Пятая книга

Вечером я подписал приказ об оплачиваемом отпуске младшего Ли, для сдачи очередной сессии в Московском Промышленном училище, то есть будущем химико-технологическом институте имени Менделеева. Наш следователь уже второй год заочно учился там на фармацевтическом факультете, так как пришел к выводу, что в его профессии будущее принадлежит именно фармацевтике. Старший же Ли был уверен, что наука — она, конечно, наукой, но кто-то должен хранить и преумножать также и доставшиеся от дедов секреты мастерства. Кроме того, считал старший следователь, людям их с младшим Ли профессии приходится решать не только познавательные, но и воспитательные задачи, а в столь тонких вопросах всякая химия может быть только одним из дополнительных средств, и не более.

Следующим в повестке и последним на этот день было, так сказать, натурное изучение коррупции. Ведь как же можно с ней успешно бороться, если на личном опыте не представляешь всех тонкостей данного процесса? Так что я внимательно выслушал свою посетительницу, датскую принцессу Дагмару Глюксбургскую, в России более известную под именем Мария Федоровна Найденова-Романова.

Дело было в том, что организованная ее стараниями китопромышленная фирма "Эмборг Данишпродактс" не только обеспечила прикрытие базы наших "Килек" в Исландии, но и начала давать неплохую прибыль, потому как война способствовала росту спроса на китовый жир, печень и уж не знаю что там еще обдирали с несчастных водоплавающих. И фирме для повышения эффективности промысла захотелось поиметь дальний дирижабль-разведчик. Однако немцы их не продавали ни за какие деньги, и тогда датчане обратились к русским с просьбой продать сохранившийся еще с японской войны "Серафим". Этот вопрос находился в компетенции канцлера, который, естественно, тут же заломил цену за ветерана почти как за новейший LZ-30. Датчане в панике кинулись к жене канцлера, чтобы та повлияла на своего мужа. После недолгого торга, в результате которого ей была обещана четверть от сэкономленных средств, ее величество изволили согласиться и вот сейчас сидели у меня в кабинете, расчесывая разлегшуюся на диване Светлую, пока я убирал бумаги в сейф, прежде чем покинуть кабинет и идти спать.

Вообще-то я бы даже приплатил датчанам за то, что они наконец заберут у нас это старое летающее ушлепище. Никакого военного значения "Серафим" не имел из-за малой высотности, а гражданского — из-за малой грузоподъемности. А деньги на поддержание себя в исправности жрал, как новый! Но нужно было, во-первых, соблюсти приличия, а во-вторых — показать, что не больно-то оно мне и надо, продавать такую замечательную вещь.

И вот, значит, я так и не смог устоять против напора датской эмиссарши, и, вздохнув, подписал документы о продаже "Серафима" всего за три тысячи рублей вместе с заправочным оборудованием. После чего отправился принимать вознаграждение — правда, не деньгами, Мари они и самой пригодятся, а натурой.

Причем датчанам еще предстоит убедиться, как быстро и качественно русская сторона выполняет свои обязательства. Потому как до планируемого налета дальних высотных дирижаблей кайзера на Вашингтон оставалось два месяца, а в Исландии их должен был ждать готовый промежуточный аэродром.

Утро следующего дня началось для меня со звонка Татьяны.

— Шеф, — проинформировала она, — к вам сейчас начнет набиваться на прием наш популизатор, Костя. У него в третьем отделе родилась интересная идейка. Будучи, как вы говорили, осторожным человеком, Костя не решился ни прибить сам ее автора, ни, тем более, похерить эту бумагу. Если хотите, могу вкратце изложить ее содержание. Вы ко мне зайдете или мне к вам?

— А как скоро Константин Аркадьевич изволят оказаться в Гатчине?

— Через полчаса после разрешения от вашего секретариата.

— Ладно, распорядитесь, чтобы он его получил, а потом жду в гости. Вам чего сегодня к кофе?

— Мне-то ладно, на ваше усмотрение, а вот вам я пока посоветовала бы ничего не пить и не есть до моего прихода. Чтоб, значит, случайно не вырвало от инициатив информбюро. Расскажу, потом минут за пять организм придет в норму, тогда, наверное, можно будет и кофе попить.

— Даже так? Интересно, вы меня прямо заинтриговали... В общем, жду.

Итак, по рассказу Татьяны выходило следующее. Информбюро зафиксировало некоторое усиление недовольства затягиванием войны и спрогнозировало, что к весне оно может заметно усилиться. Более того, среди столичной интеллигенции появились настроения, что цели войны уже достигнуты, дальнейшее ее затягивание приведет только к ненужным жертвам и надо предлагать противникам мир. В силу чего информбюро считает, что нужно какое-нибудь весомое доказательство — с таким противником мир невозможен. Это преамбула.

— И в общем-то пока вполне разумная, — кивнул я.

