Цивилизация страуса. Общий файл

— Ну, тогда я не знаю, — сказал Хомяк. — Вот тебе факты, сам с ними разбирайся.

— Ты меня на поверхность-то выведешь?

— А не рановато тебе на поверхность? — спросил Хомяк, посмотрев на часы.

— Ну, так не прямо сейчас, а попозже.

— Выведу, — сказал Хомяк. — Мне все равно сегодня на работу идти.

— Как тебя найти-то потом? Дорогу сюда я уж точно не вспомню. Телефон есть?

— Только рабочий, — сказал Хомяк и продиктовал номер. — Я с восьми вечера дежурю, через день. Возникнет такое желание, звони, посидим, водки выпьем. Ты-то вроде человек нормальный, в отличие от...

— Мне вообще крупно повезло, что я тебя встретил, — сказал Гусев.

— Это да, — согласился Хомяк. — Мне тоже повезло. Больно любопытная у тебя история, попробую побольше раскопать.

— Любопытство — отличительная черта хакеров?

— Да разве ж это хак был? — удивился Хомяк. — Там защита игрушечная, ее любой школьник обойдет. В смысле, нормальный, конечно, школьник, а не среднестатистический, который на уроке информатики предпочитает в игрушки играть или девок голых в интернете рассматривать.

— Я бы не обошел.

— А что, в твое время уже информатику преподавали?

— Нет, мы еще при помощи камешков все считали, — сказал Гусев. — Ну, уже после того, как мамонта дубинами забьем.

Так, за приятными разговорами, они провели еще два часа, когда Хомяк внезапно приложил палец к губам и погасил свет.

— Шаги, — сказал он. — Идет кто-то.

Гусев прислушался, но ничего нового на фоне журчащей вдалеке воды так и не услышал. Однако, мнению профессионала стоило довериться и Гусев вытащил пистолет. Немного поколебавшись, предложил трофейный ТТ Хомяку, но тот отказался.

— Стрелок из меня тот еще, — прошептал он в ответ. — Тут ты от меня помощи не жди.

— Сколько их?

— Двое, может больше, — сказал Хомяк. — Идут справа, метров пятьсот осталось.

— Уйти успеем?

— Думаю, да.

Хомяк упаковал ноутбук в непромокаемый чехол и сунул его на прежнее место, нахлобучил на голову каску, налобный фонарик зажигать не стал. Они выдвинулись, преодолели двадцать метров до развилки, повернули налево, стараясь издавать как можно меньше шума.

После еще двух поворотов Гусев начал думать, что пронесло, но Хомяк замер, напряженно вслушиваясь.

— Впереди кто-то есть.

— И что делать?

— Попробуем на уровень выше залезть, — сказал Хомяк. — Сколько там до конца?

— Меньше часа.

Хомяк кивнул.

Они развернулись, дотопали до предыдущей развилки, и на этот раз Хомяк выбрал другое направление. Теперь они уже не шагали по туннелю, а практически ползли на четвереньках по какой-то трубе. Хорошо хоть, что воды в ней не было.

Метров через двести обнаружилась ржавая металлическая лестница, ведущая наверх. Хомяк залез по ней первым, махнул Гусеву рукой, дескать, поднимайся, тут все нормально, но едва Гусев шагнул на первую ступеньку, как тело диггера упало на него сверху и сбило с ног. Падая, он приложился затылком о пол, в глазах потемнело, сверху на нем лежали шестьдесят килограммов чужого веса, и на лицо стекала какая-то теплая жидкость.

Глава семнадцатая.

Хомяк был мертв.

На лбу у него появилась маленькое черное отверстие, из которого на лицо Гусева капала кровь. От этой несправедливости Гусеву хотелось выть, но выть сейчас было не время. Где-то наверху затаился очередной убийца.

Самого выстрела Гусев не слышал, очевидно, охотник использовал оружие с глушителем. Но откуда он вообще тут взялся?

