7 дней в июне. Том второй.

В медицинском взводе, когда принялись за мою обработку, выяснилось, что пуля из немецкого карабина, ударив вскользь по моему бронежилету, сковырнула и изуродовала пластину, что наградило меня поверхностной, но весьма обширной рваной раной на спине. Ну, что за невезуха! Швы мне наложили, и теперь несколько дней придется вылеживать — хорошо хоть, что не в госпитале в Калининграде, а рядом с ребятами, тут же, в занятом нами Эльблонге.

Этот бой дорого обошелся и нашему взводу, и всей нашей роте. Если бы не превосходство в вооружении, позволившее нам сильно проредить вал кинувшихся на прорыв фрицев, они втоптали бы нас в пыль. Однако, несмотря на убийственный огонь из автоматов, пулеметов, минометов и пушек, несмотря на минные поля перед позициями роты, группа фрицев последним броском все же ворвалась в траншею нашего взвода, и я выжил, наверное, только потому, что меня, залитого кровью, лежащего ничком, приняли за убитого. Выжил и раненый мехвод, которого мы вытаскивали, но ему досталось крепко — пуля в бедренной кости, касательное ранение грудной клетки — пуля застряла в ребре, и еще одна пуля вошла под правую ключицу. Мой комвзвода Тюрин получил две пули в легкое навылет, и было еще неизвестно, выкарабкается ли он после этого ранения. А вот башенный стрелок, вместе с которым мы волокли раненого мехвода, погиб. Ему досталась пуля из КПВТ, когда на него навалилась целая толпа фрицев. Так его и нашли — под этой кучей трупов в фельдграу, порванных очередью из крупняка.

Из воспоминаний наводчика Flak35 (88 mm), гефрайтора люфтваффе:

"...Гарнизон Эльбинга получил немалые подкрепления. Отовсюду в город стекались учебные подразделения пехоты, артиллеристов, танкистов, отряды морской охраны, подразделения СС и фельджандармерии, и даже подкинули что-то из резервных соединений. Наши батареи, ввиду выявившейся бесперспективности стрельбы по ужасным новым самолетам русских, были поставлены на прямую наводку для борьбы с бронированными целями.

Напор русских с утра 27 июня был страшен. Они накрывали позиции нашей артиллерии с нескольких залпов, как будто в каждом чердачном окне торчал их корректировщик с рацией. Но сбившиеся с ног фельджандармы не смогли обнаружить ни одного. Вскоре северо-западные и северо-восточные окраины города превратились в арену уличных боев. Русские бронемашины с крупнокалиберными пулеметами давили огневые точки, пробивали щиты артиллерийских орудий, а их немногочисленная, но до зубов вооруженная автоматическим оружием пехота методично продвигалась вперед. Их ручные пусковые установки для ракет стали своего рода "карманной артиллерией", которая могла бить из-за каждого угла, из-за каждого дерева, не оставляя защитникам города никаких шансов. Тем не менее, наши парни держались крепко, стараясь метким огнем выбивать наступающих русских. К сожалению, те редко предоставляли такие шансы.

Наше орудие долго избегало артиллерийского огня русских — его оставили замаскированным в засаде на южной окраине города. Когда клещи русского наступления стали сжиматься, командование решило прорываться на юго-восток. Мы же должны были дать отпор русским, если те попытаются преградить путь нашим войскам.

Решение прорываться в этом направлении оказалось верным — у русских там было не так много сил, и им приходилось драться с нами не среди городских строений, а в поле. Наши солдаты вплотную приблизились к позициям противника, когда вдруг им навстречу выскочил легкий танк русских и с сумасшедшей скоростью устремился к городской окраине, непрерывно стреляя из пушки и пулемета. Был отдан приказ — пустить в дело нашу зенитку. Маскировочная сеть и ветки, укрывавшие ее, были отброшены, мы стали разворачивать орудие в сторону русского танка, как вдруг очередь автоматической пушки ударила по станине, сотрясая орудие, оглашая воздух визгом рикошетов, и выбивая искры. К счастью, никого из расчета не задело, и Карл-Фридрих, наш заряжающий, уже закинул снаряд в казенник, а я закрутил колесики наводки, как один из солдат пехотного прикрытия заорал — "Камрады! У вас ствол пробит!".

