Вчера, в сопровождении самого Чурбанова, к нам прибыла комиссия из Министерства культуры. Вопреки нехорошим ожиданиям, визит четырех серьезных дядек в костюмах и жабообразной мадам с башенным начесом на голове, никакой крамолы в нашей песне не выявил.

Впрочем, как мне кажется, все принципиальные решения уже, видимо, были приняты ранее, да и присутствие зятя генсека гарантировало нас от разных неожиданностей. Разумеется, нам были даны рекомендации проявлять на сцене "больше сдержанности и достоинства, присущих советским артистам — полномочным представителям своей Родины за рубежом", но дальше этого не пошло. Отдельно лишь было указано, что мы должны будем согласовать внешний вид всех участников группы во время выступления.

Клаймич с Завадским, как директор и музыкальный руководитель, благоразумно кивали, а Николай даже сделал вид, что что-то записывает!

Что касается "внешнего вида", то Львова уже три дня, как не разгибаясь "пашет" в студийном ателье. Ну, если быть точным, то не над идеями, а над их воплощением.

Все просто... "Проектор" для айфона я изготовил в соответствии с инструкциями найденными на You Tube. Фотки, заранее подобранные на "модных" сайтах, выводились на вывешенную простыню и снимались на "Зенит", заправленный сверхчувствительной импортной пленкой.

Когда пленку проявили в мастерской, полученный результат хоть и выглядел удручающе, но... его было достаточно для понимания замысла.

— С журналов буржуинских что ли снимали?! — добродушно усмехаясь в прокуренные усы, поинтересовался у меня пожилой фотограф.

— Не-е... — я равнодушно помотал головой, — это пересъемка уже с фотографий...

— А... То-то я смотрю качество совсем дрянное... Но, что принес, то и отпечатали... С тебя два рубля семьдесят четыре копейки...

Львова выглядела гораздо лучше, чем во время нашей первой встречи. Лицо посвежевшее, легкий макияж, светлые волосы отросшей стрижки убраны назад в аккуратный хвостик, одета с несомненным вкусом.

Впрочем, последнему обстоятельству у модельера, наверное, удивляться не надо...

Закусив нижнюю губу, женщина долго и внимательно изучает бледные размытые фотографии. Затем поднимает на меня ничего не выражающий взгляд:

— Качество снимков плохое — замысел понятен, но отдельные детали видны плохо, поэтому результат от оригинала может отличаться.

Мы сидим в нашей шикарной студийной "переговорной". Клаймича пока нет, поэтому разговор идет тет-а-тет.

Львова чувствует себя неуютно. Она уже ждала в холле, когда Леха привез меня из школы и не могла не видеть, как дежуривший на входе сержант вскочил и отдал мне честь.

Хотя, секрет невеликий! Мы их бесплатно кормим в нашей столовой, а Клаймич, к тому же, расщедрился на мягкое кресло и маленький телевизор, вот они и пытаются как могут выразить свою признательность.

Да и все остальное: отдельное здание, практически, в центре Москвы, "мвд-шная" вывеска на дверях, хороший ремонт, дорогая импортная мебель и, самое главное, три просторных помещения с дефицитнейшим оборудованием под "её" ателье — все это, явно, намного больше, чем представляла себе "упавшая звезда" московского мира моды.

Я пожимаю плечами:

— Пусть отличается сколько угодно... Лишь бы в лучшую сторону. Мы же не копировать вас позвали... Роза Александровна говорила, что вы — талант. А нахрена нам нужен талант в роли куска копирки. Смотрите на "ихние" тенденции и делайте свое...

Выражение лица Львовой, с несколько удивленного прозвучавшей грубостью, сменилось на задумчивое и, как мне показалось, в глазах мелькнуло облегчение.

Она немного помолчала, а затем так же сухо, как и раньше, поинтересовалась:

— Кого-то можно будет привлечь в помощь? Но это — дополнительные расходы...

Для придания весомости моменту, я изобразил раздумье, а затем поинтересовался:

— Сколько вам нужно будет помощников?

