Фатальное колесо_Книга 1

Что это? Улыбается? Радуется, что всех нас так ловко провел?

— А пока мы роем носом землю, ты набиваешь яхту продуктами, топливом и сам назначаешь неплановый регламент. Чтобы навсегда проститься с негостеприимной Родиной. Ты ведь для этого сегодня ходил к Пятому? Сказал, что нужны дополнительные ходовые испытания? Так? Говоришь, к Фиоленту идем? А не в Турцию случайно?

И тут меня осеняет. Еще один червонец в кассу!

— Бонц!

Гришко непроизвольно вздрагивает.

— Ты ведешь яхту к месту эвакуации Бонц! Вот оно что! Так вот должен тебя расстроить. Состоялась уже эвакуация. Только не в Турцию. А на тот свет. Погибла Бонц. Упала со скалы и разбилась. Так что зря прогулялись...

Ну вот. Все и сошлось. Капитан уже не глядит вперед и не изображает глухонемого. Он пристально смотрит на меня. Очень нехорошо смотрит.

— Врешь, — медленно сквозь зубы произносит он.

Что и требовалось доказать.

— Может быть, и вру. А ты проверь!

— Умный? — Гришко многозначительно разглядывает меня. — Как говорится... мм-м... Раз такой умный, почему не богатый?

Ну, слава богу! Голос прорезался.

— Да не умный я! Умный тебя в первый день должен был расшифровать, — повышаю голос, стараясь перекричать подозрительные звуки из машинного отделения. — А так — кучу народу положили. А кстати, куда делась инспекторша? Дама твоя бубновая? Прикопал где-то?

Гришко дергает рулем, который уже явно плохо слушается. Но ему сейчас не до того.

— А и впрямь. Не шибко умный, — скрипит он. — Болтливые умными не бывают! Язык мой — враг мой. Была еще мысль тебя просто за борт случайно уронить. Может, и выплыл бы... Ну, а теперь... На "вышку" ты себе уж точно наболтал. Как говорил один мой друг, покойник... Черт! Не тянет ни хрена эта развалина!

— Про перегазовку забыл, морской волк. Резче газом! До упора давай. Какой ты волк? Шакал ты морск...

Грохот, визг, скрежет и треск — все в одном звуке!

И сразу без паузы целая серия страшных ударов, сотрясающих корпус суденышка. Гришко грудью врезается в штурвал. Яхта резко теряет скорость, проседает на корму и начинает заваливаться на левый борт, крупно вздрагивая, как раненое животное.

"Получилось! — молнией мелькает в голове, — Пошел разнос. Дотянул!"

От последнего чудовищного удара в борт обломков дизеля корпус встряхивает так сильно, что опора исчезает из-под ног.

Я лечу в воду.

Прощай, подарок Геринга...

Глава 36

О вреде чрезмерного купания

Счет времени был потерян.

Солнце давно уже зашло, а вместе со светилом исчез и последний ориентир в этой бесконечной вселенной, наполненной тьмой, шумом ветра и мегатоннами воды подо мной. Во рту пекло от соли, а горло горело так, будто наглотался раскаленного песка. Пить хотелось нестерпимо. Осознание вокруг себя невероятного количества жидкости, которая непригодна для утоления мучительной жажды, сводило с ума.

Пока было светло, я долгое время еще видел плывущего за мной капитана. Его голова то и дело вздымалась вместе с набегающими волнами и вновь пропадала между гребнями. В самом начале, сразу после аварии Гришко уверенно плыл размашистым кролем и даже несколько раз пытался сократить расстояние до меня, неожиданно делая спринтерские рывки. Может, спросить чего хотел?

Лежа на спине и расслабленно шевеля ластами, я по мере сил внимательно следил за всеми его телодвижениями и легко ускользал в случае опасности. Ласты давали мне неоспоримое преимущество. А вот Гришко был обречен — слишком резво он начал этот самоубийственный заплыв. К тому же, кажется, он был ранен. Контужен — так уж точно. После такого удара! Машинное отделение, где безумствовал разнесенный двигатель, оказалось точно под ногами у невезучего агента.

