Небо и земля

— И отец признает ребёнка? — спросила Айями, наблюдая, как даганка, несмотря на неудобное одеяние, ловко огибает столы с подносом в руках.

— Тут дело полюбовное. Как правило, даганки не претендуют на признание отцовства, но если родитель введет его в свой клан, это похвально. У нас никто не показывает пальцем на одиноких женщин с детьми. Неважно, есть у ребенка отец или нет. Наоборот, женщина, взявшая на себя ответственность за рождение младенца и воспитание в одиночку, достойна уважения. Ведь сейчас всё зависит от женщин, точнее, от того, как быстро восстановится население Даганнии.

Айями чуть не поперхнулась вином от воодушевления в прозвучавших словах. Наверное, и Веч успел приложить руку, точнее, другую часть тела к восстановлению численности населения.

Даганны шутили, смеялись, курили, накачивались вином. Расселись со своими спутницами за столами и начали произносить тосты. На даганском. Учитывая, что из присутствующих женщин разбирались в чужеземном языке только переводчицы, салютование бокалами и солидарные выкрики "Хей!" заставляли настороженных амидареек испуганно вздрагивать. И Оламирь не понимает в разговорном даганском, — с удивлением заметила Айями, обратив внимание на скучающую красотку.

И такое пренебрежение к амидарейкам было оскорбительно.

Веч поднялся, постучал вилкой по бокалу, и в зале наступила тишина.

— Скажу слово. Нынешний Бейрихен* мы пропустили, но скоро наверстаем упущенное и, слава Триединому, встретим немало Бейрихенов на родной земле.

Со своих мест поднялись и другие офицеры.

— Слава Триединому! — гаркнули хором и залпом выпили содержимое бокалов.

А амидарейки не поняли, о чем тост, и неловко молчали, опустив глаза. И почти не пили, и мало ели. Оно и ясно, что неясно, чему радоваться.

И на том спасибо, что даганны позаботились, расставив блюда с пресными закусками отдельно от тех, что сдобрены огненными специями.

— Кроме вина ничего нет? — спросила Айями.

— Чаю, например? — рассмеялся Веч, и другие офицеры поддержали шутку. — Нет, сегодня здесь пьется только вино.

— И никакого сахша*, — сказал многозначительно господин У'Крам. — Мочилки* нам как раз и не хватало.

Айями поднялась с места.

— Ты куда? — спросил Веч на даганском.

— Посижу на диване. Вы продолжайте, беседуйте о своем, я не помешаю, — ответила с лучезарной улыбкой на амидарейском. — Мариаль, составишь мне компанию?

— Конечно, — кивнула та с благодарностью и поспешила следом, оставив пустой стул между господином помощником и другим офицером.

Веч нахмурился, однако не возразил. Тосты продолжали сыпаться, видимо, по даганским правилам каждому участнику надлежало сказать своё слово. Даганны желали процветания своей стране, народу, кланам, сородичам, здоровья родителям, матерям, женам и детям, и прочая, и прочая.

— Отвратительно, — сказала Мариаль. — Они выставляют амидареек последними идиотками. Зачем позвали? В качестве дополнения к сытному ужину? Поесть, напиться и отвезти в гостиницу?

— Мариаль! — изумилась Айями. Неужели напарница сердится? Непохоже на неё. Обычно Мариаль сдержанна и тщательно подбирает слова, избегая, по ее мнению, неприличностей.

— Да, представьте, меня это коробит! — воскликнула Мариаль, наверное, громче, чем следовало, потому что кто-то из даганнов оглянулся. И Веч в том числе. Насупленный, недовольный.

— Пусть развлекаются, ихний бог им судья. Лучше расскажи, случалось ли с тобой что-нибудь эдакое в школе, — предложила Айями. — Помню, в седьмом классе на перемене в наш класс залетел воробей, и мальчишки начали стрелять по нему из рогаток. Перебили все плафоны, разбили стекла в книжном шкафу, графин с водой, вазу с цветами, но так и не попали в воробья. Шуму было — не передать. Вызывали родителей в школу, беседовали, песочили...