— Да, и вот, значит, какая далее следует амбула. В Австрии базируется дивизия американских Б-17, они уже несколько раз пытались устроить ночные налеты на Смоленск, используя аэродром подскока в Польше. Результат — десятки сбитых машин и больше ничего, ну, это вы и без меня знаете в подробностях. Так вот, наши доблестные информбюристы предлагают подбросить противнику информацию, что плотное зенитное и истребительное прикрытие есть только у Смоленска, потому что там Ставка. А на всем пути до Питера и в самом Питере противовоздушной обороны почти нет. А в Питере якобы находится секретный завод по производству ночных прицелов для ракет, благодаря чему они и наносят Антанте такой урон.

— Этим идиотам трудно было снять трубку и позвонить в главное управление ИВВФ? — удивился я. — Им бы там сразу сказали, что "семнадцатый" может пролететь тысячу километров и вернуться обратно только без бомб, а "Либерейторы" все в Англии, и их там осталось десятка три, не больше. Ладно, так что там предлагается в качестве якобы секретного завода — бордель мадам Луизы, ресторан "Крокодил" или салон Зиночки Гиппиус? Больше вроде интеллигенция нигде не собирается.

— Вот мы и подошли к кульминации этой истории. В качестве цели предлагается указать Стрельну, а точнее — казармы нахимовского училища. Кстати, не такие уж идиоты писали эту бумагу, с опытным экипажем "Боинг" вполне сможет донести туда стокилограммовую бомбу. А несколько соток на те казармы... В общем, будет чем глубоко возмутиться.

— Та-ак...

Я встал и прошелся по кабинету. Блевать меня не тянуло, но хотелось кое-кого повесить.

— Ваши предложения? — спросил я у Танечки минуты через две, садясь и пододвигая к себе чашку с кофе.

— Хоть я и понимаю, что у них работа такая, но все же автора конкретно этой идеи не помешало бы малость укоротить. Причем, судя по языку доклада, как специалист он не очень, так что даже жалко не будет.

— Меня, честно говоря, как-то совершенно не тянет с вами спорить... Но давайте все-таки подождем господина директора. Вместе подождем, в вашем присутствии, я думаю, он быстрее и глубже вникнет в суть наших претензий. Кстати, по-моему, будет лучше, если их изложите именно вы.

Минут через десять у меня в кабинете образовался несколько запыхавшийся директор информбюро и, время от времени непроизвольно косясь на Татьяну, доложил, что в недрах его третьего отдела родилась вот такая инициатива и он лично считает, что поднятые там вопросы выходят за рамки его директорской компетенции. После чего попытался всучить мне свою бумагу.

— Давайте сюда, — прервала его излияния Татьяна, — канцлер уже знаком с содержанием этого документа. А теперь выразите, пожалуйста, ваше отношение к поднятой в нем проблеме. Да, решения по таким вопросам действительно принимаются не на вашем уровне, но иметь свое мнение вы обязаны. Так что будьте любезны нам его изложить, господин Бешкеревич.

Упомянутый господин затравленно глянул на меня, прокашлялся и начал:

— Ситуация действительно требует принятия мер, но, с моей точки зрения, она не настолько катастрофична, чтобы эти меры были именно такими.

— Поточнее, пожалуйста, — улыбнулась ему Танечка, от чего Константин явно потерял последние остатки самообладания, — в чем недостаточная катастрофичность ситуации? Чего не хватает, чтобы предложенный в данном документе образ действий стал допустимым?

— Ну... — растерянно промямлил директор, — моральный дух наших войск и работников тыла все еще достаточно высок...

— Понятно. Каким пунктом вашей служебной инструкции идет требование, что при разработке каждой операции необходимо иметь вариант на случай ее провала? Третьим? Так расскажи нам, скотина, как ты собирался оправдываться и перед кем, когда всплыла бы правда о том, кто именно подставил детей под бомбы! Георгий Андреевич, этот герой сейчас обгадится прямо у вас в кабинете, хотя такие действия допустимы только в подвалах под триста пятнадцатым. Может, заранее переместить господина туда?

— Да уж, — поморщился я, — вы, Константин Аркадьевич, как-нибудь соберите в кулак свою... волю, скажем так. И, кажется мне, у вас начало проявляться опасное недопонимание наших стратегических целей. Поэтому позвольте напомнить — они в том, чтобы сделать Российскую империю великой страной, которой по праву гордятся ее граждане. Так вот, предложенное в вашем документе с этими целями вступает в абсолютное и непримиримое противоречие. Да, нам часто приходится несколько выходить за рамки закона и заповедей Христовых, но всегда для предотвращения чего-то гораздо более страшного. Однако представить себе что-то страшнее, чем Россия, ради достижения каких-то политических целей тупо убивающая лучших своих детей, я не могу. И, раз уж так вышло, что я у вас начальник, извольте крепко запомнить мое мнение по данному вопросу. Не получится — Татьяна Викторовна вам обязательно поможет. Мне почему-то кажется, что для этого ей даже не придется беспокоить господ Ли. А теперь, пожалуйста, кратко охарактеризуйте нам автора обсуждаемого документа.

Константин с облегчением перевел дух и затараторил:

— Илья Сергеевич Васильев, тысяча восемьсот девяностого года рождения, бывший студент юридического факультета Императорского Московского университета, отчислен со второго курса за неуспеваемость, в информбюро работает с декабря десятого года.

