Анютины глазки. Колхоз + Город

— Ну залезай в машину, — сказал сержант.

— А что, здесь нельзя поговорить?

— Нельзя, поедем в отделение.

Поехали в отделение, вместе со мной в зарешеченном закутке УАЗика сидел еще один смутно знакомый мужик из 5 кажется подъезда. Ехать недалеко было, все на тот же проспект Ильича. Подвели меня к комнате с табличкой "начальник отделения Голубев А.С.", посадили на стул в коридоре, сказали подожди. Сижу, жду...

Через 5 наверно минут заходит походу он самый, Голубев А.С. и сержант с ним, заводят меня в кабинет и начинают значит допрос по полной программе — ФИО, дата рождения, прописка, место учебы. Заполнили они все эти графы и продолжили следующим образом:

— Ну что, Сорокалет, давай рассказывай, в каких отношениях ты находился с убитым Игорем Стекловым 1959 года рождения...

— А что больно рассказывать-то, — осторожно начал я, — в нормальных отношениях находился, дружить никогда не дружил, здоровались при встрече, вот и все.

— В вот у нас есть сведения, что не далее как... — тут начальник перелистал кучку бумажек на своем столе, — как 3 дня назад между вами двоими была замечена драка во дворе вашего дома. Это что, тоже нормальные отношения?

— Да какая там драка, поспорили мы по одному вопросу, ну и решили выяснитьв честном бою, кто из нас правее, 4 человека рядом сидели, подтвердить могут.

— Ну и что, выяснили?

— Ничья случилась, так что разошлись миром. А на следующий день я его приглашал в нашу музыкальную группу и он не отказался, сказал, что подумает, так что все у нас вроде тихо-мирно было и убивать мне его никакого резона не было.

— Так, теперь подробно расскажи, где ты был с 11 часов вчерашнего вечера до 3 часов сегодняшней ночи.

Вот значит когда его прирезали, подумал я.

— И тут совсем нечего рассказывать, спал у себя в комнате, больше нигде не был.

— Подтвердить это кто-нибудь может? Ну кроме твоей матери.

Я задумался... — Ночью, в 12 или в час, в сортир выходил, на кухне дядя Федор сидел... ну то есть Игнатов Федор Кузьмич конечно... он меня видел.

Начальник почесал ручкой лоб и продолжил:

— Ладно, теперь такой вопрос — вот эту штуку ты видел? Где, у кого, когда?

И он выложил на стол нож в целлофановом пакете. И я его сразу узнал — это был тот сука самый нож с волками, который Андрюха купил во время нашего вчерашнего путешествия... ну или его дубль, что впрочем было весьма маловероятно... вот же блять... невозмутимое выражение лица мне все же удалось сохранить:

— Первый раз вижу. Что это на нем за рисуночек такой?

— Волки это, — буркнул Голубев. — Сейчас у тебя снимут отпечатки пальцев в соседнем кабинете, потом мы их сравним с теми, что на ножике, потом продолжим. Сержант, отведи гражданина.

О как, сразу уже гражданина, отметил я, но пошел за сержантом без разговоров. Снятие отпечатков было довольно длительным и муторным занятием, отпечатки никак не хотели получаться несмазанными, только на четвертый раз вышло более-менее. Дали тряпочку оттирать пальцы и опять выставили коридор. Минут через 15 зазвали к начальнику:

— Пальцы не твои, так что можешь быть свободен. Пока. Да, подпиши протокол и вот это еще, — и он протянул мне извещение подписки о невыезде.

— А это еще зачем? — спросил я.

— Раз даю, значит надо, — отрезал начальник.

Ну х...ле, подписал и то, и другое, не драться же из-за этого. Вернулся к дому, поднялся на 5 этаж, вызвонил Андрюху: — Ну пойдем, поговорим.

Вышли и от лишних глаз подальше я его утащил на Пионер, где скамеечка в кустах спряталась.

— А теперь рассказывай все подробно, ититтвою в бога в душу...

— Чего рассказывать-то, я не понял? — попытался включить тупого Андрей.

