Красное Солнышко

— Кто ещё желает меня на битву вызвать?

...Не нашлось таковых. Все конец вождя сенека ужасный видели. Тогда спросил вновь чужак, а скво вскинула к Великому небу вампум невиданный алый нового племени:

— Согласны ли вожди признать народ славов новым племенем, и отдать ему земли гуронов и сенека?

Опешили вожди. Ибо говорил тот так, будто уже выиграл войну, ещё не начатую. Ничего не сказали. Тогда чужак подошёл к шесту, на котором висели пояса племён, и просто сорвал вампум тотемный сенека, тоже бросил его своей скво. Потом вновь задал тот же вопрос вождям. И вновь они ничего не ответили. Тогда чужак сказал по-другому, что просит он лишь признать его народ племенем, равным прочим, и отдать ему земли гуронов. Только тогда получил он согласие Совета. А получив, вампум сенека не вернул. Не стал вешать его на Столб Племён. Жест сделал отрицающий и скво перевела:

— Если не хотят вожди отдать славам земли сенека — славы сами возьмут их себе. Ибо между ними вражда. А значит — война. И не стоит прочим вмешиваться в дела двух племён. Ибо есть среди наших обычаев один, о котором знать всем следует — кто придёт с нам с оружием, с ним и лежать на земле останется. Ибо нет пощады тем, кто поднимает руку на слава.

Дёрнулись было вожди, ибо наглость чужака не знала границ, но деваться было некуда — только что признали они бледнолицых равными себе... Дальше Совет сам собой затих, хотя многое ещё решить нужно было. Слишком много увидели меднокожие сегодня. И потрясение было очень велико. Вышли из равновесия невозмутимые вожди народов, и захотели отдохнуть до следующего дня. Сказали все "Хао", и разошлись по своим лагерям. Лёг Брячислав со своей женой, и спал спокойно. А Кими радовалась во сне, что стал её мужем такой герой. Поутру множество людей с медной кожей собралось возле лагеря чужеземцев, поглазеть на страшных великанов на невиданных зверях, и снова пришлось им удивляться. Выехали поутру двое, один, мужчина с белой кожей на Владыке Прерий. Второй — скво в чёрной кожаной одежде на невиданном прежде звере, с луком в руках. А первый всадник со щитом огромным, никогда прежде невиданным, в рост воина, на котором был глаз нарисован. Едва оказались они на равнине, свободной от зевак, как пустили оба своих животных быстрым бегом, и начала женщина стрелять из своего оружия в мужчину, испуская дикие крики. Никогда не видели люди такой стрельбы и искусства, ибо крутилась она волчком на своём животном, мчащимся куда быстрее самого быстрого бегуна всех племён. Вскакивала стоя на спину несущегося зверя, крутилась волчком, пролезая под брюхом своего животного на полном ходу, спрыгивала с него и вновь запрыгивала, и стреляла, стреляла, стреляла... Пять стрел висело в воздухе, а шестая была на тетиве. Все стрелы шли точно во всадника, и, казалось, вот-вот падёт он пронзённый страшной наездницей... Но владыка бизона не уступал воинским умением ведьме на невиданном звере. Его бык тоже бежал, словно спешил уйти от степного пожара, немногим уступая невиданному животному в скорости. И щитом сей воин владел на удивление, защищаясь так, что ни одна стрела не попала ни в бизона его, ни в самого всадника. И собрал те стрелы в одно место — в глаз нарисованный. А когда вернулись оба в лагерь, спрыгнул всадник с быка, подошёл к нему спереди, упёрся лоб в лоб, погладил за ушами, почесал возле рогов могучих, замычал бизон довольно, потрусил неспешно пастись. Подивились ещё невиданному вожди, как волокушам на круглых дисках, которые тащили другие бизоны, ибо увидели, сколько клади на тех волокушах. Поразили их скво светлокожие, с волосами цвета снега. Ибо не распущены были их волосы, а уложены диковинным образом. Но больше всего удивила их пища невиданная, а точнее — как готовили они её. Принесли пришельцы воду из реки, зажгли костёр. Но воду они носили не в мешках, а в сумках из дерева, круглых как диски их волокуш. Водрузили на огонь большой котёл, не из кожи, а из чего то непонятного. Налили туда воду из своих мешков. Разгорелся огонь, забурлила вода, бросили в неё зёрна неведомого злака, потом — белого порошка добавили, мяса свежего, стали ждать, когда всё готово будет. Недолго пришлось в ожидании пребывать, ибо вскоре прогорели угли, и накрыли котёл тот великанский крышкой такого же материала. Убедились люди, что не страшен котлу жар огня, не боится от прогореть, как кожаный или деревянный, и тепло пропускает. Когда дошла еда до готовности, вышел мужчина вперёд, с большим черпаком, зычно позвал людей лагерных. Все построились в длинный караван, скво и воины, и каждого оделял раздатчик едой, не обделяя никого. Всем одинаково, никого не обижая. И ел Вождь со своей скво такую же пищу, как его воины, да нахваливал. И запах от еды шёл необычный, ни разу никем не слышаный. Заставлял он людей глотать слюни от одного только вида. Несколько воинов нового племени поели быстрее остальных, одели своих зверей, умчались в прерию. Только были они, и уже у горизонта клубится пыль. Долго ли, коротко ли — уйти никто не успел из собравшихся — опять пыль столбом, мчатся назад. Да не те, что уехали, а другие. Сошли на землю, получили свою долю, сели, едят, а зверей их другие спокойным шагом выгуливают. А потом вышел шаман их из палатки, и опустили воины и скво глаза, боятся встречаться с ним взглядом, чтобы не забрал душу чужеземец, не заставил рабом быть. А тот спокойно подошёл к общему котлу, получил такую же пищу, и присел на траву. Ест спокойно, ничем среди других не выделяясь. Закончил, полоснул вдруг острым взглядом таких же невиданных прежде глаз цвета древесной золы, поднялся, простёр руки к небу, нараспев произнёс слова на неведомом языке. И все белокожие повторили за ним то же самое. Ну а потом по своим шатрам разошлись. Постояли ещё зеваки, постояли, да и тоже пошли по своим местам, поскольку больше ничего интересного не предвиделось до начала второго дня Совета...