Ответ последовал незамедлительно:

— Хотя бы один... Это, действительно очень ускорит процесс и избавит от потери времени на всякую неквалифицированную "мелочёвку"... А "в идеале", конечно, трое...

Я понятия не имел о нашем "штатном расписании" — как-то забыл поинтересоваться им у Клаймича — точно знаю, что пока официально на работу в Студии оформлены только Леха, Завадский, барабанщик Роберт и сам Григорий Давыдович, а вот сколько и кого можно брать еще...

— Неофициально можете привлекать сразу троих, заплатим хорошо, а с оформлением вопрос решится несколько позже.

Львова быстро кивнула — ее настроение, явно, улучшалось.

— Вам есть с кем оставить сыновей? В начале января, нужно будет поехать с группой в Италию...

Ага! Добил... Вон как глаза округлились!

Впрочем, в сторону воспоминания, если не ошибаюсь, меня ждет интересная беседа... И даже догадываюсь на какую тему.

Согласно киваю Альдоне, подчеркнуто вежливо прощаюсь с Надеждой Алексеевной — нашей "мучительницей" итальянского и топаю в директорский кабинет.

Через пару минут появляется и её Снежное Величество. Рассматривая как Альдона усаживается в кресло напротив, ловлю себя на мысли, что ни разу не видел ее без одежды. Точнее, не видел ее в купальнике. Хоть и провели лето, как бы, вместе, но загорали всегда на разных пляжах. Да и одевалась девушка всегда в "длинное" и "просторное". Если Вера могла надеть короткое платье или юбку выше колен, то прибалтка, в основном, ходила в белых льняных штанах. И лишь изредка надеваемые джинсы не давали усомниться в том, что ноги у девушки длинные и ровные, а фигура отличная. В ее движениях не было, так называемой, девичьей грации, это были сдержанные и скупые движения абсолютно уверенного в себе человека.

— Не весна, врооде... что ты слююни пускаешь?

"Тьфу... зараза белобрысая!"

На автомате отбиваюсь старой "похабкой":

— Хочу всегда, хочу везде, хочу на суше и в воде!..

Альдона некоторое время молча меня рассматривает, затем ее скульптурные черты лица чуть заметно смягчились:

— У тебяя что-то не таак?

Вымучено улыбаюсь и хочу еще раз отшутиться... но тут происходит, почти, катастрофа. Буквально лишь намек на сочувствие от человека, от которого это можно было ожидать менее всего и запредельное напряжение последнего месяца, хроническая усталость, эмоциональное истощение и начало осознания ничтожности своих усилий начинают ломать ту плотину из нервов и воли, которая, до сих пор, позволяла держаться.

Только почувствовав, как слезы неудержимо устремились к глазам, вскакиваю из кресла, и со словами "я сейчас!", успеваю заскочить в "комнату отдыха".

"Вот она и пригодилась! Вlya, "финт Романова"... Позорище-то какое...".

Опасаясь, что Альдона может последовать за мной, запираюсь в туалете и с силой луплю себя по щекам. Подставляю лицо под ледяную струю воды и довольно быстро прихожу в себя.

Прямо из бутылки делаю здоровенный глоток армянской "микстуры Клаймича" и с вальяжным видом и ленивой полуулыбкой возвращаюсь в кабинет.

Хвала небесам! Ну, или где ОНИ там... Меня хоть и ждут, но вовсе не для того, чтобы одолеть заботливыми вопросами.

Кабинет полон народа — приехали Клаймич с Галиной Леонидовной, подтянулись Вера с Ладой, к тому же Альдона, по-прежнему, сидит в кресле. Причем она единственная, кто не реагирует на мое появление.

— Ага! А вот и он... — Брежнева благоухающая "Шанелью" и разрумянившаяся с мороза, притягивает меня за плечо и чмокает в щеку, — ...итак, внимание! Завтра все присутствующие идут...

Повисает интригующая пауза. Клаймич стоит у стола и тоже, изо всех сил, изображает загадочный вид.

— ...все присутствующие идууууут... НА КОНЦЕРТ "БОНИ М"!!!

