Черная нить горизонта

— Хер вас несет под руккхххххху..., — оборвалась речь палача. Из затылка появился острый конец меча.

Палач завихлялся, схватился за лицо, дернулся и обмяк. Просунулась рука, откинула засов. Дверь открылась.

Не задерживаясь, Костас снял с пояса палача связку ключей. Кайрин не сдержала слезы. Всхлипнула.

— Я... Я... Я.. , — пыталась объясниться она сквозь рвущиеся наружу рыдания. — он.. он... говорил...

Костас подошел отомкнуть замки оков. Сперва ножные, потом с левой руки.

— Держись за шею, — попросил он трясущуюся в плаче Кайрин. Она крепко обхватила его. Словно боялась, что он раствориться, исчезнет, бросит её здесь. Здесь!!!!

Костас освободил правую руку и отомкнул пояс. Поставил Кайрин на пол. Снял с себя плащ и закутал. Она пошатнулась. Не держали ноги.

— Лучше понесу тебя. Так будет быстрее.

Кайрин лишь согласно замотала головой.

Они миновали длинные пустые коридоры. В прочем коридоры не совсем пусты. Кайрин видела тела стражников, надсмотрщиков, служек, еще кого-то. У лестницы распластался иерей Бараман. Девушка сильней прижалась к Костасу. Ей все равно, что здесь произошло. Пусть он только отвезет её домой.

Тюрьму покинули беспрепятственно. Те, кто мог помешать или должен, лежали в темных углах, на ступеньках, на своих постах. Цена их бдительности — кровь. Их кровь.

Костас усадил Кайрин на лошадь. Девушка с трудом выпустила его руку. Пригнулась к седлу, быть как можно ближе к нему. Никак не могла успокоиться. Иногда сильнее зажмуривалась, долго открывала глаза. Вдруг это ей привиделось и через мгновение она опять окажется в Серных Банях.

В ночном городом никто их не остановил. Виглы проезжали мимом, пару раз присматривались клефты, но посчитали, люди, ехавшие столь открыто, вряд ли представляют значимую добычу. Прохожий, углядев, на Кайрин ничего кроме плаща нет, пробурчал.

— Совсем шлюхи обестыжили. Голые по городу катаются.

Костас привез её в незнакомый дом. Маленький и тихий. Препоручил служанке. Заботливой пожилой женщине. Когда она коснулась Кайрин, та вздрогнула.

— Что ты деточка, — по-простому пожалела её женщина.

Кайрин отвели в пристройку. Служанка поливала, Кайрин тщательно терлась мочалом. Ей казалось мерзкие запахи, а самое главное прикосновения палача, навсегда въелись в кожу. И она терлась, терлась, терлась, глотая слезы. Но то, что можно смыть с тела, не смоешь из памяти. Как не старайся.

Не приди за ней Костас, плескалась бы до утра. Он отнес её наверх, в совсем крошечную комнату, где темно и ничего нет кроме кровати.

Кайрин задержала его, вцепившись в куртку.

— Ложись, — попросил он.

Согласно кивнула — хорошо, но не отпускала.

— Мне надо идти.

Отказала — нет.

Костас достал из кармана рахш и надел ей на шею.

— Твой паандаз*.

Кайрин накрыла своей ладошкой его ладонь, прижала.

— Там, на поляне.... Ты был смелее, — произнесла она шепотом.

Он никуда не ушел.

17

От веку первыми рассвет встречают фонарщики, хлебопеки и носокомии. Город еще полон сладкой истомы сна, а по улицам разносится шарканье сапог служителей света. Им первым видеть то, что город уже забыл в дне вчерашнем. Перестал вякать выброшенный в канаву новорожденный младенец, горький пьяница, позабыв дорогу домой, спит у чужого порога. Вжавшись в угол, сидит начинающая шлюшка — клиент рассчитался с ней ударом ножа. На одной из аллей, рядом с фонтаном Дев скорчился Страуш Буг, гордость столичной профессуры. Будущее светило науки, в разгоревшемся и отнюдь не научном споре, проткнули мечом. Вести словесные баталии легче, чем владеть оружием. В другом фонтане, Слез Любви, утопленница. В кордегардии виглов тишина. Спят. От декарха до рядового. Факел над входом и тот погас, дремлет, светясь точками. Ветер треплет веревки на колокольне Большого Собора. Звонарь не спешит подниматься на звонницу. Еще не время. Мерная свеча не оплавилась до метки.

