Опять тихо в комнате. Руки старого человека все так же лежат на набалдашнике трости, лицо задумчиво, глаза прикрыты веками. О чем задумался, старый магнат? Ну, не обессудь. Такой уж я есть. Странный...

— Tak! (да) — Зигмунд Мирский перешел на польский язык. Наверное, он больше с собой разговаривал, чем со мной.

— Я, наверное, слишком зажился на этом свете, пан Горский! Часто ошибаюсь. Ошибся с Анюсей. Ошибся с Фролиным. Боюсь, что и с вами ошибся, пан Горский.

Смешно, но вы неожиданно напомнили мне меня самого, только полвека тому назад. Я жил так же, как вы только что говорили. Любил — как горел, ненавидел — ураганом все крушил. Жизни нектар пил полной чашей.

До сих пор вкус того нектара на губах.

Неожиданны мне ваши откровения. Но уже ничего не изменить. Испытаний вам не избежать. Хотя...

— Нет, пан Зигмунд. Не отступлюсь.

Испытать желаете? Извольте. Пусть будет по-вашему. Вы всеми средствами доказываете, что я не достоин пани Анны. Я доказываю обратное. Не ей. Вам и только вам.

Схлестнуться с судьбою? Чудесно!

Мне не привыкать выходить на Арену.

Profectus ad morituri te salutant ... (идя на смерть приветствую тебя).

Мне всегда легко давалась латынь.

— Что ж. Ответ достойный. Дерзкий и вызывающий. Но достойный. — Князь опять вернулся к русскому языку с легким акцентом. — Пусть будет так. Но некоторая договоренность все же нужна. Я не люблю ставить себя в рамки, не те у меня и возраст и положение. Но боюсь иначе я не смогу поставить в рамки вас.

Я не возражаю, против ваших встреч с Анной. Я не возражаю против вашей переписки. Дозволяю быть гостем в этом доме. Но не более.

Пока не докажете...

Со своей стороны подтверждаю намерение не вредить вам лично.

И, знаете? Это может стать даже забавным.

Старик кивнул головой, словно в ответ каким-то своим мыслям.

— Я в таком возрасте, что Господь может призвать меня в любой миг, но и вы, как человек военный, под его сенью ежеминутно ходите. Но перед смертью я хотел бы устроить судьбу Анюси. А война...

— А война, не за горами, пан Зигмунд. — Подхватил я. — Вот вам и отсчет времени нашего спора. С нашей победой все и решится и я приду просить руки пани Анны. У нее и только у нее, не спрашивая вас. Согласны?

— Вашей победы? Это не шведы и не турки, победы над которыми вам несколько вскружили головы. Забыли Аустерлиц и Фриндланд?

— Нет. Помним. Бонапарт действительно гений. Наверняка нам придется выдержать не одну тяжелую битву, но войну мы выиграем.

Это Россия. Вы имеете о ней представление. Он — нет. Оттого и будет идти вперед и вперед со своими войсками, сам себя загоняя в ловушку. Побеждая и захватывая города, но не находя там продовольствия и фуража. В селах не будет людей, на полях не будет хлеба, крестьяне, что не смогут вывезти — сожгут. Скотину уведут в леса.

Потом придут дожди. Потом морозы. Потом снег. Фуражировка станет невозможной, а еды нет. Зато есть казаки. Гусарские и драгунские летучие отряды. И селяне с топорами. И русская боеспособная армия, стоящая на горизонте, но не принимающая боя на условиях гения, при этом не позволяющая просто развернуться и уйти.

От бескормицы падут кони. Без тяги останется артиллерия. Добыча будет оттягивать спины в солдатских ранцах, отнимая силы, необходимые для боя. Ее будут выбрасывать, но уже станет поздно.

Испанская гверилья — детское баловство по сравнению с русской народной войной.

В одну сторону границу перейдут свыше шестисот тысяч солдат. В обратную сторону выйдет меньше полусотни тысяч.

Вот как будет.

— Вы видите будущее? Вещаете подобно Кассандре?

