| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В середине месяца Бартоломе и пятьдесят испанцев направились вдоль побережья на запад. Они нашли еще более богатые залежи золота, были гостеприимно встречены индейцами, вокруг поселения которых простирались обширные ухоженные поля кукурузы. Здесь они наменяли много золотых украшений. После возвращения экспедиции Бартоломе, Колумб распорядился основать здесь испанское поселение. Пока на береговом склоне Белена возникает множество крытых пальмовыми листьями хижин, юный Фернандо замечает немало интересного в образе жизни индейцев. Например, он пишет, что они питаются наряду с кукурузой и другими дарами полей еще и рыбой, которую ловят сетями и сделанными из черепашьего панциря крючками. Им известны средства возбуждения — они жуют листья коки и готовят вино из сока пальм и ананаса.
Но в конце концов наркотические средства не избавят их от неудобств, связанных с пребыванием на берегу европейцев Адмирал делает вывод из своих наблюдений: "Я уже предчувствую, что мир и согласие продлятся недолго. Туземцы простодушны, а наши люди назойливы". Вскоре испанцы заметили, что индейцы готовятся к военному походу. И хотя Кибиан поспешно заверил, что военные приготовления направлены против соседнего племени, Колумб не поверил ему и поручил Диего Мендесу де Сегура и Родриго де Эсковару разведать намерения индейцев. Мендес выполняет поручение с отменной отвагой, насколько можно судить по его завещанию, опубликованному в 1536 году в Санто-Доминго, куда составной частью вошло и приводимое сообщение.
"Мы пришли в индейскую деревню. Там все было готово к военным действиям. Сначала меня не пропускали к касику, но я объяснил, что пришел как лекарь, чтобы осмотреть рану, которая была у касика на ноге. Я дал индейцам подарки, после чего они меня допустили в резиденцию вождя, которая находилась на склоне холма. Перед ней на площади лежало триста черепов поверженных в бою врагов. Когда, миновав ее, я направился к дому вождя, поднялся громкий крик женщин и детей, которые торчали у ворот и теперь визжа помчались во дворец. Потом появился один из сыновей касика и стал ругаться на своем языке. Он был до такой степени разъярен, что положил руки мне на плечи и мощным толчком отбросил от себя. Чтобы его утихомирить, я рассказал, что пришел осмотреть рану на ноге его отца, и показал мазь, взятую с собой специально для этой цели. Когда я понял, что так мне не удастся его успокоить, я вынул расческу, ножницы и зеркало, а Эсковар, сопровождавший меня, расчесал и отрезал по моему требованию мне волосы. Как только сын касика и его родичи это увидели, они очень удивились..."
Так изобретательный и хладнокровный Мендес спасает жизнь себе и Эсковару. Агрессивность сменяется любопытством. Угрожающая до сего момента ситуация превращается в курьезную сцену демонстрации парикмахерского искусства — Родриго де Эсковар должен был подстричь буйную растительность на голове сына вождя. А результат стрижки, который он увидел в подаренное ему зеркало, так его обрадовал, что он угостил испанцев у себя в доме и отпустил целыми и невредимыми восвояси.
Тем не менее происшествие не рассеивает беспокойства Адмирала. Мендес сообщил, что более тысячи индейцев готовы к войне. После совещания с братом Адмирал решается на предупредительные действия, хотя до сих пор не известно точно, против кого вооружаются индейцы. В принятом решении легко заметить почерк бывшего аделантадо. Бартоломе — человек действия. Он разработал план захвата в плен Кибиана и его ближайших сановников, чтобы иметь возможность с помощью заложников активно влиять на события.
Опять Бартоломе возглавляет труднейший поход. 30 марта он и семьдесят четыре вооруженных испанца отправляются в резиденцию индейского князя и похищают его и тридцать его родичей. Одновременно было награблено золота на триста дукатов.
Ценных пленников тут же переправляют в лодке вниз по Верагуа. Но из-за снисходительности Хуана Санчеса, главного кормчего флотилии, который в данном случае отвечал за доставку заложников, замысел провалился. Ближе к вечеру он снял с Кибиана, который просил об этом, кандалы. Через мгновение индейский вождь прыжком в воду прокладывает себе путь к свободе.
Всю следующую неделю стоит обманчивая тишина. Тем временем Колумб ищет выхода из устья реки. Он велит полностью разгрузить корабли и действительно удается протащить три каравеллы через бар, размытый паводком, вызванным недавними дождями.