К утреннему туману, застлавшему кривые улочки, набережную и подернувшему гладь реки, примешивается едва уловимая дымка пекарен. В прохладном воздухе сладкий запах хлеба, булок, кренделей.

Бренчат-катятся повозки, нетерпеливо стучат в двери посыльные. Вслед за фонарщиками и хлебопеками, будят носокомиев.

В такую рань, из сотен столичных лекарей и аптекарей, самыми востребованными оказались двое: носокомий Плотий Вырь и анатом Гусс Мониг. Востребованность их проистекала из высочайшей квалификации и авторитета среди людей их профессии. И если шен Плотий только-только торопился на первое приглашение, шен Мониг успел нанести один визит. Его подняли буквально среди ночи и от имени столичного вестарха попросили (потребовали!) проследовать. С большим удовольствием Мониг проследовал бы обратно, под теплый бок жены, но Гроз не тот человек, который потерпит упрямство анатома, пусть даже и лучшего. Общеизвестно, вестарх не отличался великим терпение, зато отличался крутым нравом и привычкой за ,,бздех" сажать людей в кутузку. Монигу пришлось собираться. Подогнали доаспэ. Под цоканье копыт, разбудивший весь квартал и в сопровождении двух равдухов, Монига доставили в патриарший дворец. У анатома дух сперло в груди от волнения и вдохновения. Неужели ему препоручат заботу о теле Бриньяра, светлая ему память? Вся столица знала, патриарх весьма плох. К Бриньяру его не повели, а спустили в подвальную комнату, где на обыкновенном столе лежал иерей Бараман. Мониг несколько растерялся. Хотя давно утратил привычку удивляться и проявлять какие-либо чувства по отношению к клиентам. Последний раз он поддался эмоциям, когда его пригласили к рейнху Кверти, погибшему на охоте. Беднягу задрал медведь.

— Бывает, — не особо кручинились наследники, беспокойного старца.

Конечно, подобного рода неприятности время от времени случаются. А если учесть, что когти у медведя оказались из плохого и старого железа (Мониг разглядел на порванной одежде налет ржавчины и нашел обломок) и рейнха не коснулись зубы хищника, то как не удивишься наглости его родни? Но, то простые смертные, а то иерей, которого еще вчера видели в полном здравии и бодрости!

Вокруг столом кружил сам вестарх Гроз. Он нервничал и злился, и был готов спустить сорок шкур с любого, кто подвернется под руку. Мониг зарекся оказаться таковым.

— Осмотри, — потребовал вестарх, без каких либо дополнительных комментариев. Впрочем, какие комментарии?

Мониг поставил сумку с инструментами и зельями на край стола, вытер взмокшие руки не очень чистым платочком и осторожно взял иерея за руку.

— Если ты не заметил, он мертв! — закипел вестарх.

— Отвердение тканей мышц позволит определить время смерти, — спокоен Мониг. Смерть это его вотчина.

— Выполни свой долг и назови причину его кончины, — конкретизировал задачу вестарх.

Мониг посмотрел в зрачки, понюхал запах изо рта, заглянул в уши, раздел и оглядел тело инквизитора. Никаких повреждений острыми предметами. Никаких переломов, никаких грубых травм. Кроме ушиба груди. Ушиб он обследовал. Удивления не выказал, но был близок к тому, не смотря на данный себе зарок. Ко всему анатом прибывал в уверенности, выполнить свой долг, как требовал вестарх, значит трудиться забесплатно. В наше-то время!? Видать в казне действительно дыра размером с Внутреннее море.

— Что? — уловил вестрах его заминку.

— Иерея следует перевернуть.

— Делай, что сочтешь необходимым.

Примерно через четверть часа Мониг констатировал смерть от остановки сердца.

— Остановка сердца? Причина? Оно не могло просто взять и остановится? — не поверил вестарх, от чего разозлился еще больше.

Дело могло закончиться заточением.

— Синкелл Бараман грузный мужчина, — объяснил анатом, не теряя самообладания. — Возможно, он слишком быстро поднимался по лестнице.

— Его нашли в коридоре, — схитрил вестарх.

— Возможно перед этим он слишком быстро поднялся, — рассуждал Мониг. — Синкелл плотно поужинал, — он потрогал живот иерея. — Запах изо рта свидетельствует об употреблении вина...

Вестарх зыркнул — поосторожней с выводами!