— Что скажешь, Путята, впечатлили мы меднокожих?

Жрец устало рассмеялся:

— Думаю, до конца жизни своей чудеса помнить будут...

— Ты лучше поясни, как Перуна смог позвать?

Путята тяжело вздохнул:

— Лучше не спрашивай меня, княже... У всех свои тайны есть. Одно скажу — Святовид почему то не захотел явиться. Думаю, не дали ему жрецы из Арконы к своим детям спуститься. Не хочу худого говорить, да тяжко у меня на сердце. Да и прочие Боги молчат. Лишь один Перун к нам благосклонен оказался, пришлсь его о помощи просить...

Брячислав насторожился:

— Считаешь, Аркона нам будет палки в колёса вставлять?

И замер, когда жрец утвердительно сложил пальцы в знак "да". Не хотел он Кими расстраивать, тут же сидящую, а вслух произнёс совсем другое:

— Что ты, княже? Они нас снарядили, людей дали, с чего бы им вдруг?

Хотя руки его говорили совсем другое: "Княже, уже второй день непонятные предзнаменования. Одно скажу — глас Богов молчит. А значит сие одно — мы сами по себе. Отказались от нас Родовые Боги. Лишь один Перун благоволит нам, ибо доволен он походом и богатой жертвой. Думаю, нужно Крута дождаться с вестями..." Закончил Путята речь тайную, поднялся с седла, на котором сидел, спросил:

— Дозволь, княже, по становищам медных пройтись, поговорить с народом местным?

Но Кими опередила мужа:

— Не стоит, Путята-жрец. Не станут с тобой люди говорить. Напугал ты их. Да и злы они за вчерашнее — впервые на Совете убивают кого-то. После него — да, можно. Но на Совете кровь пролилась впервые с начала времён.

Оба славянина помрачнели:

— А как же насчёт торговли? Мы хотели посмотреть, что другие племена на продажу и мену выставляют...