— Да-да, помню, я училась в младших классах, — оживилась Мариаль. — Про ваш класс ходили легенды. Но и наши мальчишки вытворяли будь здоров. Поймали школьного кота, помните — завхоз держал, чтобы тот ловил мышей — привязали к бедняге самодельный парашютик и сбросили с чердака.

Айями рассмеялась, развеселившись, напарница поддержала смех.

— Нет, не помню. Я, наверное, уже закончила школу. А кот был молодой и глупый, не знал, что мальчишек нужно бояться больше огня.

Они опять засмеялись и прикрылись ладошками, чтобы не отвлекать даганнов.

И пошло-поехало. Вспоминали, хихикали, прыскали, смеялись. Незаметно и другие амидарейки подтянулись, заняли соседний диван. Сначала слушали, улыбались, потом смеялись, потом тоже рассказывали — как кто-то где-то когда-то и с кем-то. И нашлись общие темы для воспоминаний, и общие знакомые, и общие интересы, оставшиеся там, в мирном прошлом. И Айями, слушая истории, почувствовала запахи и звуки школьных лет: аромат сдобы из столовой, пыльные географические карты из книжного шкафа, скрип мела по доске...

— Что ты вытворяешь? — раздался тихий голос с еле сдерживаемой яростью. Это господин подполковник зашел за спинку дивана и склонился к уху Айями.

Оказывается, почти все амидарейки собрались дружной компанией, тут же затесался и Имар, он присел на диванный подлокотник и смеялся вместе с рассказчицами, и несколько офицеров подвинули стулья, чтобы лучше слышать и вникать.

— Ничего особенного, — ответила Айями ровно. — Вы веселитесь и мы тоже, как умеем. Разве запрещено?

— Пойдем. — Он протянул руку и объявил: — Будем играть в данакаш*.

— О! — соплеменники поддержали затею громкими хлопками, а господин подполковник едва ли не силком повел Айями, хотя ее упрямство было и незаметно сторонним наблюдателям. Увлек туда, где сдвинули столы и установили стулья.

Видимо, намечается захватывающее мероприятие, сродни даганской мочилке, — подумала сердито Айями. Ну и развлекался бы с товарищами, я-то причем? Нам было весело на диване, а он с легкостью всё разрушил, — подумалось с тоской.

Оказалось, обещанное развлечение — на самом деле игра в карты.

— Садись. — Веч притянул на соседний стул упирающуюся Айями. — Будем играть вместе. Мы вдвоем — за одного игрока! — крикнул раздающему, указав на себя и на неё.

— Мы тоже! — крикнул господин У'Крам, ткнув в себя и показав на Оламку.

Их примеру последовали и другие даганны, решившие играть в паре со своими спутницами.

Офицер, раздававший карты, объединил несколько колод в одну стопу. Огромный стол, и участников необъятное количество. Айями и правил-то не знает, и никто не собирается объяснять, какая карта и какую бьет, а какую забирает. Раздали карты, а на них нарисованы непонятные масти и непонятные картинки. Айями чувствовала себя безмозглым болванчиком: набрала огромный веер, а Веч сидел рядом и вытягивал карты из её веера, подбрасывая противникам, или принимал, добавляя карты в веер. Мужчины хохотали, подтрунивали друг над другом, пили вино, курили. Веселье разгорелось с новой силой, пойдя было на спад в отсутствии амидареек. Разговоры велись на даганском, и развлечение подразумевалось для даганнов.

Раз так, решила Айями, повеселимся и мы. И каждую передачу карт сопровождала шуточками в амидарейском стиле — с подковырками, с иносказаниями, то на одном языке, то на другом, и над собой тоже смеялась, вот, мол, какая же я непутевая, не пойму, что к чему в этой игре, и смеялась задорно, и, наверное, раскраснелась от спёртого воздуха в зале.

Вроде бы и Имар смеялся, глядя на неё неотрывно, и амидарейки сдержанно похихикивали в кулачок, и прочие офицеры прониклись атмосферой вечера, и их взгляды жалили и горячили не хуже крепкого даганского вина, а Веч с каждым сделанным ходом наливался мраком как грозовая туча и шуток не понимал напрочь.

