50 оттенков ксерокса (общий файл)

После обеда за нами приехал Фёдор и мы поехали обратно в Трёхреченск. На этот раз Настя села к водителю, а я снова принялся бросать суровые взгляды на Мартышкина.

— Эд, ну прекрати, ну обмишурились, — снова фыркнул Мартышкин.

— Нехорошо вышло, — поддержал меня Фасонов. — Комлумбовну-то подвели, ладно бы где, а мы ведь этому комплексу аудит делали и ещё делать будем. Ты уж, Тимоша, извинись, как она подостынет...

— А что она про меня сказала? — спохватился Мартышкин.— Главное, чтоб не выгнала теперь...

— Что-что, что остался ты без премии, за материальный и моральный ущерб, так сказать... — развёл руками Макс.

Мартышкин сердито шлёпнул себя по лбу.

— Всё из-за той дурочки! Если б она сразу пригласила, без этих всех "хи-хи, ха-ха"...

— Так, — не выдержал я. — вообще-то нажрался и номер перепутал ты.

— Надо что-нибудь хорошее ей сделать, — предложил Фасонов. — Ну там, кабинет ей украсить или подарить чего-нибудь...

— И что именно? — спросил Мартышкин с загоревшимся огоньком надежды.

Макс с Тимой шёпотом перебрали несколько вариантов, прежде чем мне в голову пришла идея:

— Так ребята, слушайте сюда, — я невольно оглянулся, словно опасался, что Настя нас подслушивает, — вот что мы сделаем...

— Ну Эд, ты — голова! — уважительно улыбнулся Макс, а Мартышкин, просияв, едва ли не кинулся обниматься.

— Полегче, — я отстранился, но сам улыбался во всю ширь. Это Настю точно не оставит равнодушной...

В таком счастливом настроении я вернулся в свою общагу, где вопреки здравому смыслу застал младшего братца. Я-то думал, они опять где-то с Гаваной тусуют.

Сказать по-честному, давно меня так Пашка не выручал: добровольно взяв на себя "воспитание" назойливого братишки, он мне здорово облегчил жизнь. Странно, что от сложного дела — "обучения" Эраста уму-разуму — на этих выходных Пашка однозначно отлынивал.

Надо сказать, что и перед выходными я почти его не видел. Я целыми днями был на работе, а вот где был Гавана — неизвестно...

Я был настолько окрылён произошедшим в "Нижнеречье", что сейчас мою эйфорию был неспособен испортить, наверное, даже вредина Эрастик.

— Ну что, чем на выходных занимались? — спросил я у мелкого, снисходительно махнув рукой на то, что он снова сидел за моим компом.

— Я в общаге сидел, скукотища... — тут же пожаловался Эраст.

— Чего так? Гавана тебя бросил, что ль? — язвительно улыбнулся я, но мелкий только плечами пожал:

— Ага, бросил. На похороны в субботу с утра укатил на какие-то.

— Чего? — удивился я, судорожно соображая, что обычно подобные мероприятия не в духе позитивного Гаваны. А раз так, то не случилось бы чего серьёзного! — Какие еще похороны?

— Да дядя у него какой-то помер, — равнодушно зевнул мелкий.

— Насколько помню, его единственный дядя жил на Кубе... — начал я, а братец тут же перебил:

— Вот он и есть. Только хоронить его сюда привезли, на родину.

— Дела... — вздохнул я, пытаясь представить уровень пашкиного расстройства.

Ведь речь шла о том самом "кубинском" дяде, Иване Ивановиче Моралесе, который был выдающимся химиком, некоторое время жил и работал в Гаване и сколотил впечатляющее состояние. На историческую родину дядя приезжал крайне редко — то читал лекции в Штатах, то работал в Европе, но под конец жизни всё же вернулся в Россию, большую часть времени проживая в Москве, чем в Трёхреченске. Пашке, насколько я помню, довелось видеть его один раз, и то, когда маленьким был. Именно в тот злополучный раз Иван Иваныч умудрился серьёзно повздорить со своим братом, пашкиным отцом, и до конца своей жизни так с ним и не помирился. Как следствие, Пашкина семья очень мало интересовалась его делами.