Цум Тойфель! Что за невезение! Хотя при осмотре орудия выяснилось, что ствол цел, а пробит только накатник, мы все равно оказались не у дел. Однако и русский танк, доставивший нам эти неприятности, тоже поплатился — мы видели, как два уцелевших орудия из батареи 10,5 сантиметровых гаубиц, успевших сменить позицию, чтобы уйти из-под обстрела русских, все-таки накрыли этот танк одним из залпов.

Я видел, как наши парни пошли вперед, подобрались на дистанцию гранатного броска, а затем коротким рывком ворвались в русские окопы. Путь вперед был открыт!

Но тут поле перед нами и нитка шоссе, по которой уже стала выдвигаться артиллерия и несколько грузовиков, вспухли от снарядных разрывов, а справа и слева показались русские легкие танки и два ужасных даже на вид русских тяжелых танка. Проклятые русские дождались, пока мы выйдем за стены города, и бросили в бой свои резервы, охватив нас с трех сторон. Это была страшная бойня. Русская пехота не пошла в атаку, пока поле сражения и наши позиции вдоль городской окраины не были перепаханы артиллерией и минометами, и не прочесаны крупнокалиберными пулеметами. Моя верная Erma огрызалась очередями, пока у меня не закончился магазин. Сменить его я не успел — в мой автомат ударило несколько пуль, вырывая его у меня из рук, а когда я снова мог шевелить онемевшими от удара пальцами, на меня уже смотрели два автоматных ствола, которые держали русские пехотинцы в камуфляжных куртках. На конце одного из стволов мелькнул огонек короткой очереди, меня с силой двинуло в правое плечо, развернуло и швырнуло на землю. Почему они меня не добили? — спрашивал я сам себя, когда все кончилось. Я не знаю точного ответа..."

Сергеев Виталий Александрович, Глава Тамбаровского районной администрации, Оренбургская область.

Вот и настала пятница. Последний рабочий день на этой длинной неделе. Утро выдалось сырым и не по-летнему прохладным, остатки холодных воздушных масс 2010-го с боем сдавали последние позиции. Бегать по двору я не стал, ограничился зарядкой на свежем воздухе. Подбросив жену в школу, а подъехав к администрации, я сам отвел сына в расположенный прямо за ней детский сад. К восьми я уже был в своем кабинете и примерял новое удобное кресло подобранное и купленное завхозом за моё суточное отсутствие. Старое было не хуже, просто оно ещё хранило последнее тепло своего прежнего хозяина, не давая мне почувствовать себя хозяином положения.

В половине девятого провел общую планерку, выдав всем новые вводные. В девять часов, прямо у меня в кабинете представил Тамбаровскому поселковому совету его нового Главу. Просмотрев корреспонденцию и подписав кучу бумаг к 10, выбрался в район. Заехал в РОВД, на восстанавливаемый нами хлебозавод, забрал на обед жену из школы. Когда ехали домой, она меня ошеломила новостью:

— Виталь, ты к Торогиным на похороны пойдешь?

— Кто умер-то?

— И Эльза Петровна, и Виктор Иванович.

— Когда?

— В четверг еще, вечером.

— Почему раньше не сказала?

— Так я сама утром в школе узнала.

Я повернулся к водителю:

— Иван, ты знал?

— Тоже с утра.

— А почему мне не сказал? Сам или Ирина!

— Так опасаются все. Вы же, Виталий Александрович, на похороны во вторник не пошли и других не пустили, вот и не стали вас беспокоить немцами.

— Идиоты. Вези. В ДОСы вези, вынос же скоро.

Похоже, что мои метания по похоронам предшественника истолковали как нежелание немца хоронить, так ведь я же отпустил на похороны почитай всех его друзей, подруг и родственников! Да, вот и ударила меня моя же палка вторым концом.