Хотя Татьяна и сохраняла невозмутимое выражение лица, но я все-таки заметил, что для нее это новость.

Она положила перед Константином его бумагу и попросила:

— Будьте так добры показать мне его подпись.

— Э-ээ... — проблеял директор информбюро, — видите ли, документ был официально зарегистрирован за подписью замначальника отдела господина Варшавского...

— И в чем заключался его вклад в совместное творчество?

— Понимаете, Яков Гершевич почему-то счел этот проект перспективным и, так сказать, для придания ему дополнительного веса...

— Не то что примазался в соавторы, а просто присвоил идею вместе с текстом. Так? Ну и порядочки же ты там у себя устроил... Георгий Андреевич, нам еще нужно это трясущееся недоразумение?

Константин побледнел, а потом посерел — кажется, он воспринял Танечкины слова несколько расширительно.

— Да, Константин Аркадьевич, — подтвердил я, — подождите в гостевой комнате, секретарь вам покажет, где это. Ближе к обеду мы с вами продолжим нашу беседу.

И, когда он вышел, просто кивнул Татьяне, которая взяла трубку и распорядилась немедленно доставить в мой кабинет сотрудников информбюро Варшавского и Васильева.

Надо сказать, что эта история пошла директору информбюро на пользу — он, кажется, понял, что в некоторых вопросах излишняя осторожность может обернуться нешуточной опасностью.

Илью Васильева уволили из информбюро, и он, не дожидаясь повестки, пошел в армию вольноопределяющимся и погиб в мае двенадцатого года где-то под Краковом.

А у присвоившего его проект замначальника третьего отдела нашлись и другие грешки, так что заключенный Яков Варшавский сгинул на Вилюе годом позже.

Глава 24

В конце января почти одновременно произошли три события: капитуляция гарнизона Дарданелл, выход из войны Румынии и вступление в нее (понятное дело, на нашей стороне) Испании — как говорится, лучше поздно, чем никогда. Правда, Крит с военно-морской базой пока оставался в руках англичан, но немцы уже начали готовить десантную операцию по его захвату.

В результате нашего декабрьского наступления Польша оказалась отрезанной от Австрии, то есть в окружении. Но бросок на Варшаву пришлось отменить, потому как поляки успели-таки прилично укрепить и это направление. Зато удалось прорвать блокаду Бреста, и теперь он находился не в окружении, а на вершине выступа.

Примерно в таком положении обстановка продержалась весь февраль. Война шла только в небе, причем в основном над Англией, и на море, где продолжался отлов одиночных кораблей противника или что-то ему везущих нейтралов. Но прямо с первого марта начались новости.

Как всегда, если не случалось ничего экстренного, я проснулся в девять, быстро выпил чая с бутербродом и отправился к себе в кабинет. На вопрос "есть ли новости" секретарь не стал, как весь последний месяц, отвечать "интересных нет, обзор остальных в папке", а выпалил:

— По сообщениям из Бреста, в Варшаве восстание!

— Опять? — удивился я. — Сколько можно восставать, блин, на одном и том же месте... Сейчас-то там кто против кого?

— Восстание подняли евреи, — пояснил секретарь, — а вот против кого — ни в одной радиограмме не говорится. Надо думать, или против поляков, или против австрийцев, больше там вроде никого и нет.

Я взял тексты двух радиограмм и прошел в кабинет. Прочитал сам, отложил... Да, дело ясное, что дело темное. И, главное, ведь только вчера говорил по телефону с Немнихером, и тот ни полусловом не обмолвился ни о каких восстаниях! Это, конечно, могло означать, что данный господин ведет двойную игру, но подобное мне представлялось маловероятным. Вариант, что восстание готовилось в Израиле, а Арон Самуилович об этом не знал, я даже не стал рассматривать, потому как быть не в курсе таких вещей этот пройдоха ну никак не мог. Я уже совсем было собрался приказать дать прямую связь с израильским МИДом, но оттуда меня опередили. И вскоре я слушал взволнованный голос еврейского министра иностранных дел:

— Георгий Андреевич, вы, наверное, в курсе последних новостей из Варшавы...

— А как же, — буркнул я, — довольно интересные новости, между прочим. Как это вас угораздило?

Несмотря на то, что разговор шел по телефону, я четко понял, что в данный момент собеседник прижал лапки к груди, причем ухитрился сделать это не отрывая трубки от уха.

— Ваше высочество, для нас это даже большая неожиданность, чем для вас! — клятвенно заверил меня Немнихер.

— Тогда мне не очень понятно, почему вы до сих пор находитесь в Тель-Авиве. Вы же министр иностранных дел, и какие такие иностранные дела могут быть в самом центре израильской территории, тогда как в Польше, которая, как ее ни считай, по отношению к Израилю самая что ни на есть иная страна, творятся столь интересные вещи?

В общем, мы договорились, что к вечеру Арон Самуилович на своей "Кошке" прилетит в Иркутск, где его уже будет ждать "Пчелка", на которой он тут же вылетит в Питер.