Все участники вышли из игры, остались лишь Веч и господин У'Крам. Они же и перебрасывали друг другу карты через стол: Веч — из веера Айями, господин У'Крам — из веера Оламки.

— Ага, вы продули! — закричал господин У'Крам, швыряя несколько карт из веера своей мехрем. А Айями не поняла, почему продули, если у нее осталось не меньше десятка карт в руке, а у Оламки и того больше.

— Чтоб тебя! — хрястнул Веч ладонью по столу, и у того чуть не подломились ножки.

Айями отложила карты в сторону. Тут к ней начал пробираться Имар с противоположной стороны стола, наверное, что-то хотел спросить, но Веч упредил его маневр и потянул даму с места.

— Пошли, потанцуем.

— Из тебя танцор, как из меня музыкант! — крикнул вслед господин У'Крам.

— Ничего, мехрем меня научит, так ведь?

Веч вывел её в центр зала и вдруг поднял на руки, Айями только охнуть успела. Под развязный свист и аплодисменты даганнов. И прикрыла лицо ладонью — все святые, стыдно-то как!

— Ты пьяна, что ли? — спросил зло Веч и втянул носом. — Нет, не пила. Остановись, иначе мне придется вызвать на бохор* половину гарнизона.

— Следовало сидеть возле тебя покорной рабой и ловить каждое слово? — не менее сердито спросила Айями. — Зачем ваш фарс с тостами, если амидарейки не поняли ни слова на даганском?

— Я не подумал об этом, — признался он, помолчав. — И все же, ради Триединого, не лишай сегодня никого из моих товарищей жизни моими же руками.

Сказал обыденно, а у Айями захолонуло сердце. Если потребуется, он убьет, не колеблясь.

Она вдруг ощутила, что устала так, словно целый день стирала в тазу, не разгибаясь.

— Хочу домой. Разрешишь покинуть ваше веселье?

— Хорошо, — согласился он. Как король, не меньше.

Снаружи стемнело, площадь и улица осветились фонарями. Далеко над крышами домов светлела полоса закатного неба. На крыльце Айями вдохнула свежий воздух, прочищая голову от сигаретного дыма, винных паров и громкоголосья даганнов. Наверное, Эммалиэ и дочка ждут и смотрят в окно, выглядывая её. Поодаль солдаты в группке курили, перетаптываясь, и посматривали с любопытством, однако амидарейка вышла из клуба в компании командира, её покровителя, и никто из мужчин не отпустил скабрезности, предпочтя помалкивать, уж больно грозный вид был у господина подполковника.

— Сам поведу. Свободен, — велел тот водителю и уселся за руль. Пришлось Айями устроиться на соседнем сиденье. Хотя отсюда рукой подать до дома.

Доехали молча и быстро. Веч и в гостиницу не завернул, наверное, взвинчен до предела и переполнен раздражением, да и Айями не в лучшем настроении, какие тут нежности?

— Постой, — сказал он, когда Айями взялась за ручку дверцы, чтобы выйти. — Я связан присягой, понимаешь? Военному человеку нельзя ее нарушать, это дело чести.

— Ты о чем?

— О будущем твоей страны.

— А-а, ну да, — Айями снова взялась за ручку.

— То, что мы, даганны, скоро уйдем из города, ты уже догадалась.

— Только слепой не заметил ваших сборов, — хмыкнула она.

— С уходом гарнизона станет опасно жить в городе.

— Почему? Мы наладим прежнюю жизнь, — сказала Айями. Знала, конечно, что фантазирует, но Веч не знал, что она знала. — Запустим школу, ратушу, библиотеку...

— Прежней жизни не будет, — перебил он.

— Почему же? — усмехнулась Айями.

— Потому что твоя страна проиграла в войне. А проигравшие платят по счетам сполна, — ответил он жестко. — Чуда не случится, Аама. Поедем со мной.

