"Мысли не читаю, но..." — заполнил я паузу еще одним ментальным посылом.
— ...могу я значительно больше, чем обычный человек. Если ты понимаешь, о чем речь, — слегка улыбнулся я.
"Очень надеюсь, что понимаешь" — еще раз произнес я как можно более убедительно.
— Так ты сделаешь это, сможешь вызвать Планшета? — после небольшой паузы, давая сирийцу время осмыслить новую реальность вокруг, произнес я.
— Да, — суховато произнес Халид.
Его шок можно понять — он ведь словно спустился под воду теплого моря загарпунить парочку мурен, наслаждаясь красками рифа и лениво отмахиваясь от коралловых рыбок, а из глубины вдруг появилось сразу несколько зубастых белых акул.
Это мир принадлежит владеющим даром магии аристократам. Но одаренных здесь не более одной десятой процента. При общей численности населения в два раза меньше, чем в моем мире, это не более десяти тысяч на каждую страну Большой четверки первого мира. Даже меньше — как я знаю из лекций фон Колера, квоты по положениям Стихийного пакта ООН, ограничивающего численность магов на каждую страну, еще никем не выбраны.
В моем мире в роли обывателя я практически не пересекался с федеральными политиками, знаменитыми спортсменами, селебрити и другими медийными персонами. Здесь ситуация схожа — мир принадлежит одаренной аристократии, но для большинства населения маги остаются лишь персонажами новостей и светской хроники. Так что реакция Халида на демонстрацию моих ментальных способностей в некотором роде схожа с возможным удивлением администратора АЗС в Когалыме, куда вдруг заедет заправиться и попить кофе Алекс Овечкин или Криштиану Роналду.
— Халид, это очень и очень важно, — завладевая вниманием собеседника, произнес я убедительно. — Вопрос жизни, смерти... и власти. Можешь передать Планшету... — перебил я собравшегося что-то сказать Халида. И сам запнулся — Мустафу надо вызвать так, чтобы информация попала к нему с гарантированной персонализацией, но при этом завуалированно.
— ...передать для Планшета, что близкий друг как можно скорее хочет расспросить его подробнее про смысл истории о Рабиновиче и Грицко в дирижабле.
Думаю, Мустафа поймет о чем речь. Сам я очень ярко запомнил притчу, которую приглядывающий за Олегом сириец рассказал ему перед памятным поединком с аравийцем.
— Свяжись с Планшетом, Халид, а после мы вернемся к разговору об Уэлче. Я тебе его отдам, как и обещал.
Собеседник посидел немного, словно раздумывая — а на самом деле просто выдерживая необходимую паузу, чтобы не создавать видимость мальчика на побегушках, а после поднялся и вышел.
Осмотревшись, я позволил себе краткий возглас, емко характеризующий события последних часов. Просканировав окружающее пространство, и не почувствовав направленной агрессии прикрыл глаза. Глубоко вздохнув, откинулся на спинку дивана и попробовал немного расслабится. В этот момент меня и накрыл адреналиновый отходняк. Да так, что даже в ушах зазвенело, а все тело потянуло ватной слабостью. Руки мелко-мелко задрожали, сердце забилось пойманной рыбой в районе горла, на висках выступил холодный пот.
Дыхание перехватило, и в поисках глотка воздуха я выпрямился. Помогло, и чуть погодя я закрыл лицо руками и зажмурился. Как по заказу, перед внутренним взором сразу замелькали картины лопающихся как арбузы голов полицейских, мешковато валящиеся на землю фигуры уличных шестерок, толчками выходящая кровь из перерубленной шеи Сандро, глухой стук ломающейся лобной кости убитого брошенным пистолетом татуированного, распластанный перед мной бугай-охранник с выбитым напрочь затылком.
Отняв ладони от лица, я заметил на тыльной стороне ладони несколько засохших капелек крови. По мере того, как вглядывался в сухие кляксы все больше казалось, что руки у меня по локоть в крови. До тянущего отвращения казалось — даже на пару мгновений захотелось вскочить и бежать куда глаза глядят, но усилием воли я с этим справился. Рывком поднявшись, я равномерно задышал. Глубоко — до гипервентиляции легких.