Гусев выбрался из-под трупа диггера и отполз подальше от лестницы. Подниматься наверх сейчас было самоубийством, в туннелях этого уровня бродило еще несколько охотников... Похоже, тупик.

Таймер показывал, что до конца охоты осталось тридцать пять минут, и тянулись эти минуты очень медленно.

Сверху, как ни странно, никто спуститься даже не пробовал, зато Гусев услышал звуки в туннеле, по которому они с Хомяком сами сюда заявились. Прикинув диаметр трубы, Гусев решил, что промахнуться будет трудно, и, поскольку терять ему было уже нечего, открыл огонь первым. Из трубы донеслись крики, затем сдавленные стоны, и Гусев продолжал стрелять, пока сухой щелчок не известил его о том, что пора менять обойму.

Снарядив пистолет, Гусев обратился в слух.

В трубе уже никто не стонал.

Стрелок на верхнем уровне по-прежнему никак себя не проявлял.

Когда таймер отсчитал последние минуты, Гусев особого облегчения не испытал. Он перегорел, ему все надоело, он устал, ему хотелось только выбраться из чертовых подземелий и напиться.

Выждав для приличия еще минут десять, Гусев нацепил на себя налобный фонарь, снятый с тела диггера, включил свет и полез наверх. Там, недалеко от люка, обнаружились еще два трупа. Оба охотника были застрелены в голову, точь-в-точь, как и Хомяк. Оружие при них было весьма солидное, но без глушителей.

Гусев разжился еще одним смартфоном — в присланном Максом уже начинала садиться батарея — и продолжил путь.

Выбраться из нижней Москвы оказалось не так уж просто. Гусев слонялся по каким-то туннелям, преодолевал вброд подземные потоки, карабкался по ржавым лестницам, протискивался в совсем уж узкие проходы, и так продолжалось несколько часов, пока земля не начала трястись от вибраций, и он не услышал далекий гул.

Двигаясь на шум, издаваемый подземными поездами, Гусев добрел до железной двери, запертой на замок. Держа в уме возможность рикошета, Гусев отошел подальше, присел и всадил в замок несколько пуль. Дверь открылась, пропуская Гусева в туннель метро.

Телефон снова начал ловить сеть.

Гусев уселся рядом с дверью, открыл сайт Черной Лотереи и обомлел.

Таймер на сайте все еще работал и показывал сорок три часа до конца игры. Из десяти фамилий активной осталась только его собственная, и напротив нее все еще стоял статус 'в игре'. Восемь игроков выбыли, еще один значился победителем.

Но не Гусев.

Судя по таймеру, в положенное время он не обнулился, а просто вышел на новый круг. Это было нечестно, несправедливо и совершенно неожиданно.

Гусев вытащил из пачки предпоследнюю сигарету, затянулся и уставился в потолок. По туннелю промчался поезд, и, судя по тому, что он уже начинал тормозить, до ближайшей станции было совсем недалеко.

Идти никуда не хотелось. Гусев прекрасно понимал, что выжил в первые двое суток благодаря везению и помощи людей, которые, в общем-то, могли бы ему и помогать. Следующие сорок с лишним часов ему уже не продержаться, да и нет никакой гарантии, что на этом все кончится. Таймер уже один раз запустили на второй круг, кто сказал, что его не могут запустить и на третий, и так до тех пор, пока Гусев не покинет этот мир?

В голову полезла Хомяковская теория заговора. Может быть, парень был действительно прав, может быть, люди в этот список не просто так попадают...

Ну и ладно.

Вставив паспорт в очередной трофейный телефон, Гусев вышел в сеть и оставил на своей страничке очередное сообщение.

'Похоже, что о пиве и бабах мы с вами так и не поговорим.

Черт с вами, ребята.

Я сыграл в эту игру по правилам, и вроде бы даже выиграл, но правила внезапно изменились.

Не знаю, что к этому привело, но не удивлюсь, если это было какое-нибудь дурацкое СМС-голосование.

Я устал и больше не буду играть.