Индейские лазутчики, которые прятались в дремучем лесу, внимательно следили за действиями испанцев. Как только корабли удалились от берега почти на милю, Кибиан счел момент подходящим для нападения на испанцев, оставшихся в поселении дод предводительством Бартоломе. Раздаются воинственные крики, стрелы градом сыплются на хижины, чуть позже испанцы видят четырехсот индейцев, штурмующих поселение. Бартоломе решился на вылазку и сумел отбить атаку. Но он сам и многие его соратники ранены, одного человека пришлось с заходом солнца похоронить на берегу реки. Колумб, которому ничего не известно об этих событиях, послал Диего Тристана и одиннадцать матросов с двумя лодками вверх по реке на поиски дров и питьевой воды. Тристан не послушался предостережения Бартоломе и после сражения продолжил свой путь. Аделантадо живым его больше не видел. Река вынесла его труп и тела десяти его товарищей. Только один человек спасся, укрывшись в зарослях тростника. Испанцы, лишившись последних лодок, не могли сообщить Адмиралу о случившемся. Бартоломе вынужден отступить к пляжу, где можно было более эффективно использовать две имеющиеся пушки. Торопливо строятся брустверы из дерева, содранного с хижин и из бочек. Это убежище на первое время. Продовольствие, припасенное в поселении, перетаскивают сюда, ночами жгут большие, заметные издалека костры, но ситуация по сути дела безнадежна.
На борту "Капитаны" Колумб десять дней ожидает возвращения Тристана. Такую проволочку можно объяснить только состоянием его здоровья. Он опять страдает от подагры, сутками бывает недееспособен из-за приступов тропической лихорадки. В момент величайших болей и озабочейности ему явилось видение. Он решил, что слышит глас господень:
"О, глупец, нескорый в делах и служении твоему господу, владыке всего сущего! Свершил ли господь большее для Моисея или для слуги своего Давида? С самого рождения твоего не оставлял он тебя своими заботами. Когда же ты вырос и возмужал, что доставило ему удовлетворение, он сделал так, что имя твое стало звучать чудесным образом на Земле. Индии — богатейшие части света — он отдал тебе во владение. Ты разделил их так, как тебе было угодно, и он дал тебе для этого полномочия. Застава океана была скреплена тяжелыми цепями, тебе он вручил от нее ключи", — несется голос с неба. И глас касается дел явно земных, когда продолжает:
"Ответствуй же, кто причинил тебе столько горестей — бог или свет? Бог никогда не нарушает своих обетов и не отнимает своих даров, и не говорит после того, как ему отслужена служба, что иными были его намерения, что по-иному он разумеет их ныне. И не заставляет терпеть он муки, чтобы проявить свою мощь".
Эти упреки Колумб адресует испанским монархам. Он их высказал в составленном на Ямайке "Любопытнейшем письме". Можно было бы прийти к выводу, что набожность Колумба обнаруживает спекулятивные черты, а свидетельство "гласа господнего" запечатлено в значительной степени в корыстных интересах. В связи с этим не следует по крайней мере забывать, в каком удручающем положении был Адмирал, когда "услышал" и зафиксировал болезненные фантазии. Нет, автор тех строк не сияющий герой Ренессанса, но и не пешка на шахматной доске королевы Изабеллы. И если он прибег к тому малому оружию, которое у него еще оставалось, то он скорее заслуживает понимания, чем осмеяния.
Не лишне вспомнить о людях, чьи слова отчаяния до нас не дошли, — о тридцати упрятанных в трюм флагмана индейцах. Колумб счел достойным упоминания только их простодушие, но гордость и свободолюбие их он, видно, недооценил. Когда однажды забыли на ночь закрыть люк трюма цепью, специально для этого предназначенной, пленники соорудили живую лестницу и предоставили возможность бежать особо важным сановникам. Оставшиеся повесились. Никто из испанцев не сообщил, какие мысли у них возникли, когда они обнаружили ужасную картину.
В середине апреля Адмирал захотел наконец обрести ясность положения и подвел три каравеллы насколько возможно близко к берегу. Мужественный моряк Пьедро де Ледесма переплыл приливную зону, нашел осажденных колонистов и вернулся с просьбой, чтобы флот их подождал, они любой ценой покинут эту местность, но их "Гальега" останется в устье реки, это неизбежно. И вот Бартоломе и его люди делают из ее парусов мешки, складывают туда провизию, загружают ими и бочками с вином, растительным маслом и уксусом два раздобытых каноэ. Семь раз в течение двух дней каноэ прокладывают путь между берегом и кораблями. А затем от первого европейского поселения на южноамериканской земле остаются только воспоминания. Разлагающиеся останки убитых испанцев остались лежать где-то в окрестностях Белена и Верагуа.
Ад на Ямайке
Несмотря на сопротивление кормчих, которые считали, что корабли уже находятся на меридиане Эспаньолы, Колумб распорядился плыть сначала на восток. Опять он проявляет себя выдающимся навигатором, так как более северный курс привел бы к тому, что после центральной Кубы корабли могли оказаться в районе сегодняшнего Тринидада или того хуже — преимущественно северные ветры и только сейчас замеченное влияние экваториального течения могли бы отнести суда к выходу из залива. С большим удовлетворением Адмирал отмечал:
"Никто не сумел бы составить точный отчет о плавании. Побережье можно было бы найти по компасу, но на какой широте оно лежит, не знал никто, и кормчие сейчас не сообщили бы ничего иного, кроме того, что побывали на побережье, где много золота, но дорогу туда им придется открывать снова".