Немного придя в себя, осмыслил произошедшее в последние минуты. Выводов, собственно, сделал два. Первый: я еще не кровавый душегуб, и ничего человеческое мне не чуждо. Второй: мир вокруг жесток, и рефлексии вместе с вот этим всем — это конечно замечательно, но пора заканчивать. Здесь все просто: или ты, или тебя.
После того, как справился с собой и выключил переживания, все же устроился с удобством на диване. Зацепил пару ломтиков щербета и постепенно все более расслаблялся. Через некоторое время уже с более-менее чистой головой раз за разом прокручивал события и не мог найти лучших вариантов собственных действий. Нет, были конечно два варианта-победителя вне конкурса: просто не мешать Войцеху убить Шиманскую, или самостоятельно прикончить ее уже после того, как хлопнули глазные импланты, лишая Анжелу зрения. Но по причине убеждений эти два идеальных варианта я не рассматривал.
Несмотря на общее напряжение момента у меня получилось подремать. Конечно, это не был полноценный сон — я словно развалившийся на ветке гепард обозревал окружающее пространство одним глазом. Но отдыхал — во всем теле появилась необычайная легкость.
Мысли в голове плыли словно воздушные облака, не цепляясь за разум и не складываясь в цепочки ассоциаций. И в конце концов приплыли: когда полудрема взяла верх, а я полностью расслабился, перед взором остались только яркие образы воспоминаний. Характерных воспоминаний. В основном фигурировала Зоряна и услужливая горничная, но постепенно в дело вступала фантазия, и в калейдоскопе образов я наблюдал совсем разные картинки с ворвавшимися в полудрему Шиманской, а чуть позже Анастасией. Вскоре и вовсе услышал даже "Oh my lord!" от Саманты, сказанное в совсем интересных обстоятельствах, услужливо нарисованных воображением.
Ворвавшийся в сонно-фантазийный трип яркий образ смуглой красотки в не менее ярком антураже оказался настолько сильным, что я рывком вырвался из полудремы. Сел поудобнее, вновь перевел дыхание. Мда, почти пятнадцать лет — это не шутки.
— Я всегда о ней думаю, — негромко произнес я, вспомнив по случаю бородатый анекдот. В этот самый момент практически беззвучно открылась дверь.
— Что? — вкрадчиво поинтересовался знакомый голос.
Обернулся, и увидел Мустафу. Настоящего Мустафу, который вновь подвергся косметической хирургии. Вошедший выглядел уже не как мой ординарец Планшет, а как тот самый Мустафа, который вел пригляд за Олегом еще совсем недавно здесь, в протекторате.
— Притчу вспомнил вот, — неожиданно для самого себя по-хулигански подмигнул я Мустафе, и поудобнее устроившись в кресле, рассказал не дожидаясь вопроса: — Офицер на плацу спрашивает у бойцов: — Рядовой Грицко, что вы думаете, когда видите этот кирпич? — Здесь кирпич валяется, там валяется. Бесхозяйственность, вашбродь! — А вы, рядовой Рабинович? — Здесь кирпич валяется, там валяется. Дом построить можно, вашбродь! — Рядовой Петров? — О медсестре Самойловой думаю, вашбродь! — Н-не понял? — Я ее вчера в больничке увидел в халатике, а так трахаться хочется, что теперь всегда о ней думаю!
Мустафа, как я явно заметил, едва напрягся, сдерживая улыбку. Пройдя через кальянную, он присел напротив меня. На место, на котором еще недавно Халид сидел.
— В Русской императорской армии нижних чинов на "вы" не называют, — покачал головой старый знакомый.
— Даже вольноопределяющихся? — козырнул я знанием из родного мира.
— Ты очень быстро повзрослел, — оставив вопрос без ответа, произнес Мустафа внимательно на меня глядя.