Супруга князя вновь озарила шатёр своей улыбкой, пояснила:

— Так то вам и говорить не надо. Идите между становищ, ищите шкуры бизона, тура по-нашему. На них и будут товары предложены. Да и вам бы так же стоит сделать.

При словах этих переглянулись довольна оба мужчины — не заметила молодая женщина, что призналась в том, что уже не отделяет себя от славян, считая себя одной из них, ибо произнесла она "по нашему..." наречие супруга подразумевая.

— А если мы оба пойдём — отпустишь, лада моя?

Молвил князь супруге любимой. Залилась та краской, словно маковый цвет, кивнула головкой красивой, повязкой женщины родившей, семейной, украшенной по славянскому обычаю. Потом тихо добавила:

— Храбра возьмите с собой, и Слава. Но пусть без жён идут. Не принято тут такое. Все вопросы решают мужчины и вожди...

Доброе Кими посоветовала. Храбр — правая рука князей. Слав — мысли людские читает. Обман раскроет любой. Согласились оба, вышли из шатра, позвали обоих. Те явились тут же, и жёны за ними, как ниточки за иголкой. Йолла в одежде степной, чёрной кожи, в которой искусство езды кочевой по просьбе Брячислава показывала. Мол, если женщины у славов такие, то какие же воины? Анкана лебёдушкой плывёт, красоту свою и кротость показывает. Отучилась уже давно от северной походки, которой тяжести непомерные таскают. Переняла шаг у дев славянских плавный, степенный. Чай, двое уже у неё детишек, а и не скажешь, если не знаешь — так же красива и стройна, как до родов. Но взглянул строго князь, приказ отдал остаться. А коли чем недовольны — пусть идут в его шатёр, да супругу князя спросят, почему нельзя женщинам с ними идти. Лучше пусть возьмут жёны витязей Кими, да пойдут к телегам, достанут оттуда шкуры выделанные, и разложат товары славянские. Княгиня им покажет, как это делать нужно. Могут с товаром и сидеть — себя показывать, да на других смотреть. Притихли обе, и иннуитка и тугаринка впервые князь свою жену не просто супругой поименовал, но княгиней... Идут четверо чужаков по большому стойбищу всех племён, смотрят внимательно вокруг. Чувствуют на себе взгляды разные: и любопытные, и ненавидящие, одно понятно — равнодушных нет. Высматривают, кто что привёз из племён, что можно выменять. А что — купить. Острым взглядом отмечают знакомое уже. Или наоборот, неизвестное. Увидели злаки, которых раньше не встречали. Зёрна жёлтые, крупные на невиданном размере колоса сидят. Рядом такие же колосья, но ещё не чищенные — сверху волосья торчат. Лист зелёный, грубый. Рядом — дроблёная крупа из этих колосьев. Остановились, смотрят. Да как появился возле товара сенека, сразу в сторону отошли. Полюбопытствовал воин, окликнул их, спросил дружелюбно, словно и не погиб вчера их вождь от руки белокожих, почему чужаки не интересуются больше маисом? Путята ответствовал, что ни к чему им время терять — к осени всё знать будут. Пленные расскажут. Вспухли мышцы на щеках воина, но сдержался тот, заметив, что лишь осень покажет, каков урожай. Положил руку на пояс, на котором висела дубинка резная. Потом плюнул на землю, ушёл в своё стойбище. Дальше идут славяне, смотрят товар. Видят соль каменную, которую привезло одно племя с Равнин. Запомнили кто, чтобы в будущем менять. Далее прошли — плоды крупные, алые, мясистые. Вышел к ним человек племени пуэбло, пояснил, что название этому плоду — томатль. Но сами они его не выращивают, а выменивают на солнечный цветок у соседей с гор. Показал и сам цветок солнечный, поразив славян до глубины души: чаша жёлтая, с небольшими листочками. Внутри — словно бы семечки тыквенные, но поменьше и чёрные. Их можно и так есть, чистя кожуру и съедая мякоть, можно из плодов и масло давить. Показал бутылочку из тыквы небольшую. Попробовал Путята на палец масло, лизнул, доволен остался. Пригласил на товары славов посмотреть, потому что готово новое племя этот товар покупать в большом количестве. Князю пояснил, что и вкус приятен, и жирно это масло на диво, словно сало кабанье или прочее — попробовать бы стоило, можно ли жарить на нём, и горит ли оно? Согласился пуэбло в гости к новому племени зайти, пошли дальше славяне. Много чего нашли полезного, гостей к себе много зазвали, но поразили их больше всего яблоки земляные, коричневые. Их соседи пуэбло доставили — навахо, выменяв, а точнее, захватив у злобных майя, которые людей в жертву приносят. Пояснили навахо, что плод сей пекут в золе, и вкус у него божественный, достойный самого Маниту, хотя тот больше предпочитает маис. Но ни как выращивать его, ни как готовить ещё не знают они. Военная добыча, потому и не просят много. Позвали вождя навахо. Согласился тот продать яблоки земляные, имеющиеся у него, а за что — придёт к шкуре славов, выберет. Да снова ввязался в разговор прежний пуэбло, поскольку по тому, к чему проявили интерес чужеземцы, понял, что такие же земледельцы белолицые, как его племя. Улыбнулся доброй улыбкой, сказал, что знает его племя и как сажать этот плод, и как убирать, и как готовить. И коли пожелают славы, расскажет им с удовольствием. Поблагодарили его белоликие, пригласили в гости зайти в их вигвам после Совета. Принял пуэбло приглашение. Обещал нас следующий день после полуденного солнца явиться, ибо тоже интересно вождю, что могут ещё растить земледельцы?