Айями вспомнила вдруг не к месту: вот так же прошлым летом она оказалась в машине даганского офицера и ударила его. Голодранка из побежденной страны залепила пощечину доблестному даганскому воину, которого видела второй раз в жизни. А сейчас они сидят рядом, и за эти месяцы пройдено немало шагов, прожито немало дней, и их двоих связывает гораздо большее, чем в первый день знакомства.

— Я подумаю. До свидания... Веч.

Эммалиэ отворила дверь раньше стука, словно ждала в прихожей, прислушиваясь к шагам на лестнице. И обняла, прижала к себе, поцеловала в лоб, расцеловала щеки.

— Вернулась, слава святым, вернулась.

Наверное, переживала и молилась, чтобы Айями не натворила глупостей.

— Что бы со мной стало? — улыбнулась та и отшутилась: — Благодаря вашим молитвам мне хватило ума вовремя остановиться.

— Полно тебе. Я уж думала, не увижу тебя, напугалась твоей решительности. Раздевайся. Ужинать будешь? Люня уснула минут десять назад, не дождалась. Кое-как утыркала её в постель. Ну, как прошел вечер?

Как прошел? Терпимо. Учитывая, что даганны с огромной скоростью сворачивают свои кибитки и направляют их в сторону Полиамских гор. Учитывая, что вечер прошел в компании вражеских офицеров, возможно, убивших в войну мужей амидареек, что пришли сегодня в клуб в качестве содержанок тех самых убийц.

Разве не издевательство? Изощренное унижение.

Оставалось надеяться, что развлечение в даганском клубе для узкого круга приглашенных амидареек прошло незамеченным для горожан. С переездом на центральную улицу оборвались все связи с соседями и знакомыми, и те лишились пищи для сплетен и пересудов — не подглядеть, не подслушать, не перемыть косточки. Но и узнать о том, что происходит в городе, теперь не у кого. Приходится вариться в собственном соку и обсуждать новости с напарницами. Но и у тех один источник — их покровители.

— Даганны привезли вчера троих убитых, — сообщила Мариаль утром по пути на работу. Важные разговоры велись по дороге домой или обратно, а в комендатуре переводчицы обсуждали незначащие вопросы, памятуя об установленном прослушивании.

— Своих или наших? — спросила обеспокоенно Айями. Если даганны привезли тела сотоварищей, значит, станут рыть землю в поисках убийц. Начнутся повальные облавы и обыски, поэтому нужно предупредить Зоимэль.

— Наших. Армейских.

Сердце тревожно екнуло. Одним убитых мог оказаться Айрамир.

— Произошла перестрелка? — допытывалась Айями.

— Представляете, нет. Дозорная служба обнаружила тела на брошенном хуторе. Убиты недавно.

— Их разрешат опознать?

— Конечно. Тела доставили к храму, для упокоения. Вы кого-то разыскиваете? — взглянула Мариаль с любопытством.

— Да, мой брат пропал без вести в войну, — ответила Айями, на ходу придумав объяснение.

Мариаль неловко промолчала. Неизвестно, что лучше: мучиться неопределенностью, надеясь, что близкий человек выжил в котле сражений и бродит по этой земле, или раз и навсегда удостовериться, что его нет в живых. Минуло достаточно дней после капитуляции, но немалое количество вояк до сих пор хоронятся по укромным местам и пробираются малозаметными тропами в родные места.

Нужно успеть опознать убитых, пока Хикаяси не устроила жатву. Обычно Эммалиэ ходила в храм с нерадостной целью, но сегодня настал черед Айями. Стойкая женщина Эммалиэ, смелая, решительная, а подкосила ее неожиданная хворь: сезонное недомогание, помноженное на разочарование в тех, кого считала подругами. Расклеилась Эммалиэ, то ли давление поднялось, то ли наоборот, упало, одолели слабость и головокружение. Какое тут прогулки с Люнечкой и кошеварство, отлежаться бы.

Айями, растревожившись, решила отказаться от работы, чтобы приглядывать за близкими кровиночками — малой и старой.

— Сбегаю в госпиталь, может, Зоимэль даст какое-нибудь лекарство.