Прошло больше часа, Сорока за это время успел проковырять небольшое отверстие сверху трехдюймовой трубы, из которого принялась с сипением бить горячая вода. Почти кипяток. Это могло означать лишь то, что в доме жили люди. Он перестал чувствовать руку до локтя и пальцы, промочился насквозь сам, но с упорством обреченного долбил и долбил в одно место, до тех пор, пока не понял, что из затеи не выйдет ровным счетом ничего. Труба прогнила действительно, но только там, где на нее капало с других труб, притрушиваясь мельчайшей пылью. Снизу она оставалась новой. Сорока вдруг осознал, что сам ускорил свой конец, фонтан заработал таким широким веером, что спрятаться от кипятка было практически невозможно. Если никто не заглянет в подвал, он медленно сварится, или просто сопреет, а если отключат горячую воду, заледенеет — по низу бетонного пола гуляли сквозняки. Валютчик осторожно погладил плоское лезвие ножа, странная улыбка раздвинула его губы.
Время тянулось медленно, а может,остановилось вообще. Никто не тревожил тишину подвального помещения, кроме сипения горячей воды из отверстия сверху, вызывавшего теперь бессильную ненависть. Сорока понял по своим биологическим часам внутри тела, что прошло больше одного дня, потом пространства и расстояния, а вместе с ними временные пояса, окончательно смешались, на голову опустилась бесконечность. Лужа, образовавшаяся на холодном полу, растеклась, напитала водой низ полушубка, теплые плотные брюки,забралась в зимние сапоги. Успела подморозиться. А сверху валютчика поливали раскаленные брызги, промокли насквозь шапка, полушубок, свитер с рубашкой, они исходили густым паром, забивавшим ноздри и горло. Сорока изредка приходил в себя, принимался с остервенением рубить ножом дырку в трубе, тыкать в стальной браслет, не замечая, что уже промахивается и метелит по собственной отмершей руке, превращая кожу в лохмотья. Кровь уже не бежала, она запекалась от страха, терзавшего плоть. Мысль перерубить руку, возникшая поначалу, сдохла не вызрев, для этого нужна была точка опоры, а перебитые ноги оказались не в силах за что-то зацепиться. Тело с поврежденным позвоночником представилось таким же беспомощным. Если он вначале смог еще подтянуться на руках, чтобы собрать со второй трубы холодной воды, то сейчас здоровая рука сумела лишь вцепиться пальцами в рукоятку ножа. Силы начали иссякать, отбираемые страхом, обстоятельствами и темнотой, делая валютчика безжизненным, уже согласным на преждевременный конец.
Он так до конца и не понял,в чем его обвинили,знал лишь одно,что его подловили по наводке Чоха.Об участии того в похищении говорило то, что нумизмат подходил перед концом работы к нему и пытался о чем-то предупредить. Наверное, о том, что проговорился гнилым людям о сделке с ним, и что он, Сорока, больше чем сам Чох знает о том мужике, продавшем раритет с драгоценными камнями. Но связано ли это с нагрудным знаком с портретом Петра, или причина крылась в другом, он не ведал, у каждого подобных сделок с перекидами было миллион. Он выкупил пару лет назад у какой-то старухи настоящий голубой бриллиант в несколько карат величиной, оправленный в золото пятьдесят шестой пробы.В царское золото с женской головкой,с гербами и фамильными печатями. Подарок судьбы отдыхает до сих пор в надежном месте, но шума от той нечаянной сделки, с трудом замятого, было достаточно. Или если вспомнить покупку шашки самого атамана Давыдова с золотым эфесом, с императорскими вензелями. Атаман был награжден ею в Париже, уже после наполеоновской кампании. Шашка ушла в надежные руки сразу, да суета вокруг нее продолжалась с полгода. То налетела делегация усатых казаков, то музейные работники достали просьбами об описании редкого экземпляра. То нагрянули с чемоданами денег личности, под видом которых могли оказаться люди хоть самого Вадика Червонного, вора в законе, смотрящего по Ростову. Попробуй узнай, что в первую очередь заинтересовало похитителей, замуровавших его здесь, может быть, они держат менялу для того, чтобы спокойно ограбить его квартиру. Или выпаривают, чтобы размягчился и рассказал о ценностях на стороне, спрятанных помимо домашнего добра. Все имеет право на догадку,да с кем бы теперь ее разрешить,тех отморозков и след простыл.Валютчик опять вырубился в который раз за последнее время,хватанув разом густого плотного пара. Очнуться его заставило какое-то движение в темноте, это не был пугливый шорох крысиных разведчиков, подбиравшихся по трубам к покалеченной руке, и не шум ледяного ветра за стеной, залетавшего в подвал через вентиляционные отверстия. Движение походило на осторожные шаги наощупь, когда люди пытаются в кромешном мраке дойти до нужного места. Сорока инстиктивно затаил дыхание.
— Где-то здесь... Б...дь, бардак, что в квартирах, что на улицах, что в засранном подвале, — послышался негромкий присаженный голос с характерным мяокающим акцентом. — Что за нация дебилов с руками в жопе.
В груди у валютчика принялся разрастаться ледяной ком, он ясно осознал,что ему пришел конец.Разговор с дикими зверями был один — через прицел вооружения любого вида, они никогда не поймут, что их аулы насквозь пропахли овечьим и коровьим говоном, которым они вдобавок топят печи. Сорока, спрятав нож за голенище сапога, закрыл глаза, пытаясь сконцентрировать силы для последнего броска.Жаль,что свободной оказалась только левая рука, что наручник не отпустит далеко, классный получился бы бросок из положения лежа. А ударить в нужное место он бы сумел.