Подъехав к пятому ДОСУ, я отпустил водителя на краткий обед, а сам с женой поднялся на второй этаж. В уютной "двушке" на втором этаже пахло ладаном, дверь была не закрыта. В коридорчике меня встретил Владимир Петрович Шафер — брат покойной, и мой, через дорогу, сосед. Его взрослые сыновья Алексей и Костя тоже были здесь. Я обнял их одного за другим, спросил, не нужна ли помощь. Они почти всё сорганизовали сами, бортовой ЗИЛ и автобус жилкомхоза (где Алексей был главным инженером, а отец его механиком) уже ждали внизу, совет ветеранов помог в остальном. Его председателя старшего прапорщика в отставке Андрея Сергеевича Чемаева я встретил в зале, ставшем сегодня покойницкой. Постояв у гробов, мы вышли на площадку. Андрей Сергеевич закурил, я не курил, но сегодня попросил сигарету, надо было хоть немного успокоиться.

Виктор Иванович Торогин был подполковником ВВС в отставке. Потому Совет ветеранов и помогал с похоронами. По новому календарю ему было всего 6 дней отроду. Его отец успел увидеть сына и в первый же день Войны ушел на фронт. Немцев он ненавидел потом всю жизнь. А сын привел в дом volksdeutsche... Эльза Петровна была из высланных к нам в том сорок первом поволжских немцев. Она любила мужа, но всю жизнь плакала Девятого мая, горько плакала... Единственный сын их Владимир жил в Калининграде, шесть дней назад он, кадровый старший лейтенант запаса, был мобилизован и погиб на второй день под Мамоново. Невестка же с сыном попали в четверг под налет Люфтваффе. Сбитый "мессер", падая, протаранил их квартиру... Эльза Петровна приняла новости стоически: не проронив ни слезинки, она пошла на кухню, написала записку о гибели невестки и внука и приняла десять таблеток снотворного. Виктор Иванович, вернувшись из военкомата, нашел жену уже мертвой. Торогин вызвал скорую, позвонил шурину, но сердце не выдержало, и скорая отвезла в морг уже двоих.

Стали подходить соседи, отставные военные, немногочисленные родственники. Мы один за другим вынесли на руках на улицу два гроба. Поставив их на стулья у подъезда, дали проститься соседям. В два часа подняли их на руки и понесли до дороги. Там подняли домовины в кузов ЗиЛа и медленно пошли за ним на кладбище.

Иван, подъехал уже к погосту. Отправив с ним жену, я остался до конца похорон. Мелкий дождь возобновился и надгробные речи, и ружейный салют шли уже под плач природы. После родственников и сослуживцев короткое слово сказал и я, бояться за должность перед лицом смерти мне было противно.

— Покойных я знаю давно: пятнадцать лет как они вернулись из Калининграда — последнего места службы Виктора Ивановича. Меня всегда восхищала эта семья. Горести и радости они переносили вместе, как единое целое. Их взаимное уважение и поддержка служили образцом семейных отношений. Они дети военного лихолетья всей своей жизнью показали нам ценность нашего единства, общность нас как единого целого. И сегодня когда нам выпала участь и честь снова встать за наш народ, не допустить тех горестей и бедствий, через которые пришлось пройти нашим родителям и деда мы должны учиться на жизненном примере супругов Торогиных. Мы единый народ, прошедший через общие испытания, вместе постоявшие великую страну, вместе пережившие её ошибки. Сегодня мы — люди двадцать первого века, надежда и пример для человечества, мы не должны повторять вчерашних ошибок, мы должны жить, уважая и поддерживая друг друга, так как прожили всю свою жизнь Виктор Иванович и Эльза Петровна Торогины. Пусть земля им будет пухом!

Опустив гробы на рушниках, и бросив по горсти земли в могилу, мы, меняясь, под ружейные залпы, засыпали её лопатами. Поставив над лютеранкой и коммунистом два православных креста, мы поехали на поминки. Пройдя первым столом, к четырём часам я вернулся на работу.