— Ты тоже изменился, — согласно кивнул я, осматривая наряд сирийца. Выглядел Мустафа теперь не менее авторитетно, чем центровые радикалов или ведущих группировок Южных. А это значит, что...
— Тебя повысили? — вдогонку мыслям поинтересовался я вслух.
— Перевели на другой фронт работы, — пожал плечами Мустафа.
Приглядывая за мной в криминальных районах, он был в роли одиночки. Деятельного, и достаточно уважаемого одиночки — настолько, что во всех группировках к нему прислушивались. Сириец отыгрывал роль этакого ветерана боевых действий, прибывшего на заслуженный покой в протекторат и незаинтересованного ни в чем, кроме вечернего релакса и бессмысленного движения по жизни. И по глупому случаю встрявшего на понижение социального рейтинга, обязавшего его проводить не менее восьми часов в вирте. Я раньше об этом не задумывался, но теперь понял — работа в "Метелице", где он якобы проводил назначенные адаптантами часы в вирте, наверняка ведь прикрытие. И время это он проводил совсем не в капсуле погружения в виртуальную реальность.
Глядя в глаза собеседника напротив, я вдруг ухватил вспышку догадки. Почему в навязанные мне спутники со стороны канцелярии попал барон фон Колер, к которому прислушиваются даже главы точно не последних национальных кланов, а со стороны ФСБ — простой сириец Мустафа? Такой ли он простой?
— Ну-да ну-да, — покивал я, и вдруг словно невзначай произнес: — Хотя конечно, приглядывать за отпрыском императорского рода гораздо более почетно, чем держать район Высокого Града. Так что поздравлять не буду.
Мустафа напрягся лишь на краткий миг. Но мне этого хватило за глаза.
— Имперского рода, — практически без задержки поправил меня сириец.
Только что я сознательно произнес "императорский род" — что указывало на принадлежность к императорской семье, а не имперский — что значило лишь принадлежность к одаренным Российской Империи, а не к национальным кланам Конфедерации.
— Как скажешь. Я еще не очень разобрался в терминологии новой жизни, — одними губами улыбнулся я.
Мустафа под моим взглядом явственно осознал, что из-за его несдержанности я понял кое-что, что знать мне пока не полагалось. И еще раз нешуточно напрягся, но сумел взять себя в руки.
— Ты знал, что Войцех Ковальский жив? — пользуясь случаем, задал я неожиданный вопрос.
— Нет, — спокойно покачал головой Мустафа.
— Сериосли? — не удержался я от ироничного комментария. — В одном городе же работали. И работаете снова, — добавил я.
— Ты знаешь, какое видео княжна Анастасия попросила найти начальника своей СБ и теперь часто пересматривает по вечерам? — неожиданно поинтересовался сириец.
— Нет, — покачал я головой, уже зная, что следом произнесет Мустафа.
— Сериосли? — вернул он мне ироничный комментарий. — В одной усадьбе же живете.
— Но мы не работаем в одном отделе.
— Мы тоже, — пожал плечами Мустафа. — Тем более сразу после инцидента меня перевели в прямое подчинение Демидову.
Последняя фраза мне многое сказала. Потому что если Мустафа сейчас не подчиняется руководителям Ковальского, у меня появляется серьезный шанс на успех. Я по-прежнему на тонком льду, и сейчас сканируя эмоции Мустафы, готов в любой момент через айди экстренно связаться с Фридманом, требуя незамедлительную эвакуацию. И если возникнет обоснованное подозрение, что Мустафа играет заодно с командой Ковальского, надо бечь отсюда как можно скорее. Фиксировать убытки, а Шиманскую записывать в безвозвратные потери. Иначе никак не получится.
— Сейчас обратно вернулся?
— Нет.
— Будешь брать власть в нижнем городе?
— Не во всем, — лаконично ответил Мустафа.