Осторожней — неосторожней, все знали, иерей не воздержан в питие и чревоугодии.

— ... переедание мешает нормальному току жидкостей и крови в организме. Они, то циркулируют, то прерывают циркуляцию. Покидают сосуды кровотока и стремительно их наполняют. Как следствие нагрузка на сердце, — закончил Мониг.

Он говорил убедительно и даже приложил руку к груди. Тем не менее, олицетворяя собой крайнюю честность, выкладывать всей правды, анатом не собирался. За правду здесь не заплатят ни фолла, но Мониг знал человека, который заплатит.

Недовольный вестарх толкнул дверь и попрощался.

— Больше не задерживаю.

Как и ожидал Мониг, ему не заплатили. Спасибо и то сказали сквозь зубы. И кто? Занюханный равдух, доставивший его.

Идти из патриаршего дворца пришлось пешком и довольно далеко. По дороге он и столкнулся с носокомием Плотием. Взаимообразно раскланялись. В некотором роде они коллеги и принадлежали к одной гильдии. Плотий лечил людей, Мониг имел дело с теми, кому носокомий оказался не в силах помочь или помощь его запоздала.

Нечаянная встреча (Плотий и в столь раннее время выглядел респектабельно) заставила Мониг более не откладывая, отправиться к киру Райа, засвидетельствовать свое почтение. И не только из уважения. Кир всегда платил за интересную информацию.

Все обернулось лучше, чем рассчитывал. Кир явил образчик щедрости — десять солидов не шутка! и ко всему попросил проделать некую работенку, за которую заплатил и хорошо заплатил вперед!

Мониг как на крыльях отправился выполнять поручение. Полчаса и на месте!

Превосходней места для трупа, чем разделывательный стол в мясницкой лавке, трудно придумать. Много света, много острых предметов.

Объект досмотра — молодой, щегольски одетый мужчина. Судя по вытянутому телу, провисел всю ночь. Но не висельник, голова прямо. Рот приоткрыт.

У покойного находился Борг, правая рука Райа. В ожидании анатома рассматривал стол, словно оценивал сервировку для обеда. Увидев входящего Монига без всяких преамбул, заявил.

— Нашего друга Дагфари прикололи к дверям склада. Всадили в пасть его же дагу и пришпилили к дереву. Он провисел весь вечер и всю ночь, пока его не нашли.

— Собственно..., — не понял анатом, зачем его позвали.

— Нам любопытно ваше мнение, так что прошу. Сам он не расскажет, — опять усмехнулся Борг. — Молчун ужасный.

Мониг бегло осмотрел тело. Никаких видимых повреждений. Заглянул в рот. Борг криво усмехнулся. Дагфари при жизни являлся образчиком манер, чистюлей и аккуратистом. А тут ему в рот грязными пальцами!

— Что скажете? — спросил Борг, устав следить за действиями анатома.

Мониг еще раз заглянул в глотку, пощупал мышцы челюстей, подсунул руку под затылок, ощупывая рану.

— Тот, кто это сделал, обладает достаточной силой, чтобы приподнять и удерживать взрослого мужчину одной рукой. На горле следы пальцев. Клинок без труда проломил небо и затылочные кости черепа. Потому как рот открыт не широко — удар мастерский. Ему всадили в глотку железо, не повредив не единого зуба. Весьма и весьма достойный человек.

— Вы про Дагфари? — удивился Борг.

Мониг не удержался заглянуть в рот покойнику еще раз.

— Об убийце. Таких ран и такого способа лишения жизни я в столице не встречал.

— Я тоже.

— Вы знаете, почему с ним так поступили?

— Понятия не имею.

— У народов степи, в частности у стратов, так карают тех, кто говорит одно, а делает другое. То бишь шпионов и соглядатаев.

Борг насторожился. То что Дагфари плясал ,,и вашим и нашим" знали немногие. Значит, его раскрыли?

— Пасть ему можно прикрыть? А то мухи ебутся, — грубо пошутил Борг.

— Прошу выйти, — попросил Мониг, закатывая рукава.

— А вы не стесняйтесь.

— Лучше не видеть то, чего не следует. Сон спокойнее.

Борг послушался. Его так и подмывало заглянуть в замочную скважину. Что там произойдет?

Он услышал, как анатом тяжко вздохнул, потом удар и клацанье зубов. Кусается? Когда Борг вернулся в комнату, Дагфари лежал с видом благолепным и пристойным, ,,захлопнув пасть". Мониг достал бутылку с жидкостью и протирал лицо покойнику.