— Мы прошли твою трещину в полу, включай фонарь, — замяокал снова тот же голос. — Теперь нас никто не заметит.
— Сейчас включу, — проворчали чисто по русски.
Узкий луч света ударил сначала в заваленный мусором пол, затем пошарил по низким стенам подвала из бетонных блоков, уперся в изжеванную кучу тряпья, представляющую валютчика. Сорока продолжал лежать в том же положении, не подавая признаков жизни.
— Сдох, что-ли! — то ли спросил, то ли просто воскликнул чеченец. — А ну дай фонарь.
Он поводил лучом по нелепой фигуре в овчинном тулупе, промокшем насквозь.
— Слушай, ноги у него вмерзли в лужу, а из-под воротника с шапкой поднимается пар, — сказал русский с удивлением. Встрепенулся — А, это прорвало трубу с горячей водой, вот сука, классно пристроился на контрастный душ.
— Видишь руку в браслете? Наверное, грыз.
Чеченец поцокал сочувственно языком, погремел в кармане металлическими предметами, может быть ключами от наручника. Наклонившись над Сорокой, долго светил ему прямо в закрытые веки. Валютчик, чтобы не выдать себя любым движением, собрал в кулак всю силу воли, он совсем недавно мечтал о том, чтобы пришли пусть даже враги и навсегда прекратили его мучения. Сейчас же он желал только одного, чтобы эти враги ушли поскорее, тогда он снова попытается вырваться из когтей смерти. Он обязательно что-нибудь придумает.
— Я говорил Асланбеку, сюда надо было приехать на следующий день после того, как мы в бомбоубежище замочили дебила,тогда бы мы выбили из скота все, что требовалось.Это второй сплетник в толпе менял,а Метла у них самый главный. Но Метла не выкупал ничего, а этот знал все новости, — пробормотал чеченец, распрямившись. — Такие, как он, родную маму за пятак не пощадят, чтобы стать первыми. У кого теперь спросить, кто продал ему тот орден с камешками, и почему Леха Слонок остался жив, если в него стреляли люди из бригады Пархатого. А стрелять хорошо они умели всегда.
— Ты получше проверь, может, он еще живой, не получилось бы как с тем казаком, — посоветовал русский, подходя поближе. Он сильно ударил грубым сапогом по ногам Сороки, затем раздробил каблуком пальцы на его левой руке. - А ну вставай, вонючее животное, притворяешься тут... Раздавлю как последнюю жабу.
Кости фалаг захрустели, Сорока не смог выдержать сильной боли и возникшей вслед за ней мысли о том, что отсюда он теперь точно никогда не вырвется. Правая рука давно отмерла от браслета, сдавившего ее, от кипятка с морозом, от ударов по ней ножом. Левую поломал отморозок из соотечественников, крепко до сего момента любимых, бьющих себя в грудь и прославляющих нерушимое отечество во главе с русским народом. Он приподнялся, дико вскрикнув, уперся воспаленным взглядом в нависшего над ним нелюдя с перевязанным кровавым бинтом левым глазом, в чеченца с длинной лентой пластыря на узком лбу. Попытался плюнуть в харю русского упыря, но слюна давно закончилась. И провалился в небытие.
— А ты хотел оставить его в покое. Того пидора в бомбоубежище тоже не стали сразу трогать, так он устроил нам проверку в подвалах, - гоготнул как-то несмело русский отпадок. — Надо было заковать казака в наручники и отбивать по порядку внутренности, тогда бы что-нибудь получилось. Хорошо, что я карманы прошмонал, — пушка, пика, кастет, если чего не выгреб, так гранатомета. И в кармане у этого ишака тоже завалялся газовый. Давай к делу приступать.
— Еще ты не заметил у казака сотового, который тот спрятал потом под кучу мусора. Мы до сих пор не знаем, воспользовался он им, или нет, — медленно процедил кавказский абрек сквозь зубы, скосив злые зрачки. — А когда решил, что деваться Скирдачу некуда, ты ослабил ему веревки. — Добавил. — Чтобы призывать к активным действиям, надо не забывать собственных ошибок.
— Я про свои ошибки помню, — заюлил отморозок тощей задницей. — У казака мобильник был засунут в один из внешних карманов на рукаве. Кто бы о нем догадался?А руки я ему развязал тогда, когда тот задышал на ладан.
— Едва этим ладаном Скирдач не дохнул на нас, — чеченец дал резкую отмашку. — Не мешай мне сосредоточиться.
Кавказец некоторое время пристально всматривался в лицо валютчика, ушедшего вновь в беспамятство, долго водил по нему лучом фонаря, прощупывая каждую черточку. Потом проверил трубу, наручники, последил, как над головой менялы поднимается пар, как подернулась ледком лужа под ним. И молча полез в карман.
— Ты надумал его отстегнуть? — запаниковал русский, заметив в руках у чеченца ключи от браслета. Наверное, он понимал на подсознательном уровне, что земля круглая - что пошлешь вперед, то в спину и возвратится. — Давай работать, не расколется — добьем.
— Меняла уже добит, сам собой, — сказал чеченец жестко. — Это он ковырял трубу, чтобы снять браслет, ноги у него отморожены, голова ошпарена, руки раздроблены. Нам здесь делать нечего.