Остаток рабочего дня прошел в целом буднично. Разбор документов, подписание распоряжений, прием подчиненных... В пять пришли из районного отдела образования — утвердить план на первую неделю каникул. В целом план неплохой, но просмотр младшими школьниками и детсадовцами роммовского фильма "Обыкновенный фашизм" едва не взорвал меня. Заставь дураков Богу молиться... Что будет говорить лучший наш учитель начальных классов Лидия Кляйн своим первоклашкам? Что будет после этого с Машей Шафер в детском саду? ... Из предложенных мероприятий я фильм исключил, но назначил на воскресение на двенадцать дня его просмотр в ДК. Чиновников администраций обязал прийти с семьями. Нам нужно было самим взглянуть в глаза тому ужасу, который был остановлен нашими дедами и который волей рока снова идет на нас. А заглянув, объяснить себе и своим детям, как остановить нацизм, не пустить это зло в этот мир и в свою душу.

Боже! Как трудно сидеть здесь в тылу и выпалывать зубы дракона, в то время когда желторотые пацаны там снова взрывают себя под танками! Может в понедельник ещё раз напрячь военкомат? Даже если не доверят стрелять, то ведь против этих гадов пригодятся и военюристы! Чу, дезертир! Твой окоп здесь! Как там сказал Президент: "Героизм и самопожертвование сегодня состоят в неуклонном исполнении каждым из нас своих прямых обязанностей. На благо страны. На благо мира во всём мире".

В этот день я не стал задерживаться на работе. Иван подвез мою супругу до администрации. Забрав сына из сада, мы, втроем, держась за руки, по расцветающему карагачиными крылатками парку дошли до дома. После ужина я долго говорил с мамой, о войне, о моем деде, об отце, о любви... Много, много о чем говорил с самым родным моим человеком. Сын, наигравшись, тоже пришел к нам. Пристроившись у меня на коленях, он слушал наш разговор и тихо заснул. Я перенес его в кроватку, и, глядя на него, долго думал, какой же мир я передам ему. Мир, в котором мы снова разбазарим плоды трудов поколений и Великой Победы или мир где мы не позволим никому навязывать нам свои правила?

Перенос за прошедшие шесть дней кровью провел границу между Мы и Они. Весь мир за советскими границами отличен от Нас. Мы люди 21-го века и у нас своя история, свое право! Право нашего времени! Где то здесь лежит решение нашей коллизии! Где-то здесь... Похоже, с этой мыслью надо переспать.

Алексей Шкодин. Финансист.

Ветер, чёртов ветер... Дистанцию я измерил лазерным дальномером, настройки прицела вывел через баллистический калькулятор в смартфоне (ввёл угол возвышения, дистанцию, а программа выдала ответ), но ветер... Здесь я его измерил, а что там дальше, в половине километра, на стене ущелья?

Первые два выстрела ушли "в молоко", но третий выбил заметный фонтанчик в четырёх метрах слева от душмана.

Хрякс! Вражина засёк меня, и его пуля разбила камень совсем рядом с моим укрытием. А вот хрен тебе. Тебе нужно болт передёрнуть, а у меня полуавтомат. И магазин на двадцать патронов. И поправку на ветер я уже знаю.

Бах! Бах! Бах! После второго выстрела я вижу в оптику, как брызгают мозги душмана, но по инерции стреляю ещё раз. Повезло! С пятисот метров с пятого выстрела поразить цель... Да здравствует техника двадцать первого века. Причём в голову, но это уже чистая "везуха".

— Макс!

— Всё за...сь. — Брат притаился за капотом грузовика, но его "калаш" сейчас малополезен. Даже с оптикой из семьдесят четвёртого стрелять на полкилометра — лотерея, да и пулемёт из "калаша" тоже не получится.

Смотрю вокруг, но целей больше нет, а через пару минут по колонне приходит команда "отбой".