Ждите меня через час на Красной площади. Я приду один, без прикрытия, и отстреливаться не буду. Кто хочет заработать свои двадцать тысяч — добро пожаловать.

Такие дела.'

Добраться до станции в промежутке между поездами ему не удалось. Услышав приближение состава, Гусев метнулся в техническую нишу и прижался к стене. Когда мимо пролетали десятки тонн металла с тоннами пассажиров внутри, ему захотелось сделать шаг вперед и закончить всю эту бодягу прямо сейчас, но он не стал этого делать.

Обещания надо держать.

Люди на станции от него шарахались, но не потому, что он был объектом охоты, а потому что выглядел, как самый натуральный бомж, и пахло от него соответственно.

Он сел в поезд и вышел в центре. Трижды звонил Макс, но Гусев перевел телефон в бесшумный режим и трубку не брал. Потом были два звонка с незнакомых номеров, на них Гусев тоже решил не отвечать. Его любопытство умерло где-то там, в канализационных туннелях.

Народ на станции толпился, как в час пик. Гусев выбрал нужное направление и позволил людским массам себя увлечь. Они и вынесли его на поверхность, но не оставили в покое и там. Люди тоже шли на Красную площадь.

Видимо, они хотели зрелищ.

Очень скоро Гусева узнали, и вокруг него образовалось пустое пространство около двух метров в диаметре. Гусев брел внутри этой зоны отчуждения и без особого интереса размышлял, почему он до сих пор жив и никто не пытается его грохнуть. Неужели на все это количество зрителей так ни одного охотника не нашлось?

Так, закурив свою последнюю сигарету и греясь в столь редких для этого времени года лучах Солнца, он и двигался по Никольской улице в сторону Кремля, наслаждаясь своей последней прогулкой.

Внутри него поселилось безразличие. Ему было неинтересно, как он попал в список, ему было откровенно наплевать, кто и зачем пытался его клонировать, ему было по барабану, кто закончил его предыдущую жизнь и кому он обязан своими нынешними приключениями. Он просто переставлял ноги одну за другой и шел по направлении к площади, где его уже наверняка ждали охочие до денег и азарта парни с оружием, выплескивающие свою внутреннюю агрессию на вполне законных основаниях.

На площади его, конечно же, ждали, но совсем не те, о ком он думал. Охотников перед Кремлем не было, да и не могло быть. Там вообще никого не было, даже туристов, потому что все подходы к Красной площади были перекрыты ОМОНом.

Похоже, что в руководстве МВД существовала какая-то негласная инструкция — в любой непонятной ситуации надо перекрывать доступ к Кремлю, и ОМОН эту инструкцию блестяще выполнил. Добры молодцы в бронежилетах, шлемах с плестиглассовыми забралами, усиленных перчатках, вооруженные дубинками, с большими щитами в руках, стояли аж в три ряда, а за ними виделась еще одна линия.

Идущая вместе с Гусевым толпа остановилась в нескольких метрах от внешней линии заграждения, а Гусев продолжал идти. Его пропускали, смыкая ряды, едва он проходил мимо, и вот из середины запрудившей улицу колонны он добрался до ее начала. Что делать дальше, он не представлял.

Безразличные лица омоновцев, в своем снаряжении действительно похожих на космонавтов, с деланным безразличием смотрели и на него, и на тысячи людей за ним. А потом Гусев присмотрелся, и начал различать на их лицах эмоции. Там было любопытство. И возбуждение. И еще — беспокойство.

Омоновцев тоже можно было понять.

На их глазах творилось немыслимое — впервые за последние годы, за множество последних лет, народ вышел на улицы не для того, чтобы по этим улицам прогуляться. Настроения толпы омоновцы уловить не могли, но им было тревожно.

Конечно, у них были инструкции, только вот написали их очень давно и, похоже, не обновляли за полной ненадобностью. Ну ладно, Кремль они прикрыли, хотя ему, в общем-то, никто и не угрожал, доступ на площадь блокировали, а дальше-то что? Люди вот они, стоят, не уходят, и, похоже, уходить не собираются.