"Ну, конечно же! Черт... совсем вылетело из головы...".

* * *

Первые "непонятки" начались... с погоды.

"Сорокоградусные морозы" при которых, по воспоминаниям очевидцев, проходили гастроли группы, в реальности не дотягивают даже до минус десяти. Ночью я предусмотрительно просмотрел несколько архивов погоды, но везде было одно и то же: от шести до девяти ниже нуля. К -30*, да и то — сначала только по ночам — столбик термометра станет подбираться дней через десять.

Дальше — больше... "Тысячные толпы москвичей, старающихся прорваться на концерт через многочисленные кордоны милиции" были представлены, едва ли двумя-тремя сотнями человек, столпившихся около входа в ЦКЗ и жадно ищущих "лишний билетик", в попытке припасть к роднику капиталистической поп-культуры.

Да и самих милиционеров наблюдалось, от силы, человек двадцать — не больше, и тоже только непосредственно у входа в "Россию".

И что это?! "Параллельная" реальность или выверты памяти "очевидцев"? В отснятом о них фильме "бонниэмовцы" дурачились на Красной площади, кидались снежками и валялись в сугробах. Ну, вряд ли они так бы вольготились при -30*! Впрочем, ладно — не суть...

Через толпу у центрального входа мы не пошли. Три черные "Волги" с серией "МКМ" проследовали к служебному входу, где "высоких гостей" лично встречала незабвенная "Муся" — Мария Боруховна Пульяж, главный музыкальный редактор "России".

— Галиночка Леонидовна!.. Светланушка Владимировна!.. Господи, как же я вам рада!.. Юрий Михайлович, здравствуйте, золотой вы наш человек!.. Витенька! Нет, ну скажете, какой красавчик растёт! Да?! На погибель всех девичьих сердечек!.. Гришенька, ты как всегда, сама элегантность! Дай я тебя расцелую... Девушки! Все-таки нет на свете женщин красивее, чем наши!..

И еще минут пять в таком же роде. Видимо, такая манера общения была здесь делом обыденным, потому что и Брежнева, и Щелокова восприняли это все, как само собой полагающееся. Чурбанов, одетый, по случаю концерта, в элегантный, серый в полоску костюм, тоже расслабленно улыбался.

Немаленький кабинет Пульяж был нами временно превращен в гардероб, в котором женщины, скинув свои шубы, поправляли туалеты и макияж, а мужчины неприкаянно толклись по углам, развлекая себя разговорами.

Щелоков в последний момент поехать не смог и его супруга, немного расстроенная отсутствием мужа, вяло жаловалась дочери генсека:

— Если он еще и Юру на работе оставил бы, то домой мог бы вообще не приходить! Так пусть и поселился бы на своей Огарёва...

— Мои дорогие! Зрелище вам предстоит необычное, поэтому предлагаю, профилактически, немного укрепить нервную систему!

В руках у улыбающейся Пульяж появилась бутылка "Наполеона"(!) и несколько маленьких рюмочек. Неизвестно откуда возникла тарелка с уже порезанным лимоном и присутствующие с должным энтузиазмом откликнулись на "профилактическое" предложение радушной хозяйки...

...Как быстро человек ко всему привыкает и отвыкает! Первые недели и месяцы моего "второго детства", меня откровенно потешало поведение советских певцов и певиц во время выступлений — их серьезные лица, изображение "внутреннего драматизма", одинаковые костюмы музыкантов ВИА... А теперь я с оторопью смотрю на кривляющегося на сцене черномазого пиdоraca и понимаю, что этот раскованный представитель "западной культуры" вызывает у меня приступ тошноты.

Честно — не ожидал: концерт "Бонни М" — как сплошная затянувшаяся пытка. Несуразные комбинезоны из "блестящей" ткани, пошлые перья из дурацких шляпок и вульгарный макияж на лоснящихся от пота черных лицах превратили, в моих глазах, солистов "Бонни М" в откровенных фриков. Их неестественные улыбки и нелепая жестикуляция, в попытках расшевелить глухо молчащий зал, вызывали в лучшем случае, только сочувствие.