— Иногда вижу. Но тут не нужно быть предсказателем, достаточно проанализировать факты. Наполеон — гений, но Александр — упрям и на своей земле. Он не уступит. Кроме того, наш Государь имеет счеты с корсиканцем. Личные мотивы бывают порой сильней политических резонов, согласитесь. Вы слышали о покушении? И это только одна из причин.

В дверь постучались. Уже приглашают к столу. Вот и два часа пролетели. Содержательно я их провел.

Слегка поцапался с дедулей. Он меня хотел шугануть, но, кажется, это я его удивил. Впрочем, я не обольщаюсь, тут просто сработал факт нестандартного поведения.

Ага. Забил стрелку и наехал. Но получил облом, а к обломам не привык. Правда Мирский так легко не сдастся. Не тот характер.

Мне обещана веселая жизнь за то, что сломал его планы. Это — плохо.

А с другой стороны — Анна.

Вот и пусть начинают бояться те, кто намерен стать препятствием между нею и мной.

— Меня не ценят, это — минус. Но и не гонят — это плюс. — Промурлыкал я голосом Караченцева в спину чинно удаляющегося князя. Тихонько. Но у князя ритм стука трости о паркет сбился.

Ха! И кто сказал, что у стариков плохой слух...?

Ужин проходил в довольно узком кругу и в теплой, дружественной атмосфере палестино-израильских отношений. С одной стороны демаркационной линии — свита князя в составе нескольких помещиков из Минской и Виленской шляхты. Трое знакомых еще с прошлого моего визита в маеток, а двум другим представлен хозяйкой дома перед ужином. Князь не снизошел.

По другую сторону баррикады был я и, как ни странно, гостившие в Бражичах три старинные подруги хозяйки, вместе с которыми она росла. Самое интересное, двое из них замужем за русскими дворянами, а одна — за польским офицером. Им было глубоко плевать на политику, но в вопросах сердечных взаимоотношений они стеной стали за пани Анну.

Женщины, особенно замужние, вообще, более прагматичны по своей природе, ибо именно она и возложила на них ответственность за продолжение рода человеческого. Тут сантименты часто отходят на второй план.

На принца на белом коне я, конечно, не тянул, но моя целеустремленность и решительность им импонировали. Женская часть нашего маленького общества явно одобрила выбор Анны Казимировны, вынеся свой вердикт — перспективен.

Право. Кавалер, офицер, древнего рода, и явно в фаворе у власти. Не богат? Ах, да разве в этом дело? Главное, что тебе мил. Да в умелых женских руках он может достичь..., короче, может. Ах, подруга дорогая, не упусти свое счастье.

Такой странный состав за столом оказался случайно.

К Анне Казимировне на ежемесячные женские посиделки собрались подруги, с намерением погостить у нее пару дней. Но тут в Бражичи нагрянул сам князь Мирский. Извечное женское любопытство заставило визитерш несколько задержаться в гостях, и они не прогадали.

Это же благословенное женское любопытство дало мне возможность сегодня за столом обрести трех симпатичных союзников.

За ужином мы с ними вели беседы об искусстве, в частности о переводах античных и более поздних авторов на французский и польские языки. Дамы мило декламировали несколько фривольные стишки и звонко смеялись двусмысленности строчек древних греков, да и гречанок. Все это буквально на грани приличия. Экие они, оказывается, затейники были эти эллины. Не знал.

В противоположность им помещики сидели надувшись. Явно не в теме ребята. 'Им бы саблю да коня, да на линию огня...'. А женщинам, судя по всему, жутко нравилось их дразнить. Меня это веселило. Анну — тревожило.

После ужина у нас была небольшая возможность переброситься парой слов почти наедине. Пока народ перебирался в памятный мне по состязанию с гайдуками зал помузицировать, нам с Анной выпало несколько минут и возможность выйти на балкон для разговора. Бдительные подруги охраняли нас, перехватывая всех намеревавшихся помешать нашему разговору еще на подходе. Сами при этом активно грели ушки в сторону открытой балконной двери.