— Пролежит седмицу, не испортится.

— Хорошо. На рынке тухлятина плохо идет. Зажрались за праздники, — опять засмеялся Борг.

Монигу показалась странным его веселость. Если только не хлебнул новомодного ширабэ, отвара опийного мака. На самом деле все гораздо проще. Ходил слушок и Борг этот слушок воспринимал серьезно, что Дагфари, бастард Джера ди Райа. Сам Райа на смерть возможного отпрыска не отреагировал, лишь приказал разобраться. Разобрались. И единственным кандидатом на роль убийцы Борг выставил братца Кайрин. Во-первых, никто таких вещей с людьми Райа себе не позволял. Второе вытекало из первого. За амадом уже числились Денч, Бабур, Гроу, Матуш и Крысиное поле. Теперь Дагфари. Хотелось от чистого сердца пожать руку бесстрашному или безбашенному воину. И пожал бы, если бы не одно но. Братец рани Кайрин ди Сарази запропал.

Борг отсчитал анатому дополнительное вознаграждение, шутливо пообещав процент с продаж. Мониг нисколько не усомнился, он так и поступит.

Из мясной лавки, Мониг, вполне довольный, отправился к глориозу Бекри. Здесь ему понравилось меньше всего. Большой дом напоминал могильный склеп. Ни звука, ни движения. Сопровождавший его слуга, походил на зыбкий призрак. Скользил рядом и молчком указывал дорогу. Глориоз не удосужился или не захотел встречаться с Монигом. Оно и к лучшему. Родственники часто помеха в работе. Лезут с глупыми требованиями и советами. Прошлый раз вздорный старикан Руффэ, потребовал сделать его старухе родинку под пупком. Дескать, он всегда мечтал, чтобы у нее была там родинка.

С осторожностью Мониг приступил к новой работе. По путному, следовало отказаться. От убиенного пахло мочой. В Крысином поле ни за что ни про что человека не обоссут. Значит, грошовый человечишка. Однако, такого глориозу не скажешь.

Анатом потребовал много тряпок и чистой воды. Когда деньги достаются легко, как с Дагфари, стоит благодарить Создателя. Когда фолл тяжел, не стоит пенять. Кусок хлеба, купленный за такую деньгу многократно слаще.

Мониг до вечера составлял сломанные кости челюстей и черепа, сшивал ткани и гримировал свою работу при помощи различных втираний, мазей, специальной смолы и пудры. Устал до дрожи в ногах. У него занемела спину и сводило судорогой пальцы рук. Болела голова от бальзамических ингредиентов. Но работа получилась на загляденье. Он ею гордился.

Первый визит Плотий Выря нанес к рани Мунти. Молодая бэну дохаживала восьмой месяц беременности и последние три изводила домашних капризами и истериками. Как и все предыдущие разы визит носил чисто формальный характер. Успокоить нервы будущей матери. Рани жаловалась на тяжесть внизу живота, головокружение и сердцебиение. Плотий внимательно осмотрел беспокойную бэну и прописал ей стрихнис* для ежедневных освежающих подмываний, и отвар мяты от беспокойства и сердцебиения. Причем приготовленный напиток большей частью выпил сам рейнх Мунти доведенный до крайности. Перед уходом Плотий, в профилактических целях, уточнил сроки появления наследника фамилии (судя по остро торчащему животу, ожидался мальчик) и заверил взбаламученных членов семейства о минимум четырехнедельном сроке ожидания. Второй визит был намечен к Шобалю, знаменитому обжоре и чревоугоднику, но Плотий решил отложить его на поздний срок. Лечения неумеренного в еде купца обычно заканчивалось промыванием желудка и кишечника. Не стоит портить начало дня, даже за хорошие деньги, проведением неприятных процедур. Отложил Плотий и визит к своему давнему и щедрому клиенту диакону Лаврию. Священнослужитель много лет страдал геморроем и никак не мог осмелиться от него избавиться. Прижечь каленым железом. Рассматривать зад тучного попа и вдавливать геморроидальные шишки пальцами, Плотию не ко времени. Он собирался завтракать. Однако получив приглашение от Леи ди Буи, не задумываясь отказался от привычных сырых перепелиных яиц, обжаренного в ореховом масле хлебе и бодрящего мульса.