Странная, в общем, выходила ситуация с этими похоронами и непонятная. Решив, что кроме Пашки свет на нее никто не прольёт, я решил расспросить Гавану сам.

Тот явился под вечер и с непривычно серьёзным и задумчивым лицом поманил меня на кухню:

— Пойдем-ка, Эдди, у меня к тебе серьёзное дело.

Мелкий тут же навострил уши и чуть из-за компа не вывалился от любопытства, но Гавана отдал ему суровую команду:

— Погуляй пока, а мы с Эдом перетрём.

— Какое ещё дело? Я тоже хочу! — заканючил мой младшенький.

— Наше дело не твоё дело, — отрезал Гавана. — Ладно, Эдди, пошли почирикаем, тут серьёзное дело для серьёзных мужчин намечается...

Я предположил, что дойдем мы максимум до кухни, и стал раздумывать о чашке крепкого кофе, но Гавана решил удариться в конспирацию и двинул по лестнице вниз.

Мы миновали вахту, выбрались на улицу, а потом отошли за корпус общаги и присели на бордюрчик возле спортплощадки, на которой никого не было.

Гавана несколько раз придирчиво огляделся по сторонам, прислушался, а потом заговорил жутко таинственным голосом, от которого я чуть со смеху не прыснул. Да уж, строящий из себя шпиона Пашка выглядел весьма занятно.

— К чему это все, Паш? — не выдержал я.

— Тссс, не ори на всю округу, — Гавана встревожено прижал палец к губам и вновь заозирался.

— Нет тут никого, — хмыкнул я. — Да что случилось-то?

— Тут такое дело, Калыч... Дядя у меня умер.

— Наслышан — соболезную, — стянув с лица улыбку, искренне посочувствовал я.

— Это да, — торжественно кивнул Гавана, но тут же продолжил. — Так! Ты меня от дела не отвлекай!

— Да какое ещё дело-то?

— А такое! — глаза у Пашки азартно заблестели, и я тут же подумал, что блеск этот ничего хорошего не сулит. — Мой дядя оставил после себя наследство.

— Поздравляю, — удивился я.

— Да ты дослушай! — сердито перебил Гавана. — С этим наследством не все так просто, но я скажу тебе одно — это реальный шанс разбогатеть...

После этого Пашка выдал мне престраннейшую речь, из которой я сделал единственный вывод — "реальный шанс разбогатеть" был, конечно, неплох, но подходил он скорее герою развлекательного чтива прошлого столетия. Всё и вправду складывалось, как в детективе, потому что мой непутёвый сосед, получается, оказался наследником подпольного богача, скончавшегося несколько дней назад от неизлечимого недуга. Вся закавыка была в том, что наследником Пашка был далеко не единственным, да и сам дядюшка-богач не больно-то собирался раздариваться своими миллионами. Он вообще подошёл к дележке своего честно нажитого капитала творчески и с юмором, сделав щедрое пожертвование какому-то научному фонду, но при этом оставил дополнительное распоряжение своему душеприказчику: получит наследство тот, кто угадает оставленную им загадку. Вот так.

Что касается меня, то я сразу почуял во всем этом подвох, но вдохновлённый Гавана искренне считал, что дело осталось за малым — всего-то лишь найти спрятанные сокровища да профит получить.

— Я клянусь тебе, Калыч, дело того стоит! И ты должен, просто обязан мне помочь, как друг! А за мной не заржавеет — я тебе процент отстегну, все чин по чину! — от возбуждения Пашка поперхнулся глотком воздуха и закашлялся.

— И не проси, — отрезал я, — никаких сомнительных авантюр, даже за деньги. Тем более что я только-только на работу нормальную устроился. И тебе, кстати, советую, вместо того, чтоб этой фигнёй страдать.

— Это ты про свои "50 оттенков"? Да уж, приличная работа — быть мальчиком на побегушках! — мой сосед с недоверием прищурился.

— Не мальчиком на побегушках, а помощником руководителя, — урезонил его я. — Так что дел невпроворот и без твоих дурацких идей.