Есть женская солидарность, мужики, еще как есть...

— Сергей Александрович. — Анна требовательно взглянула мне в глаза.

— Дед...? Он очень сердит на вас...

И на меня тоже. Но на вас больше. Что вы поняли от встречи с ним? Меня он любит и балует, а вас может и обидеть.

— Оставьте, пани Анна... — Мы продолжали разговор в том же тоне что и за столом. Вежливо и несколько отстраненно, словно стыдясь своего первого порыва. Впрочем, не правильно. Скорее напугавшись своего первого порыва, так будет вернее.

— Оставьте, пани Анна. Я понял одно. Даже если я сейчас исчезну, на земле есть еще один человек, которому вы дороги. И этим ему извиняется многое. Ведь против меня лично, как я понял, он ничего не имеет. Я не нравлюсь опекуну именно в качестве вашего... — я запнулся подбирая слово.

— Моей половины? — Анна пришла мне на помощь. Вовремя.

Ее серые глаза лукаво блеснули.

— О Боже! Господин поручик, неужели вы просили у деда моей руки? И вы все еще живы? Но может быть стоило вначале узнать мое мнение на этот счет?

— Половины? Именно. А что? Наверное, самое точное определение, — пробормотал я — И еще... — взял ее за кисть затянутую в шелк перчатки и приблизил тонкие пальчики к губам.

Вот интересно, а зачем просить руку, если и так уже держу ее в своей ладони?

— Анна. — Я впервые назвал ее просто по имени. — На самом деле я уже спросил, и ты мне дала ответ. У крыльца...

И ничего, что это было без слов. На небесах все услышали и записали на скрижали. Сам Господь благословил нас дождиком, разве ты не заметила? И что нам теперь иные, с таким-то заступником?

Но если желаешь...? Будет так, обещаю.

Я приду и стану перед тобою на колени и попрошу твоей руки как тебе виделось и как это принято, а ты мне скажешь 'да'. А потом я увезу тебя в роскошной карете до ближайшей церкви и на руках отнесу к алтарю.

Просто еще не время. Я все же надеюсь убедить пана Зигмунда, что он ошибался на мой счет.

— К алтарю не несут на руках, на руках несут... Впрочем я о другом.

А если я скажу 'нет'? — Анна очень серьезно глянула мне в лицо.

— А если скажешь 'нет'... — Я тоже ответил преувеличенно серьезным взглядом.

— Тогда, по-разбойничьи тебя украду, закатаю в ковер, брошу поперек седла и увезу на край света. И уже там, на руках унесу, куда скажешь. У тебя просто нет выбора, милая. Ведь выбор ты... мы, уже сделали. И теперь я весь мир в другую сторону крутиться заставлю, но вместе нам быть. И все тут.

— Ты сможешь, я чувствую, Сережа. Дед знает, что стоит тебе позвать, и я уйду за тобой босая и в одной сорочке. И... Он дал нам шанс...

Понимаешь? Это выглядит не так, даже скорее совсем по-иному. Прости его, ему просто нужно иметь возможность отступить и сохранить при этом лицо. А он не умеет отступать. Совсем. И ты тоже такой, хоть и пытаешься казаться другим, даже со мной. Зачем?

Ты даже не представляешь, какой ты сильный. И... Иди, Сережа, нам уже пора. Я знаю — ты справишься.

— Клянусь. — Мои губы коснулись ее запястья.

— Позвольте проводить вас, пани Анна? — Я предложил даме руку, намереваясь сопроводить хозяйку к гостям в залу.

— Благодарю, Сергей Александрович, — она хихикнула как девчонка, — а то мои подруги уже не в силах удержать своего любопытства и сейчас сами прибегут сюда.

В зале меня ждал сюрприз. Оказывается, князь Мирский приказал доставить и установить в Бражичах музыкальную новинку — венское фортепиано. Он действительно баловал свою внучку и преподнес ей на день ангела такой подарочек.