Полночи я читал в айфоне воспоминания очевидцев этого концерта и даже, посмотрел фильм(!), посвященные такому "эпохальному" событию, как визит "Бонни М" в Москву.

Захлебывающиеся слюнями умиления, Макаревич и Троицкий симпатии не вызывали, но их рассуждения о "прорыве железного занавеса, находящейся в зените славы западной группой" были вполне созвучны моему пониманию события. Конечно, воспоминания Ирины Родниной о явном партхозактиве в зале и интервью самих постаревших участников "Бонни М", о том как они "героически" пытались заставить "танцевать коммунистов" вызывали улыбку. Но ролики с "You Tube" объективно подтверждали, что к такому зрелищу советские люди были не готовы!

Я даже заранее настроился, что тоже буду сидеть весь концерт с каменным выражением лица, но внутренне ждал "праздника души", какую-то "отдушину из будущего", в которой сейчас так отчаянно нуждался.

Но, облом-с! Долгое, вульгарное и унылое "ретро". В худшем смысле этого слова...

...После концерта, мы снова в кабинете у Пульяж обсуждаем/осуждаем увиденное зрелище. Общее мнение сводится к тому, что "в этом что-то есть, но советскому народу нужна высокая культура, а не "Содом и Гоморра" на потребу невзыскательному западному вкусу"!

Поддакивая, я украдкой переглядываюсь с Верой и понимаю, что сегодня ночью у нас есть реальный шанс... Это после месячного-то воздержания!

Мама опять в Ленинграде, Вера — готова (сомнений нет!), а впереди свободные выходные. Ибо никакая сила, включая "мамонта", не заставит меня завтра пойти в школу!

И тут, на тебе...

"Невзначай" оказавшаяся рядом, белобрысая зараза чуть склоняет голову к моему уху:

— Поговориить надо... Сегодняя.

"Нашла время!.. Ну, не гадюка?!".

Все, что успеваю сделать, это сунуть в карман Вериного полушубка ключи от "тверской" квартиры.

В нынешней ночной Москве вариантов "посидеть" почти нет и, развезя по домам Веру и Ладу, мы с Альдоной, на милицейской "Волге", возвращаемся в гостиницу "Россия".

В половине двенадцатого ночи в ресторана "Кремлевский" народу полно, естественно в основном, иностранцев. Но нас здесь помнят, по прошлым визитам в компании "кремлевских небожителей", и метрдотель сразу же находит свободный столик.

Ресторанная кухня уже не работает, поэтому импортная публика или "доедает", или банально напивается.

Нам приносят кофе. Не споря и никак не выражая осуждения, Альдона, по моей просьбе, заказывает "полтинник" "Арарата".

— Тебе правдаа не понравился концерт?

— Правда. Мы сможем значительно лучше. По-крайней мере, уровень "их" ведущей группы посмотрели — тоже польза...

Альдона задумчиво отпила "капучино" и кончиком языка облизнула верхнюю губу.

"Ха... Планы на ночь уже сформировались и смена "объекта", как я погляжу, организм не смущает!".

Выпиваю залпом, принесённый официантом, коньяк и с удовольствием морщусь от лимона.

Холодные глаза прибалтки некоторое время наблюдают за моей реакцией, а затем следует вопрос "в лоб":

— Ты откудаа знаешь итальянскиий?

"Вот почему ты, sучка, коньяк без звука заказала!"

Я "удивлен" и даже не стараюсь этого "скрыть":

— Сам выучил... я же рассказывал...

— Переводчица считаает, что не моог... так чтобы писаать на чужом языке стихии...

— Но, как видишь, выучил и пишу...

Я "недоуменно" пожимаю плечами.

— Онаа гарантиирует, что этоо невозможно...

"Раздраженно" кривлюсь:

— Ну, и откуда тогда я, по её мнению, знаю язык? Может я итальянский шпион?!

— Яя и спрашиваю откудаа ты его знаешь?

Наступает моя очередь "изучать" взглядом собеседницу. Пару минут молча пялимся друг на друга. Затем Альдона отводит взгляд, не уступает — просто отводит.