— Кончай придуриваться, в ментовке мне ножичек показывали, который ты вчера купил, он там главным вещдоком значится, вот про него и рассказывай...

Из Андрюхи как будто воздух выпустили, как из воздушного шарика, и ртом он начал воздух хватать как рыба, бедолага. Я ему помогать не собирался, если уж натворил дел, имей мужество отвечать. Примерно через минуту он наконец взял себя в руки и начал:

— Я это... возвращаюсь такой после провожания Инки, а он такой во дворе стоит бухой весь, и это... на меня наезжать начал по-черному, да еще и Инку по матери крыть... не знаю, что это на него нашло... а потом драться полез, я про этот ножичек вспомнил, вытащил и перед собой держу... а он на него и напоролся в темноте, не видел наверно... так что это типа несчастный случай... вот.

— Нож-то зачем в Игорьке оставил?

— Испугался очень и убежал сразу.

— Рядом был кто?

— Не, никого вроде не было.

— Ну иди и молись Дивеевской богоматери, чтобы пронесло... и Инке скажи... хотя нет, ничего ей не говори, меньше будет знать, меньше разболтает, авось никто ее не привяжет к этому делу. Значится так, подозреваемых у них ровно две штуки — я и Вовкин папаша, оба дрались в последнее время с Игорем. У меня железное алиби и пальцы на ноже проверили, не мои они, так что я уже отпал. Молись, чтоб папашу на чем-нибудь поймали... в принципе кандидатура вполне подходящая, алкаш, денег захотел, да и драка у них недавно была, так что отношения неприязненные, может прокатить... а я со своей стороны тоже кое-что сделать попытаюсь... иди в общем домой и не отсвечивай в других местах в ближайшие сутки-двое, авось на твои пальцы никто не подумает.

И Андрей поплелся домой ссутулясь и запинаясь нога за ногу, смотреть на него было больно. Я же, помолясь в душе, попросил помощи у последнего оставшегося незадействованным гриба синяка — выручай же, брат, на тебя одна надежда и осталась...

А я назло всем чертям решил остаться на Пионере и потренироваться, два дня ведь впустую пролетели с этими монетами и джинсами. Только снял куртку, только приступил к первым формам, только погладил кобылку и начал расправлять крылья аисту, глядь — Инна подошла со стороны хоккейной коробки. Одна.

— Ну привет, красотка, заниматься будешь или так, мимо шла? — спросил я без особого выражения.

— Заниматься, родной, заниматься, — ответила Инна, копируя видимо меня.

— Ну давай с начала стартуем... ты кстати в курсе, что у нас тут ночью Игорька зарезали?

Инна была не в курсе.

— Можешь меня поздравить, я главный подозреваемый — все утро в ментовке провел, допрашивали и отпечатки пальцев сличали.

— И что насличали?

— Несвпадуха случилась, пока отпустили под подписку о невыезде...

— Ну дела... и ты так спокойно об этом говоришь?

— А что же мне, головой о гипсового пионера что ли биться? Так не дождешься. Давай вон заниматься, раз пришла.

Опять встал в исходную позицию, поправил ее стойку, далее она довольно сносно копировала все мои движения, даже ничего и менять не надо было. По ходу дела обозначал, как оно это все называется, чисто, чтоб не скучно было. Через полчасика закончили. Сели на скамейку, тут Инночку и прорвало:

— Знаешь, Сережа, по-моему я тебя люблю...

Ну детский сад какой-то, честное слово.

— Ты уж уточни, по-моему или любишь, это важно, — начал издеваться я.

— По-моему... люблю... ты такой весь из себя необычный, за все берешься, все знаешь, все умеешь, деньги вон шальные раздобыл, и машина у тебя — я таких еще не встречала...

— Эй-эй, подожди, а как же хоккеисты с летчиками?

— Никуда они не денутся... потом как-нибудь, а пока у меня на горизонте строго один ты...

— А как же Андрюха, у вас же с ним что-то начиналось вроде?

— А что Андрюха... теленок он какой-то, молчит и краснеет... подрастет до бычка, тогда и поговорим...