— Ты под крылом прежних руководителей? — спросил я, и наткнулся на говорящий взгляд. Да, я действительно перегибал палку, но на кону слишком многое. — Не смотри так, для меня это очень важно. И готов ответить откровенностью за откровенность, — попробовал я немного сгладить острый угол разговора.
— Я сейчас не в зоне ответственности отдела, курирующего работу Войцеха.
Надо было принимать решение. Подумав немного, я обстоятельно изложил Мустафе события, произошедшие в квартире Шиманской, рассказал о кулинарии Уэлча и высказал все свои догадки.
Сириец сидел с каменным лицом, но действуя в заявленном режиме "откровенность за откровенность" ментальную защиту по-прежнему не ставил — я чувствовал эхо недоверия и интереса.
— Почему ты обратился ко мне? — спросил Мустафа, когда я закончил.
— Потому что у меня есть для тебя взаимовыгодное предложение.
— Слушаю.
— У меня сейчас под контролем некий Антон Аверьянов, совсем недавно изгнанный из клана Власовых. Одаренный, воздушная стихия, перспективный ранг невысок. Антон Аверьянов в ближайшее время будет замечен за передачей крупной партии наркотиков курьеру из протектората. Можете Аверьянова забрать и наказать, а можете воспользоваться его заинтересованностью в грязных делишках, и сбывать через него "слезы" золотым мальчикам и девочкам в Елисаветграде.
Мустафа, судя по виду, совсем не понял, зачем ему нужен канал сбыта "слез" в имперском городе. Ну да, он по корпоративной вотчине протекторатов работал, а не с одаренной аристократией, поэтому не сразу ухватил суть.
— Ты никогда не был на закрытых вечеринках молодой аристократии? Они везде примерно одинаковы: загородный дом или целый этаж отеля, возможно и не один, где присутствуют только избранные. Вариаций много — это может быть эротизированный маскарад, жесткая попойка с последующем дебошем, или вовсе разнузданные оргии. Слышал о... ну, допустим, о радуге?
— Нет, — коротко ответил явно заинтересованный Мустафа.
— Приглашенные эскортницы красят губы разной помадой, и дарят гостям оральные ласки, а парни потом хвастаются цветами радуги, у кого больше. Где именно появляется радуга, думаю догадаешься сам.
Переспрашивать Мустафа ожидаемо не стал. Лишь кивнул, показывая что теперь понимает о чем речь.
— Начинаются все закрытые вечеринки по-разному, — продолжил я. — Вот только заканчиваются всегда одинаково — биомасса похмельных или упоротых полуголых тел. Не думаю, что твоя служба откажется от знаний о происходящем на этих вечеринках...
В ходе разговора я вполне свободно оперировал знаниями своего мира, и делал это уверенно — еще Сократ и Гесиод тысячи лет назад критически высказывались о нравах молодежи. Так что убежден, что в этой реальности все устроено также, как и у меня дома. Может быть только с появлением магии особая изюминка в оргиях появилась.
— Это закрытые вечеринки одаренных, — после короткого раздумья ответил Мустафа.
— А у тебя уже почти есть свой карманный одаренный, который будет допущен на все эти вечеринки.
— Изгнанный из клана? — хмыкнул сириец.
— Он будет банчить слезой, Мустафа, — озвучил я очевидную для меня вещь. — Через год-два станет своим парнем везде, и ему откроются двери, который в Елисаветграде закрыты даже для... допустим, даже для проезжих принцев и принцесс.
— Ты принял решение отказаться от титула?
— Почему ты так решил?
— Как же классовая солидарность?
— В гимназии Витгефта учатся в основном представители национальных кланов Вольных княжеств, а на эти кланы мне чуть больше, чем наплевать. К тому же большая часть из них — это одаренные из кланов Разумовских и Юсуповых, которым я как оскорбление еще по праву рождения.
— В чем твой интерес?
— Ты поможешь мне с эвакуацией Шиманской.
— Не смешно, — покачал головой Мустафа. — С эвакуацией Шиманской я помог бы тебе и так. Ты обещал откровенность.