В любом случае, даже здоровому человеку нельзя так резко начинать длительный заплыв. Потому что хорошие пловцы тоже тонут. И в основном — из-за своей самоуверенности.

Вода — прекрасный хладагент для натруженных человеческих мышц. Можно долго плыть не чувствуя усталости, так как мозг не получает тревожных сигналов об опасном повышении температуры тела, которое происходит во время продолжительных физических нагрузок. Человек легко плывет, чувствуя себя полным сил, а на самом деле — жизненного горючего осталось на считаные минуты. Перегруженную мышцу неожиданно сводит судорогой, начинается паника, а страх на воде — жестокий и хладнокровный убийца. Страшнее акулы.

Капитан до ранения был в отличной форме, но то, в каком темпе он рванул за мной после гибели яхты, явственно мне подсказывало — путь его будет не долгим. Гораздо короче, чем расстояние до берега, которое я оценивал километров в шесть, не меньше.

Сам я практически не плыл. Точнее — не тратил силы на движение. Максимально расслабившись, лежал на воде и следил лишь за тем, чтобы голова моего собрата по несчастью не появлялась в опасной близости.

Гришко исчез из моего поля зрения гораздо раньше, чем я ожидал. Сначала я несколько раз слышал невнятные крики. А потом на новом гребне волны я просто очередной раз не увидел своего горе-попутчика.

И... ничего не почувствовал.

Ни радости, ни горя.

Только отвратительное жжение во рту и невыносимую жажду, которые мучали меня уже довольно продолжительное время.

Потом зашло солнце, которое я, лежа на спине, старался держать по правому уху. Пока стремительно угасала светлая полоска на западе, я, теряя драгоценные силы, прибавил скорости. А когда ориентира не стало, я просто расслабился. Плыть смысла не было. Как ни греби — все равно будешь двигаться по кругу. Толчковая нога непроизвольно будет выдавать большее усилие, как ни контролируй. Одна надежда — на течение. Здесь оно, кажется, идет вдоль берега. Может и прижать к скалам. А может, и не прижать...

Холодно не было.

Вода в море здорово прогрелась за три летних месяца и аномально жаркий сентябрь. Чувствовалось, что воздух гораздо холоднее. И его температура чувствительно упала с заходом солнца. Но я был в теплой воде, и переохлаждение мне не грозило. Главная опасность заключалась в потере сил, потому что от жажды я просто не успею погибнуть. Пойду ко дну, как "Титаник".

Я старался не давать страху заполнить свое сознание, хотя, если честно, жутко было до чертиков. Чудовищно угнетала темнота. Толща воды подо мной давила на психику как-то меньше. Живя на берегу южного моря, любой мальчишка с младых ногтей понимает, что утонуть на двухметровой глубине так же просто, как и на двухсотметровой. И разницы нет никакой.

Глубина не страшна сама по себе. Она опасна страхом перед ней. Как в том фантастическом рассказе, где выдуманные чудовища начинали кусать по-настоящему, стоило их реально испугаться.

А ведь в нашем фатальном путешествии по морю со мной рядом оказалось далеко не выдуманное чудовище. Вполне реальное — из мяса из костей. И смертельно опасное. Но кроме злости и досады по отношению к этому оборотню я вообще ничего не почувствовал. О страхе и речи не было.

Вот чудовище до меня и не дотянулось.

Свежепреставленный Гришко почему-то вспомнился в том прикиде, в котором я увидел его на яхте, — в спасательном жилете и голубеньких плавках. Он тогда меня учил: "Жилет нужен для маскировки". Ну, с маскировкой у него было все в порядке. А про истинное назначение этих оранжевых поплавков — что, забыл? В свой последний путь даже и не подумал накинуть на плечи спасательное средство, которое спасло бы ему жизнь.