— Помощником, ха-ха! — Пашка горделиво приосанился с видом благодетеля. — Ты не понимаешь, от чего отказываешься. После этого сам фирму откроешь...

Я неумолимо замотал головой:

— Нет. Не проси. Зачем я вообще тебе в этом деле нужен? Возьми кого-нибудь ещё, у тебя что, знакомых мало?

— Эх, что там знакомые! Они ж все, — Пашка красноречиво постучал кулаком себе по лбу, — и детскую загадку не угадают! А тут думать надо! Дядя ведь наверное самому головастому наследнику все оставить хотел, не думаю, что его загадка будет лёгонькой! Эдди, мне без тебя не справиться. Ты ведь — голова! — заискивающе умолял Пашка. -Ты ведь всю жизнь ботанишь, даже был капитаном школьной команды "Что?Где?Когда?". Кого, кроме тебя, мне ещё просить о помощи?

— Забудь. Помозгуешь сам, в инете покопаешься, книжку почитаешь — тебе полезно будет, — отмахнулся я, будучи слегка обиженным за "мальчика на побегушках".

— Эх... — смерив меня разочарованным взглядом, Гавана поднялся с бордюрчика и с горестным видом побрёл к общаге. — Дядькин юрист сказал — соберёт всех для оглашения через несколько дней, у тебя ещё есть время передумать...

Настя

Говорят, что утро вечера мудренее, но в этот раз поговорка со мной не срабатывает. Я просыпаюсь и перевожу взгляд на окно своей квартиры. На улице хмуро и пасмурно, что оптимистичного настроя не добавляет. Я вспоминаю торчащее в форточке виноватое лицо Фасонова и безмятежно посапывающего Мартышкина на ковре, и снова испытываю раздражение от этой идиотской выходки.

Эдик, честь ему и хвала, взял на себя неприятную обязанность объясниться с работниками пансионата.

Эдик... Я думаю о нем, и хмурое настроение покидает меня почти мгновенно. Какой же он все-таки... Я пытаюсь мысленно подобрать слова, но почему-то не могу. Да мне и не дают. Внутренняя хрюшка предупреждающе визжит и указывает копытцем на телефон. Звонок Дашки она научилась предугадывать почти безошибочно. И вправду — спустя секунду мобильник высвечивает имя подруги.

Я беру телефон, не ожидая ничего хорошего. Дашка не терпящим отлагательств и отмазок тоном требует явиться на фитнес вечером, сразу после работы. На обед у нее тоже планы — сходить в бутик и присмотреть что-нибудь для меня и для нее заодно. Все эти планы меня не сказать чтобы сильно радуют, но после спортивных и вообще бурных выходных не так чтобы и пугают.

Отмазавшись от бутика, я соглашаюсь на вечерний фитнес и, закончив выторговывать свою дневную свободу, наливаю себе кофе, насладиться которым мне не дает звонок с рабочего телефона. Звонит моя секретарша, и я вспоминаю, что этим утром к нам должен был прийти один клиент — большой любитель явиться с утра пораньше к самому открытию.

— Скажи, что я скоро буду, — предупреждающе выкрикиваю в трубку, решив, что дело в нашем "жавороноке", но голос Лили звучит неожиданно тревожно.

— Анастасия... Христофоровна, у нас тут... полиция, — сдавленно произносит она.

Я, что называется, выпадаю в осадок.

— Из налоговой, что ли, пришли? Так пусть с ними Бандюга потолкует.

— Нет... эти...

— Что им нужно? — быстро спрашиваю я, ещё ничего не понимая, но уловив в словах Лили нечто пугающее.

— Ищут... кажется, наркотики, — каждое слово Лиля словно выдавливает из себя. — С вами... поговорить... хотят.

— Еду, — я нажимаю "отбой", влезаю в первые попавшиеся джинсы и бегу вниз, не дожидаясь лифта. В висках у меня стучит. Наркотики... наркотики... Какие наркотики? Это слово кажется чем-то забытым, связанным ещё со школьными докладами о вреде их употребления и с криво нарисованными от руки плакатами с нереально огромными шприцами.