Рояль, по меркам века двадцатого более чем скромный размерами, музыкальными возможностями, да и формой отличный, но именно — рояль. Не клавесин или клавикорд, которые составляли основную массу домашних клавишных музыкальных инструментов. Ореховый цвет лакированных боков рояля отражал свет свечей люстры. Сумасшедшей цены вещь.

Ах, мама дорогая, как же я соскучился по настоящему звуку хорошего инструмента. Нет, и здесь музыки хватает, люди поют часто. На работе, на отдыхе, в церкви. И совсем неплохо поют. Но звуки качественного инструмента звучат не слишком часто. И сейчас мой слух просто впитывал мелодику не самых сложных музыкальных пьес или нехитрого аккомпанемента к песенкам, которыми развлекали публику молодые женщины. Ух, аж пальцы зудят, так вдруг захотелось пробежаться ими по клавишам. Соскучился, честно говоря, по музыке. Рояль есть рояль, никакая гитара не заменит богатство звука фортепиано. Правда и с гитарой, и с клавишными я больше любитель, до добротного профессионального уровня владения инструментом не дорос. Мой потолок — тапер ресторанный. Для себя больше, для души, для друзей...

Но как классно звучит, зараза. Ах, лепота!

Пока музицирование проходило в ключе обмена музыкальными шутками и подначками. А поскольку уровень музыкального образования у господ аристократов весьма и весьма неплох, то происходит это весело и непринужденно. Тусовка музыкальная какая-то. Приятненькая даже.

А если что серьезное сыграть из моего времени? Хотца, прям как в детстве сладкого...

Параллельно шли иные развлечения. Шляхтичи и есть шляхтичи, в присутствии дам хвосты распустили словно павлины, я же старался держаться в сторонке. Анна и ее подруги и без того были окружены мужским вниманием.

Затевалась общая игра в фанты. Народ веселился вовсю. Даже мне не удалось отбрыкаться от участия.

В игре заправляли два старинных приятеля с одинаковыми именами, два Тадеуша Жидецкий и Корбут, или правильней Караффа-Корбут, но этот пан добродушно позволял сокращать свою фамилию, что, в общем-то, бывало редкостью среди шляхты.

Обоим под сорок, оба — старые холостяки, один из которых маленький и желчный, а другой, напротив, представительный и пышущий здоровьем. Вечные спорщики, памятные мне еще с первого моего визита. Цены бы им на свадьбах и корпоративах не было. Пат и Паташон. Массовики, понимаешь, затейники. Но очень неглупые дядьки, при этом.

Краем глаза заметил, что князь покинул наше общество.

Ушел один, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Все его сопровождающие остались. И, словно уход князя послужил сигналом, выпал мой фант.

— А этому фанту... Надо...

Ну вот. Бойся своих желаний. Извольте пан Горский...

Впрочем, шляхта меня упорно именует на французский манер 'мосье' или на русский 'господин', как бы подчеркивая разность между ними и мною, зато дамы с не меньшим упорством величали по имени-отчеству. Вот вроде — мелочь, а чего-то в их обществе она означает.

Так вот, извольте, мосье Горский, побыть лицедеем и паяцем. А изобразите-ка шута. Это ведь игра... Ах какая милая шутка...

Неплохая ловушка, выставить меня дураком. Попытка — в зачет, Тодеуши. И босс ваш вроде не при чем. Интересно, его идея или ваша импровизация?

Хотите? Ладно. Будет вам шут.

— Ну что ж. Извольте, панове. Позвольте же шуту пройти к инструменту. Коль нет бубенчиков, используем фортепиано.— Усмехнулся про себя.

— Лиры нет — возьмите бубен!

Итак. Немного предисловия...

Пальцы сами ложатся на черно-белую дорожку клавиш и пробуют..., нет, уже летят по собственной воле в импровизации из обрывков мелодий и тем, вторя моему голосу.

— Представьте пани и панове...

Ведь Господь наделил нас даром воображения.

Старинные времена.

Времена великих Королей и не менее великих Шутов. И среди них, шут — величайший из известных. Позвольте представить.