Я, кстати, тоже забыл.

И поэтому сейчас с параноидальным педантизмом экономил силы, шевеля ластами лишь тогда, когда волна захлестывала голову. И все же постепенно чувствовал, как слабею. Носился весь день, как угорелый, да еще и не ел ничего практически. Откуда взяться дополнительной энергии в теле ребенка?

Я заметил, что уже не так ловко могу уворачиваться от набегающих волн, и соленая горечь несколько раз очень неприятно заливала носоглотку. Приходилось возвращаться в вертикальное положение и остервенело отплевываться. На это уходили драгоценные капли сил, которых становилось все меньше и меньше. Начинало потряхивать. Становилось прохладно даже в теплой воде — верный признак истощения. Где-то в глубине сознания зарождалась черная паника. И осознание глухой безнадежности, заполняющей все вокруг меня.

Организм работал уже на каких-то немыслимых резервных запасах. Я чувствовал, как мною начинает овладевать вялое, тупое безразличие, вытесняющее панические позывы. Очень плохой знак. Хотелось сжаться в микроскопическую точку, как тогда, под ногами у Чистого на обрыве. Сжаться и оставить за пределами сознания и раздирающее глотку жжение, и тупую боль в перегруженных мышцах, и холодные коварные волны теплого моря...

Резкая боль обожгла шею, и я ужом завертелся в пене, очередной раз прилично заглотнув морской воды.

Медузы! Твари бесхребетные.

Милые твари! Дорогие мои! Спасибо вам, медузы.

Во-первых, болезненный ожог очень своевременно вырвал меня из накатывающей апатии. А во-вторых, я увидел, что в темном пространстве, окружающем меня со всех сторон, есть, оказывается, полоса еще более черного мрака. И он доступен мне даже на последних каплях жизненного горючего!

Наплевав на экономию, я развернулся на живот и отчаянно замолотил руками и ногами. Громадные скалы Фиолента возвышались передо мной в каком-то полукилометре.

Поживем еще!

Чуть не сглазил!

Сначала меня начали хватать судороги. Я успевал задержать дыхание и болтался поплавком, отчаянно растирая под водой изможденную мышцу. Потом, превозмогая острую боль, вновь рвался к скалам и... получал судорогу на другую ногу. В глазах плыли яркие пятна, потом резко темнело, и опять яростно вспыхивали мириады ослепительных брызг. Я бился за жизнь уже неосознанно, инстинктивно, как умирающий зверь.

Потом меня протащило волной по подводному рифу, усеянному мелкими ракушками молодых мидий, сорвало с ног ласты. Вместе с саднящей болью от бесчисленных порезов меня плетью хлестнула бешеная, исступленная радость — доплыл! Суша! Твердь!

И тут же меня очень чувствительно пару раз приложило об эту твердь предательскими волнами, беснующимися об упущенной добыче. Я с третьей попытки выцарапался на скользкую скалу и долго лежал, забыв о боли в измученном теле, жажде и вообще обо всем на свете.

Я просто лежал, а безумные искры, словно сполохи какого-то сумасшедшего праздника, еще долго кружились в моем сознании и не желали гаснуть. Тело била крупная дрожь, а шокированный смертельной опасностью мозг не желал формировать ни единой осознанной мысли. Нахлынули наконец и паника, и животный ужас, и все то, что идеально ложилось в теорию посттравматического синдрома.

И понимание этого было первой здравой мыслью.

Ну что ж. По крайней мере, начинаем называть вещи своими именами.

Шатаясь, я на четвереньках вскарабкался чуть выше, отметив краем глаза еле различимые просветы на горизонте с восточной стороны.

Скоро рассвет.

Я знавал эти суровые места — излюбленные места экстремального отдыха подростковой молодежи. В темноте на вершину обрыва нечего было и думать подниматься. Верная смерть. Тем более для того, кто не знает местных запутанных и крайне опасных тропинок. Бонц не даст соврать.