И верно ведь, Андрюхе сейчас не до Инн, другие заботы у него — пятерик на зоне корячится, — подумал я, а вслух сказал:

— Послушай, Инка, а ты знаешь, что обычно о таких вещах девочки первыми не говорят? Парни начинают как правило...

— Да знаю я все, — с грустью в голосе отвечала она, — но во-первых от тебя не дождешься, ты своей Анюточкой занят, а во-вторых были такие случаи, что и первыми говорили, Татьяна Ларина например написала все как есть Евгению Онегину, а он...

— А он, гнида, — подхватил я, — послал ее подальше... ты знаешь, я не Онегин... и даже не Ленский, посылать тебя конечно никуда не буду, скажу только, что в твоем подростковом возрасте это обычное дело... давай подождем хотя бы недельку, а там видно будет...

Инна откинулась на спинку скамейки, посмотрела в синее небо, затем спросила очень тихо:

— Да, и что это ты там насчет практических занятий вчера говорил?

— Каких таких занятий? — начал вспоминать я. Вспоминалось с трудом на фоне последних-то бурных событий.

— Ну когда я про оргазм спросила, ты ответил, что мол ты еще на практике попроси это показать...

— Ааа, вспомнил, извини, голова немного другим занята... слушай, Инка, ты хоть понимаешь, как такая практика будет протекать?

— А мне плевать, хочу почувствовать, что такое оргазм, подруги столько про него понарассказывали, только я одна как дура...

— Так ты тоже рассказывай.

— То есть?

Рассказал ей соответствующий анекдот, Инна внимательно выслушала, как будто я ей статью из газеты пересказал, и продолжила:

— А все равно хочу и точка.

Тут у меня перед глазами стремительным челябинским метеоритом пролетела возможная картина обучения Инки:

— Ну пойдем, — со вздохом сказал я.

— Куда? — с опаской в голосе переспросила Инна.

— Ну куда-нибудь подальше от глаз, не на улице же тебе эти курсы устраивать.

Решил отвести ее в бомбоубежище, заодно и посмотрим, что там и как. Взял по дороге маленький мат из клуба, в спортзале завалялся и открыл дальнюю дверь, она как раз по моим представлениям, должна была выводить в бомбарь. По дороге решил спросить у Инны совета:

— Слушай, ты вроде с Анютой дружишь, не пояснишь, чего это у нее такие перепады в настроении дикие?

— А это ее заколдовали, — ответила Инна.

— То есть? — удивленно остановился я.

— Да расслабься ты, я пошутила, не один ты шутить умеешь. В семье у нее не все в порядке, вот и все.

— И что именно там не в порядке?

— Вот ты у нее и спроси, а я хоть и болтушка, но там, где надо, я тоже молчать умею.

— Ну ОК, спрошу как-нибудь... пришли.

Замок на двери бомбаря был сильно ржавым на вид и открылся с большой натугой, изнутри дверь была оборудована двумя кремальерами, как собственно и полагается — проверил, все работает, но резинки конечно давно потрескались. Свет тоже включился, под потолком загорелась голая лампочка свечей так на 200. По стенам стояли скамейки, в углу несгораемый шкаф, полки какие-то в углу пустые и страшные плакаты с противогазами на стенах.

— Заходите, сударыня, щас начнем обучение... по методу Илоны Давыдовой.

— Это кто такая?

— А, неважно, иностранным языкам обучает ускоренно. Так, эти скамеечки мы сдвинем и постелим на них этот мат. Отлично. Теперь такой нескромный вопрос — ты девственница?

— Чего?

— Ну до этого половые контакты с кем-то были?

— Нет... кажется.

Ну опять детский сад пошел... придется что-то на ходу придумывать.

— Раздевайтесь, сударыня.

— Что, совсем?

— Ну естественно.

— Я стесняюсь.

— Вчера на источнике ты что-то гораздо смелее была... ну ладно, я отвернусь.

Отвернулся, Инна чем-то там пошуршала, потом сказала, что все.

— Хорошо, ложись на спину. Нет, руками можно не прикрываться. Значит так — оргазм, Инночка, это высшая точка сексуального возбуждения, сопровождающаяся сильным наслаждением, да. Мужской и женский оргазм различаются примерно так же, как хоккей и фигурное катание...

Потряс головой и отогнал метеорит в сторону — ну не последняя же я в самом деле сволочь, чтобы при живой можно сказать Анюте так практиковаться на стороне, правильно?

— Давай так, сегодня у нас тут не до оргазмов, менты во дворе постоянно крутятся, к тому же мысли о том, что тебе 105 или 106 статьи светят (а там до 3 лет лагерей), не способствуют. А есть еще ведь и 103 статейка, умышленная, там вообще до червонца. Отложим практику, а? Ну хотя бы до завтра? А?

— Ну хорошо, уговорил... и все равно я тебя люблю, Сергуня... кажется, — и она повисла у меня на шее, залившись горючими слезами.

Ну детский же сад, штаны на лямках... успокоил как мог...

— Ты на себя в зеркало-то давно смотрела? У тебя же модельная внешность, такая одна на тыщу встречается, таких, как я, у тебя не один десяток будет, и хоккеисты, и летчики, и космонавты наверно тоже. Зачем я тебе сдался, Инночка?

— А вот сдался... сдается мне, что таких, как ты, больше нет, — сказала она сквозь слезы.

— Правильно, есть гораздо лучшие. Вот только...

— Что только? — быстро насторожилась она.

— Рот бы тебе научиться на замок закрывать... и белье наконец сменить, а то синий горошек это что-то уже за пределами добра и зла.

— Злой ты, Сергуня...

— Да, и еще у меня память хорошая. С бельем я тебе помогу, так и быть, а вот насчет своего словоговорения это ты уж сама должна справиться...

— Знаю я все... но ничего не могу с собой поделать.

— Надо через не могу, горе ты мое... луковое. Ну все, мне пора в райком, встреча с нашим куратором.

Утер Инне слезы, проводил пару кварталов и домой, переодеваться и вести мать на встречу с судьбой. Матери ей об этом еще вчера вечером сказал, без излишних деталей, она восприняла вроде нормально, надо значит надо. Вернулся домой, переоделся, подождал мать и мы вместе подались к райкому, благо идти было недалеко и погоды стояли замечательные.

Мигалку скорой помощи я издали приметил, скорая стояла возле входа в райком и вокруг нее суетились люди как в белых халатах, так и без них. У меня как-то нехорошо сжалось сердце, ой не к добру все это дело, ой не к добру...

— Что это тут случилось? — спросил я у первого же попавшегося товарища, — несчастный случай какой?

— Да какой там несчастный случай, приступ у одного райкомовца случился, говорят прямо на рабочем месте, сейчас увезут, — ответил мне первый попавшийся товарищ.

— А фамилия райкомовца не Михальчик случайно?

— А я не в курсе, может и Михальчик.

Тут показались санитары с носилками, на носилках лежал Игоревич. Его начали задвигать в машину.

Я подошел поближе и спросил уже у товарища в белом халате:

— Куда повезете?

— А ты что, родственник? — с подозрением спросил он.

— Угу, внучатый племянник.

— В 40-ю повезем, по профилю.

— Возьмите меня с собой.

— Не положено, да и места тут нет, — сказал он, открывая дверь в медицинский РАФик.

— Ну тогда мы своим ходом. Что хоть с ним? Операция будет или обойдется?

— С сердцем у него что-то, рентген сделаем, там видно будет.

Я сказал маме ждать здесь, сам быстро сгонял до гаража и подъехал к райкому на своей копейке.

— Садись, мама, съездим в больницу, узнаем что там и как.

Мать без слов села. До 40-й было недалеко, всего-то между парком и Земснарядом, а потом немного направо. Вот и приемный покой.

С большим трудом выяснили, куда там определили Игоревича и кто конкретно будет им заниматься, потом мама сидела на скамейке, а я мерил шагами коридор, иногда выходя на улицу. Увидел будку телефона-автомата и вспомнил про Евтушенку, времени много прошло, а ответного звонка от него что-то я не дождался, надо напомнить о себе. Двушка в кармане нашлась и Евтушенко даже сам снял трубку.