Такое очевидное ликование оправданно и говорит о том, как трудно было тогда определить свое местонахождение. Америго Веспуччи высказал в отчете о своем предположительно третьем плавании явно несправедливое суждение: "Не было ни одного кормчего и шкипера, который мог бы с точностью до 500 лиг (приблизительно 1600 миль) определить где мы находились. Они даже не ориентировались в тех водах, в которых; часто плавали".
Во всяком случае попытки Колумба определить географическую долготу привели к не менее курьезным результатам. Так, он установил в ночь на 15 сентября 1494 года после затмения Луны разницу во времени между Саоной на востоке Эспаньолы и Кадисом в 5 часов 23 минуты (80®45'). Фактически разница в долготе с Кадисом составляет 62,5 градуса. 29 февраля 1504 года во время очередного лунного затмения он предпринял новую попытку и наблюдал на сей раз разницу во времени между Кадисом и Санта-Глорией на Ямайке в 7 часов 15 минут (108®45'). Исходя из этого он должен был бы находиться где-то в Тихом океане. В первом случае разница с действительным положением дел составляет около 19 градусов, во втором — чуть больше 31 градуса. Во времена примитивных приборов наблюдения и песочных часов такие ошибки были неизбежны. Как замечает С. Э. Морисон, опытные астрономы ошиблись при определении меридиана Мехико в 1541 году на целых 25,5 градуса.
Однако четвертое плавание Колумба кончается плачевно не из-за недостатка навигационного инструмента, а из-за старательной деятельности червей-древоточцев. В конце апреля пришлось бросить "Вискайну", два других корабля имеют такие течи, что Адмирал уступает в конце концов настояниям своих кормчих, и, хотя в Дарьенском заливе достигли лишь меридиана Ямайки, велит повернуть на север. Флотилия, снесенная ветрами и течениями в Карибском море на запад, 15 мая появляется у южнокубинских "Садов Королевы", которые для Колумба все еще остаются китайской "провинцией Манго". И вот предпринимаются многочисленные попытки продвинуться на восток и приблизиться к Эспаньоле. Но все усилия тщетны:
"Черви источили корабли, и они напоминали пчелиные соты. Все люди были доведены до полного изнеможения и отчаяния. Матросы непрерывно откачивали воду помпами, черпаками и ведрами и все-таки не справлялись. От напасти червей-древоточцев нет никакого спасения".
"Сантьяго-де-Палос" угрожающе глубоко осел. Адмиралу не остается ничего другого, как вывести с помощью попутного ветра тонущие, из-за штормов почти лишенные такелажа каравеллы к северному побережью Ямайки и посадить их там на сушу.
Местность, которую теперь достигли, Адмирал назвал в 1494 году Санта-Глория. Это затененная пальмами бухта, в которую впадает множество рек. В 1509 году Хуан Эскувель, первый губернатор Ямайки, основал недалеко отсюда столицу Севилью-ла-Нуэву.
До нас дошла легенда, что, когда Изабелла попросила Колумба описать остров, он взял лист бумаги, смял его и потом, слегка разгладив, послал королеве. Бумага, говорят, была цвета бирюзы. Такая картина действительно соответствует виду Ямайки сверху. В центре остров изборожден цепями гор и высокогорными долинами, поросшими густым кустарником и лесом; отсюда во все стороны бегут отроги к морю. В восточной трети острова встает 2256-метровая Блу-Маунтин — самая высокая вершина Голубых гор, которые в западном направлении переходят в преимущественно известняковое плато, пересеченное холмами и водными потоками. Помимо хвойных деревьев здесь встречаются пальмы, бугенвиллеи, сейбы; более чем двести видов одних только орхидей соперничают по роскоши цветения с алтейем и жасмином.
Адмирал на этот раз не расположен к поэтическим описаниям великолепия окружающей природы. Он, напротив, сразу по прибытии составляет письмо их католическим высочествам, ставшее впоследствии знаменитым, под названием — "Любопытнейшее письмо", в котором он описывает четвертое плавание и просит прислать корабль. Кроме того, документ — громогласное обвинение в нарушении королевского слова и его последствиях: "...Семь долгих лет я всюду следовал за королевским двором, и, когда говорил с кем бы то ни было о моих планах, все в один голос заявляли, что это бредни. А сейчас даже портняжки составляют прошения на исследовательские плавания", — замечает он с горькой иронией в адрес "малых первооткрывателей".
В том же письме мы встречаем довольно часто цитируемую Сентенцию Колумба, которую можно было бы назвать девизом целой эпохи: "Золото проникает всюду. Оно порождает сокровища, и тот, кто владеет им, может делать в этом мире все, что только пожелает. Оно способно даже падшие души приводить в рай".
Действительно, сомнительная практика продажи индульгенций оправдывала высказанное в последнем предложении странное для христианина воззрение. Да, о золоте Колумб не устает распространяться. Ведь Верагуа, как он сообщает в письме, богаче всех до сих пор открытых земель. За два дня здесь нашли больше золота, чем на Эспаньоле за четыре года. Земли те были бы очень подходящи для основания там колонии — это "не дитя, которое можно передать на воспитание мачехе".
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