В толпе переговаривались. Кто-то шутил, кто-то смеялся, кто-то был серьезен и даже мрачен. Гусев омоновцам посочувствовал, он, являясь невольным виновником этого столпотворения, и сам не понимал, для чего тут собрались все эти люди. В воздухе пахло тревогой.

Устав стоять, Гусев по-турецки уселся на холодный асфальт. Через десять минут ему принесли деревянный стул из соседнего кафе. И кофе. И закурить дали. И кто-то даже свое пальто на плечи набросил.

По сравнению с тем, что творилось вокруг Гусева последние два дня, это было слишком. Он даже где-то внутри себя расчувствовался. Очень глубоко внутри.

Итак, диспозиция сложилась странная.

Гусев сидел на стуле, курил и пил кофе. Люди стояли вокруг него, 'космонавты' стояли перед ним. И никто и понятия не имел, что делать дальше.

Особенно это нервировало омоновцев. Толпа пока вела себя неагрессивно, а что с ней делать, если вдруг что? Старые методы, с рассеканием толпы, щитами, дубинками, слезоточивым газом и водометами использовать было нельзя. Эти стратегии разрабатывались против людей, вооруженных, как максимум, арматурой и булыжниками, а сейчас у каждого второго в этой толпе мог быть ствол. И стоит только пролиться первой крови, пусть это будет даже царапинка, как простое стояние друг напротив друга может превратиться в массовую кровавую баню и уличные бои в самом сердце города, под боком у Кремля.

Вид из кабинета могут испортить...

А еще рядом с Гусевым нарисовался улыбающийся во все свои тридцать два белоснежных и очень дорогих зуба Гена-Геноцид. Его роскошный плащ распахнулся, и стало видно, что на поясе у него висел боевой нож, а в кожаных кобурах под мышками угадывались очертания двух очень больших пистолетов.

Увидев знакомо лицо, Гусев частично вышел из ступора и поинтересовался, что тут происходит.

— Ша, — сказал Гена. — Уже нигде ничего не происходит. Стоим, ждем.

— Чего ждем?— уточнил Гусев.

— Переговорщика.

Понятнее не стало, но дальше Гусев продолжать расспросы не стал. Не настолько ему все это было интересно.

В роли первого переговорщика выступил молодой лейтенантик под прикрытием шестерых бойцов, вооруженных дубинками.

— Вы Гусев? — спросил лейтенантик, нависая над ним.

— Да, — согласился Гусев.

— Пройдемте с нами.

— Минуточку, — вклинился в беседу Гена. — Никуда он с вами не пойдет.

— А вы кто? — спросил юный полицейский.

— Я — его адвокат, — сказал Гена.

Лейтенантику что-то шепнули на ухо, и лицо его вытянулось.

— Значит, ваш клиент отказывается выполнить законное распоряжение офицера полиции? — без особого энтузиазма уточнил он.

— Ордер сначала покажите, — заявил Гена. — А потом уже поговорим о его законности.

— Понятно, — полицейский грустнел на глазах. — А если мы попробуем захватить его силой?

— Попробуйте, — сказал Гена, распахивая плащ еще шире.

Гул за спиной Гусева стих, и люди сомкнули ряды.

Лейтенантик оценил настроение толпы, как враждебное, смерил взглядом Гену и его внушительный арсенал, после чего развернулся и отбыл восвояси. Люди провожали его веселыми криками и добрыми пожеланиями.

— Кто все эти люди? — спросил Гусев у своего адвоката, махнув головой назад.

— Поклонники вашего эпистолярного таланта, — хмыкнул Гена. — Или сторонники фэйр-плея[2]. Или просто небезразличные граждане.

— Охренеть, — сказал Гусев.

— Сам не ожидал.

Людей, надо сказать, на улицу вышло не очень много. Тысяч двадцать-двадцать пять, сущий пустяк по меркам современного мегаполиса, меньше даже одного процента населения, капля в море. И хотя они все продолжали подходить, каплей в море и оставались.