Нужно было ждать восхода солнца.

Это была вторая здравая мысль.

Третья просто не успела оформиться, потому что я, добравшись до первой приемлемой ложбинки в камнях и сладко хлюпнув воспаленным носом, безмятежно уснул богатырским сном.

Мой сон был про то, как мне... невыносимо холодно...

Глава 37

Где-то я уже это все... когда-то видел

На камнях Фиолента я проспал почти до обеда.

Потом добавил еще пару суток на койке в больничной палате, куда меня доставили соратники, переполошенные моим неожиданным звонком. Официальную выписку, разумеется, отложили, а родителям вновь рассказали какую-то чрезвычайно правдоподобную версию о продлении карантина.

Какое это наслаждение — хрустящие простыни и мягкая панцирная кровать! И надежная твердь под ногами. Блаженство!

А вот в конторе гармонии не прибавилось.

Пока я восстанавливал силы, буквально все стояли на ушах. Надо было думать — сообщение об агенте в рядах КГБ четко ложилось в категорию "ЧП союзного масштаба". Шерстили всех не по-детски. Параллельно через мелкое сито перетряхивали связи безвременно почившего капитана — окружение, знакомства, контакты. По минутам восстанавливали его поступки, перемещения, разбирали служебные дела — чуть ли не под микроскопом. И самое неприятное заключалось в том, что пока не нашли абсолютно НИЧЕГО криминального. Или хотя бы антисоветского.

Моя версия подвисала в воздухе.

Да! Как я уже говорил, Гришко умел маскироваться.

— Ты должен знать об этом, Старик, — говорил Пятый, прямо глядя мне в глаза, — твою гипотезу о наличии крота в органах безопасности руководство считает бредом воспаленного воображения. Все улики — косвенные. Все предположения — интуитивные. Нет ни одного факта, связывающего Гришко с иностранными разведками.

— А вы? Вы-то понимаете, что я прав?

— И я, и вся группа. Мы знаем, что ты прав. Версия логична и безупречна. Только одной схемы, пусть и убедительно нарисованной, крайне мало. Ты это должен понимать. Тем более что эта версия очень НЕУДОБНА для кое-кого наверху.

Ну да! Можно себе представить, сколько высоких кресел сейчас опасно вибрируют и сколько погон желают слететь с заслуженных и уважаемых плеч. Подумать только — вражеская сеть под носом у всесильного КГБ! И в страшном сне не приснится.

— Что получается? — стал рассуждать я. — Им что, выгоднее преподнести ситуацию так, что я сдуру угробил сотрудника и дорогостоящее оборудование? С вытекающими оргвыводами?

— Не хочу тебя расстраивать, но это пока лежит на поверхности. В качестве официально признанной версии.

— Подождите! — я в раздражении уселся на кровати. — Допустим, Гришко не при чем. Но ведь есть улики, прямо указывающие на наличие вражеской сети: фотопленка, миникассеты. Бонц, Галина, Трюханов, наконец, которого вы арестовали. А как же попытка вербовки офицера-летчика? Это все — что, бред воображения?

Сергей Владимирович усмехнулся. Что-то уж больно невесело...

— Ты меня пытаешься убедить? Я вообще-то в теме.

— А начальство — что? Не понимают там, наверху?

— В том-то и дело, что очень хорошо понимают...

Многозначительно помолчал.

— Ну ладно. Ты пока выздоравливай. Не все так грустно. Хотя и не все так просто. Вернемся к этому разговору чуть позже.

Направился к выходу, но задержался возле дверей.

— Для полноты картины. Знаешь, по какому варианту разрабатываются сейчас найденные диктофонные кассеты?

— Ну?

— В качестве образчиков забугорных технологий из среды фарцующей клиентуры. Вот так! Целая межведомственная группа создана для сбора доказательств.

— Так ведь это — идиотизм! Чистой воды.