Глава 20.

В тот вечер Совет быстро закончился, потому как Вождям не до рутины были. Быстро порешили все вопросы, да разошлись. Брячислав даже не понял, с чего тогда и собирались, когда можно было и без говорильни лишней обойтись. Едино что внимания заслушивало, что встал со своего места новый вождь сенеков, да кинул перед ним свою дубинку крашеную. Толкнула мужа Кими, шепнула, чтобы подобрал. Взял брошенное князь, да об колено и хряпнул с размаху на двое. Вздрогнули вожди, а супруга любимая губу закусила. Побледнела даже... Сразу четверо ещё поднялись с места, кинули Брячиславу свои колотушки. Тот на них посмотрел, потом вынул нож свой из ножен боевой, булатной стали, хотел было рассечь, да удержала его руку жена, не дала непоправимое сделать. После объяснила, что если ломаешь Топор Войны, значит, живых не оставишь у противника. Закончится битва лишь тогда, когда все противники мертвы будут. Лютое дело. Смертное. Выругался про себя князь, да назад хода нет уже. Каюга, онондага, мохоки и тускарора поддержали братьев по крови. Онайда воздержались. Значит, не против одного племени война будет. А супротив пятерых. Дёрнул Брячислав щекой недовольно, а в душе сомнения — справятся ли? То от Крута зависит. Сколь людей, и каких привезёт. Но воевать славяне умеют. Да против стали и конных не попрёшь, и лучники у славов не чета здешним. И в битвах дружина училась драться куда более жестоких, чем здешние меднокожие. Припечатал про себя решение — справимся! Коль хотят здешние войны — они её получат. Настоящую войну! Коей не видели. То и хорошо, что на примере малом покажут остальным, что значит славов задирать! Брендан-ирланлец машины свои наладит, жрецы зелье смертноносное для них изготовят. Собаки засады найдут да дома-стойбища. Ну а конная дружина вместе с закованными в сталь витязями всех вырубят, кто посмеет поднять оружие против нового племени. Так и будет! Поднялся князь с места, поклонился Совету, отдельно склонил голову перед теми, кто его людям войну объявил. Удивились все, зашептались, а Брячислав молвил своё слово:

— Благодарю Совет за доброту его, что признали нас равными себе.

Довольно заулыбались медноликие, задвигались. Лишь вождь пуэбло молчит, смотрит на слава чёрными глазами, и не обманул его предчувствий белоликий, закончил своё слово так, как и ожидал земледелец: