Орбита для Сталинских соколов

— Ничего страшного. После того, как большевики немного успокоились, меня перестали волновать мелочи — засмеялся миллионер.— Так что вашу весть о внеочередном лунном затмении или метеоритном дожде я приму, как это и подобает настоящему американцу — мужественно и спокойно.

— Это действительно плохая новость, мистер Вандербильт, — серьёзно сказал ученый, не поддавшись легкомысленному тону.— Русские пишут, что ими разработана методика дистанционного обнаружения месторождений полезных ископаемых.

Миллионер пожал плечами.

— И что? Пока не вижу ничего страшного...

— И с помощью созданной аппаратуры они обнаружили на Луне месторождения полезных ископаемых.

— На Луне? Это возможно? — нахмурился миллионер. Комбинация из большевиков и космоса задевала его везде, где только возникала. Из-за этого можно не только хмуриться. Глаза мистера Вандербильта сузились, превратившись в сердитые щелочки.

— В принципе да.

— Вы что-то недоговариваете, — медленно сказал он.— Что они там нашли?

— Золото и алмазы.

Там где речь заходила о золоте, места для шуток не оставалось.

С минуту миллионер стоял неподвижно, осмысливая, как это может изменить политическую картину, не обращая внимания на коллегу по борьбе. Тот повторил.

— Золото!!! Больше, чем в форте Нокс!!!

Это слово словно вспышка молнии осветила весь большевистский план. Не жалея себя, он ударил кулаком по лбу. Как четко, как логично, черт побери! Как продумано и безнравственно поступили большевики со всем цивилизованным миром! Во всем мире думали, что они продавали последние свои драгоценности и золото, чтоб купить хлеб и трактора, а они наверняка уже знали о залежах благородного металла на спутнике Земли. Весь мир смеялся над большевиками, продававшими историю своего народа, а они смеялись на своих секретных собраниях и подсчитывали дни до того момента, когда сев на свои чертовы космолеты, смогут превратить золото в банках всей планеты в никому ненужный мусор... И тогда, по плану из их чертова "Манифеста...", после гибели тонкой самонастраивающейся машины капитализма останутся только дикари, не ведающие ценности благородного металла и большевики.

Для этого нужно ведь не так много. Растерзанную Кризисом экономику Запада могут свалить совсем небольшие усилия...

Что ждет мир после этого? Хаос и кровавые революции, где борьба развернется уже не за богатства, а только за право жить, за право съесть свой кусок хлеба...

Это крах. Это гибель цивилизации.

Мультимиллионер содрогнулся от представшей перед мысленным взором картины, посмотрел на холодно-собранного ракетчика и... взял себя в руки. Перед ним стоял отличный прмер выдержки.

— Мы можем оказаться там первыми?

Мистер Годдарт одобрительно кивнул.

— Я вижу, что вы сразу увидели опасность.

— Я вижу её так же ясно, как и вы. Все-таки мы можем оказаться там раньше большевиков?

— Мы?

— Ваши ребята...

Ученый пожал плечами.

— Где это "там"? Луна всего в шесть раз меньше Земли.

Он твердо посмотрел в глаза собеседнику.

— Если б нашелся человек имеющий смелость ткнуть пальцем в карту и сказать "Тут!", то я начал бы думать над этим. Но это большевистская тайна.

Ученый ждал чего-то и миллионер понял, что именно он хочет услышать. Чувствуя, что пережитой ужас никуда не ушел, а остался за плечами, мистер Вандербильт напряженно сказал.

— Любую тайну можно купить. Наверняка эту тоже. Если уж они пишут об этом в газетах...

— Мало купить тайну. Надо еще суметь ей воспользоваться. Технически....

Миллионер не понял о чем он, но ответ у него уже имелся.

— Если это научный или технический вопрос, то решать его вам. А если денежный — то его решу я.

Вы думайте о том, как нам забросить туда наших людей, а об остальном позабочусь я. Ваше дело — ракета. Мое — тайна.

Внутри ученого словно ослабла какая-то струна.

— В таком случае задержитесь. Может быть, прямо сегодня я скажу, что могу их доставить на Луну. Пройдите...

Он кивнул на бункер в десятке шагов.

— Заодно увидите, на что мы тратим ваши деньги.

Крыша бункера поднималась над землей фута на три. Под бетонной плитой во всю длину передней стенки тянулась щель, шириной дюймов двадцать. Щель прорубили так, чтоб сквозь неё виднелся бетонный пьедестал, похожий на усеченную пирамиду и тележку, стоящую на рельсах. Как ему объяснили, на тележке стоял новый усовершенствованный двигатель. Последний из серии в три механизма, представленной лабораториями мистера Годдарта на испытания и последний оставшийся "в живых". Пока.

Иллюзий ни у кого не имелось. Мощность и температура, которую развивал новый двигатель, были такими, что конструкция плавилась и текла как вода.

— Скоро?

Лаборант молча кивнул головой. Мистер Вандербильт вздохнул. Понятно, что сейчас не до него, но все-таки невежливо....

— Зажигание!

На стенде заревело. Вой, грохот, скрежет... Миллионер невольно втянул голову в плечи.

Сквозь дым блеснуло пламя, сперва желтое, но быстро ставшее голубым.

Сдерживаемая тросами тележка стенда дергалась на рельсах, словно хотела взлететь. К ней тянулись кабели от группы стальных щитов, под прикрытием которых стояли наблюдатели. В тяжелых неуклюжих защитных костюмах, они делали там что-то наукообразное.

Двенадцать секунд спустя над стендом вспух огненный шар и, превратившись в столбы пламени, ударил в разные стороны.

Огонь обошелся с людьми так, как человек обошелся бы с назойливым насекомым.

На глазах мистера Вандербильта над укрытой прозрачным шлемом головой мистера Годдарта пролетел огненный протуберанец и, словно щелчком пальца, сбил на землю. Подхваченный огненным щупальцем ученый отлетел в сторону и пропал за обрезом смотровой щели.

Мистер Вандербильт, ошеломленный грохотом проводил его взглядом, а когда посмотрел на стенд — ужаснулся. Прямо на его глазах струя голубого пламени с легкостью хирургического инструмента резала бетон. Почти сорвавшийся с опоры двигатель наклонился, и голубое лезвие кромсало кусок за куском армированный сталью искусственный камень.

— Ложись!

В бункере не нашлось ни одного дурака, кто не послушался бы. Тем более что оставшиеся в живых смогут посмотреть разгром на стенде чуть позже — за испытаниями смотрели три длиннофокусных кинокамеры.

Уткнувшись лицом в чью-то брючину, от которой несло химией, миллионер привередничать не стал.

Снаружи загрохотало и в щель вместе с дымом полетели осколки. Люди вжимались в пол, не думая, что это спасет от острого железа, но ничего не могли с собой поделать.

Через несколько минут грохота и затихающего воя, стало слышно, как ревут снаружи пожарные машины. Осторожно двигаясь вдоль стены, Вандербильт выбрался наружу.

Гарью тут несло куда больше и к виду обломков пускового стенда добавились докрасна раскаленные, свернутые штопором рельсы и полыхающие куски шпал. Из мельтешения людей и машин, борющихся с огнем, вышел один в огнеупорном асбестовом костюме. Мистер Вандербильт узнал его и помахал рукой. Слава Богу, жив!

Испытатель подошел к бункеру и сев на землю рядом с ним с раздражением отбросил закопченный шлем.

— Луна пока откладывается, мистер Вандербильт...

От асбестового костюма мистера Годдарта несло жаром, и гость отодвинулся. С отвращением ученый бросил к его ногам искореженный кусок металла. Когда-то полированную, а теперь прокопченную и покореженную поверхность покрывали трещины.

— Вот проблема! Не выдерживает температуры... Дрянь металл...

Миллионер медленно вытащил чековую книжку. Ученый с раздражением посмотрел на него, еще не отойдя от неудачи.

— Я, конечно готов принять ваши деньги, но, к сожалению, пока не знаю, кому их предложить... Возможно кому-то из большевиков? Может быть у них дела идут лучше?

— Не отвергайте руку дающего. У большевиков скоро начнутся свои проблемы... Я финансирую не только созидание.

Французская республика. Париж.

Сентябрь 1930 года.

Осень 30-го года началась для парижан ничуть не хуже осени 29-го — как и прошлая, она радовала жителей столицы мира золотом отшелестевшей листвы и хорошей погодой.

На первый взгляд за прошедший год и жизнь-то не изменилось, но это только казалось.

Все вокруг теперь ощущалось как-то иначе...

Даже пахла нынешняя осень по-другому. Не жареными каштанами, не пармскими фиалками, до которых всегда были охочи ветреные парижанки, а кофе, абсентом и страхом.

Не признаваясь себе в этом, Париж боялся.

Кризис, вот уже год, терзавший весь цивилизованный мир, выплеснул наружу тщательно скрываемую голытьбой зависть пролетариев к чужому богатству.

Еженедельно хозяева жизни выбрасывали на улицы тысячи рабочих, пытаясь, словно аэронавты прошлого удержаться в воздухе, сбрасывая балласт, но тщетно... Падение не замедлялось, заставляя уже на завтра выбрасывать на улицу все новых и новых пролетариев.

Те копили злобу, собираясь в угрюмые молчаливые толпы.

Эти сборища разгонялись полицией и жандармами, но не надолго — смутьяны собирались сызнова и поднимали над головами уже не национальные, а красные флаги и опасные лозунги. Какие там "свобода, равенство, братство"!? Тут похлеще предложения выводили — "Вся власть советам!", "Даёшь Французскую Советскую Социалистическую Республику"!

Красные агитаторы разжигали пламя классовой ненависти, будоражили рабочих рассказами о чужом богатстве и соблазняли фантастической химерой всеобщей справедливости. Экспроприация экспроприаторов — вот как они называли это.

Правительство пыталось действовать решительно, но никто не знал, что принесет пользу. Попытки наведения порядка силой, больше походили на усилия затоптать тлеющие угли посреди громадного лесного пожара. Работа вроде бы была, но эффекта от неё — никакого. Власть заигрывала с профсоюзами, тряся пронафталиненные лозунги национального единения, но те вместо того, чтоб слиться в едином братском хоре, показывали зубы, требуя решительной борьбы с Кризисом. Только что могло поделать Правительство, не скатываясь к ползучему социализму? Ничего!

И поэтому фабрики и заводы продолжали закрываться, а их хозяева со страхом смотрели в завтрашний день.

Но это только малый страх, к которому все уже притерпелись.

Страшнее этого била по нервам политическая неизвестность.

Европу пучило.

Германия, только что смиренная Версальским миром, и изможденная репарациями, перестала скулить и начала показывать зубы. Турки строили какие-то комбинации с большевиками, а те... Ох уж эти большевики!

Истекший год оглушил мир сонмищем событий — красный медведь заворочался в своей берлоге, грозя цивилизованным нациям обломанными в Польше и Венгрии когтями: Москва изобретала чудовищное оружие и, подняв его в космос, угрожала нашествием соседям. Вот где сидел самый большой страх!

Все ждали неизбежного — у порога, притопывая от нетерпения, стояла Большая Война.

В ожидании её французы, жили сегодняшним днем. Что думать о завтрашнем, если встречать его придется в окопах? Мир катился в пропасть и любой парижанин, если б его спросили, пожелал бы упасть туда слегка пьяным, а не на трезвую голову сожалея о несправедливости мира и упущенных возможностях.

Кое-кто пытался противостоять этим настроениям.

Настоящие парижане, несущие в себе дух Франции не забывали, что их город совсем недавно был другим, — жизнерадостно-весёлым, больше думающим о том, как потратить, нежели о том как заработать, принимавшим гостей со всего света и распевающим арии из опереток. Старые привычки подсказывали манеру поведения и страх перед будущим покрывался лихорадочным весельем.

Электризуя атмосферу ожидания, кафештаные аккордеонисты вместе с модными аргентинскими танго наигрывали советские и французские военные марши. В газетах, нервных от ожидания и бросающихся гурьбой за любой новостью, в разделах частных объявлений самыми частыми стали объявления о покупке-продаже противогазов и приглашения домашних учителей для изучения иностранных языков.

Особым спросом пользовались учителя русского и английского.

Франция готовилась к неприятностям.

Веры в свои силы не имелось. Надежду давала только Америка.

Где-то далеко за океаном жили своей жизнью Североамериканские Соединенные Штаты. Там также собирал кровавую жатву Кризис, тоже шумели красные демонстрации, инспирированные большевиками, но там нашлись и те, кто готов был противостоять мировому коммунизму.

Портреты трех великих американцев не сходили с газетных страниц — президента САСШ Гувера, ученого Николы Тесла и миллионера Вандербильта, возглавившего крестовый поход против большевизма.

Только на этих троих и была надежда у истосковавшихся по какой-то определенности людей.

Парижане страстно жаждали новостей, одновременно с этим странным образом радуясь, что их все еще нет...

Живя в атмосфере ожидания, французы, просыпаясь каждое утро, хватались за газету и не находя там указа о мобилизации, удивленно благодарили Бога за еще один день без войны. Они спешили провести его под сенью полосатых тентов, а те, у кого в это непростое время водились денежки, предпочитали, с самого утра заняв место в кафе, вести умные беседы о войне и мире. Там говорили о Пуанкаре, о новых заокеанских военных изобретениях и о страшной большевистской боевой космической станции, лезвием гильотины висевшей у них над головами.

... Эти двое сидели на солнечной стороне. Рядом стоял радиоприемник, бутылка легкого вина, и лежали две пары наушников.

Пока в кафе не наполнилось народом, посетители предпочитали сидеть в тени полосатых маркиз, так что жара давала хоть какую-то конфиденциальность. Как все вокруг, они пили вино и разговаривали. Только у этих двоих разговоры шли не про Америку и Пуанкаре.

По залитой солнцем улице шуршали шинами автомобили и становившиеся редкостью запряжные экипажи. Шуршание отражалось от стен и мешалось со звуками далекого марша. Этот звук сейчас тут оказался единственной приметой тяжелого времени.

— Да поймите же вы, князь... -негромко внушал один другому. — Невозможно ждать больше! Тем более сейчас, когда появились средства. Вы представляете, что будет, если профессор ТАМ придет в себя?

Глядя на обрубок Эйфелевой башни сквозь рюмку белого вина, тот, кого назвали князем, ответил:

— Ну, доктор, вы из него левофлангового кадета не стройте. Он уже раз через это прошел, значит, не оплошает. Опыт имеется. Сообразит, если что...

— И что? В тот раз, смею напомнить, не все гладко получилось... Не окажись я тогда в Москве...

Князь нахмурился.

— Не торопитесь, доктор... Не торопитесь. Средства у нас теперь действительно есть, так вот давайте подумаем, как нам и обязательства выполнить и свои интересы соблюсти...

Он пододвинул доктору рюмку.

Легко сказать — "не торопитесь". Князь Гагарин и сам чувствовал фальшь своего призыва.

Не о чужом человеке шла речь — о товарище. Для их дела, для освобождения России от большевиков сделавшем столько, сколько, наверное, никто из них и вот теперь большевики увезли профессора в СССР...