Это какое-то недоразумение. Это просто смешно. Я и наркотики. Я и травку-то никогда не курила. Они решили, что наши дизайнеры под грибами рисуют баннеры? Или Лилину герань с коноплёй перепутали?

Как ошпаренная, я вылетаю во двор и прыгаю в машину. Руки дрожат так, что я не могу с первого раза попасть ключом в зажигание, отчего начинаю нервничать еще сильнее. По дороге чуть не попадаю в аварию, так как все мысли лишь об одном — что произошло сегодня утром в "50 оттенках"! Не розыгрыш ли это? Да нет, не может быть, до такой шутки не додумается даже Мартышкин...

Кое-как припарковавшись, я спотыкаясь бегу в офис. Сотрудники встречают меня гробовым молчанием. Лиля провожает в кабинет, и я ловлю спиной непонимающие испуганные взгляды окружающих. Черт! Я сама ровным счетом ничего не понимаю.

Свой кабинет я не узнаю: шкафы открыты, всё вверх дном, часть бумаг рассыпана на полу, кое-где на белых листах коричневым узором отпечатки подошв. Мои "оттенки", бледные, взволнованные, выглядывают из кабинетов. Лиля собирает землю с пола. Рядом стоит задетый горшок с каким-то растением. Край у него обколот.

И это еще "цветочки", ведь самое ужасное ждет впереди. В кабинет, вернее на его развалины является самодовольный краснолицый полицай, нагло плюхается в мое кресло и начинает допрашивать меня, словно какую-то преступницу. Происходящее все больше напоминает нелепый сон. Дурацкий, идиотский сон, который наконец заканчивается....

...Я сижу за столом, уронив лицо на руки. Нет уж, плакать я не буду, не дождутся. Мои сотрудники не должны видеть меня в растерянном и жалком виде. Так я сижу, наверное, вечность, потом моего плеча кто-то касается.

Я поднимаю глаза и вижу участливое лицо Эдика. Смотрит он так, что желание разреветься становится просто невыносимым.

— Иди к ребятам, скажи... пусть сегодня из дома поработают, — отмахиваюсь я. — И ты иди. Мне... надо подумать.

Эдик бросает на меня подозрительный, сомневающийся взгляд, но спорить не решается, и, вздохнув, уходит. Я снова сижу, словно в трансе, пока моё внимание не привлекает какой-то шум в фойе. Я слышу чей-то грубый, на повышенных тонах голос. Голос становится громче, я встаю и иду к дверям, посмотреть, что там случилось.

— Значит, ты настькина секретарша. Ой, прости, секретутка, — слышу я глумливую фразу.

— Не мешайте... работать, — отвечает Лиля слегка дрожащим голосом.

— Работать? Да ты только губами работать и умеешь, вон вырядилась как шлюха, — хохотнул неприятно знакомый голос.

Я вижу Лилю, совершенно растерявшуюся от наглости какого-то невнятного типа. Он поворачивается, и я едва сдерживаюсь брезгливую гримасу: да это же Жаба! То есть Артём Жабенко, тот самый, у которого я когда-то выкупила фирму. Он никогда не отличался грациозностью, но за то время, что мы не виделись, заметно раздался вширь и обрюзг, а свой невнятный зачёс сменил на короткую стрижку. На нём толстовка и мешковатые джинсы, а на руке, как всегда, часы дорогой фирмы.

Только его тут не хватало для полного счастья!

— Какая встреча, Чугун, — здоровается он своим обычным хамским способом. — Лонг тайм ноу си! — добавляет тут же с жутким акцентом. — Я вижу, ты хорошо тут устроилась. Тут точно фирма, а не бордель, а?

Он ухмыляется на Лилю, я сурово хмурю брови.

— Не корчи из себя идиота. Что ты тут забыл?

— Я пришел за своей долей, Чугун, так что не ломайся, делись! — неприятный прокуренный голос режет мне слух.

— Какая ещё доля, Тём? — доходчиво, как умственноотсталому, говорю я. — За фирму я тебе ничего не должна, я все деньги перевела в срок.

— Хочу, чтобы ты заплатила полагающуюся мне сумму, — долбит своё Жабенко. Вот дятел!