у меня появился адекватный, — съязвила я и положила трубку.
А через минуту пришла смс: 'Скажи Эрику, у меня есть кое-что на вашего маньяка. Так он быстрее согласится'.
Не знаю, как Эрика, но меня заинтересовало. После того видения я никак не могла прийти в себя — чудилось, что маньяк сейчас выпрыгнет из-за угла и потащит меня к жертвенному камню.
Голова болела все больше, боль захватывала себе новые территории и постепенно подбиралась к глазам. Левый уже практически невозможно было открыть, я выпила шипучую таблетку, приняла душ и переоделась.