Раненый мир - Книга Холмов

Старший над юнцами словно очнулся и решительно подошел к ней. Взгляд его вмещал столько чувств, что сжатые, побелевшие губы Алейны слегка дрогнули, не в улыбке, но в намеке на усмешку. Конечно, она простила его. Пускай теперь заслужит.

— Сожми руку. Вот здесь.

Ланцет сверкнул в пальцах целительницы и лег ей в подол, но, безупречно острый, прорезал его и упал в грязь. Алейна явно устала. По тыльной стороне локтя Беррика потекла густая, темная кровь. Девчонка накрыла разрез рукой, другую руку положила Марет под левую грудь. Кровь холмича вливалась в жрицу, проходила сквозь нее, превращаясь в чистую энергию жизни, выходила из другой руки Алейны и впитывалась в плоть умирающей. Получив такой дар, тело само распределит как нужно: если нужна кровь, сделает кровь. Неудивительно, что энергия, солнечно просвечивая сквозь ребра и кожу Марет, стекалась ей в правый бок.

Ланцет блестел в грязи, но капли крови уже бесследно стекли с него, а черная жижа не лепилась на невероятно гладкие, совершенные изгибы. Все же, белый единорог не был единственным чистым в Землеце. Святой символ Матери и кровавое орудие страшнейшей ведьмы, проклятой даже своими сестрами на долгие века — два столь разных средоточия чистоты, в шаге друг от друга, орудия одних и тех же спасительных рук... это многое говорит о мире, о жизни.

Наконец Алейна кивнула. Отстранила Беррика. Тянулись секунды, но стало понятно, что девочка не умрет. Хоть и несладко ей придется, после всего совершенного...

Жрица спрятала ланцет в костяной футляр и убрала пузырьки с отварами, из которых чем-то поила спасенную. С трудом разогнулась, тихонько замычав от усталости. оперлась о вытянутую руку Дмитриуса, мягко и спокойно, будто та не была орудием смерти, нацеленным в холмичей. Улыбнулась в их скривленные лица.

— Марет будет жить. Она не виновна. Ее совратила владычица Ареана, как и всех вас. И некоторых из нас.

В голосе жрицы не было обвинения, констатация факта.

— Вот и славно, — зачастил староста, — расходись уже, честный люд, отдыхать пора, синяки глиной мазать. Завтра будем думать, судить, да рядить, утро вечера светлей. Расходись, расходись, покончено с демоницей, под Холмом она.

Он семенил вокруг Лисов расширяющимися кругами, проваживая земляков по домам. Беррик взял Марет на руки и понес ее в дом Выдера. Бледная мать плелась за ней, ловя спиной проклинающие взгляды соседей.

— Милосердная жрица, — взбулькнула дебелая молодка с вытянутым и вдавленным, как молодой месяц, да еще и бледным как месяц лицом, подступая маленькими шажочками. За спиной у нее жалась все та же семья, мужик с отрубленными пальцами, посеревший, завернувший руку в тряпье, двое других с пораненными ладонями, да дородная баба в расшитом переднике, с кикой на голове. — Соизволите ли... раны исцелить... вашим воином нанесенные... по вине демоницы...

Голос девки заплетался и затихал, по мере того как взгляды Лисов сходились на ней. Испугавшись, она резко попятилась, по привычке подбирая длинное платье с узорами, хоть и бестолку, оно было полностью в грязи.

— Не соизволю, — сказала Алейна, отвечая не молодке, а хозяйке семьи. — Вы меня в жертву демону принесли и отдали. А только что кляли и грязью кидались. Завтра может подумаю, а сегодня пошли прочь.

— Брешут все про твою Матерь, — презрительно бросила баба и сплюнула. — Нет в ней святости! Пошли.

Анна и Ричард одновременно повисли на руке Дмитриуса, которая в ту же секунду сдвинулась и уставилась матроне прямо в голову. Оба Лиса гнули стальную длань вниз, сбивая прицел и шикая:

— Стой!

— Перестань!

Но стрелять и не понадобилось, холмичи припустили, мелькая ногами, злобная баба испуганно мычала на бегу, а дебелая молодка нелепо и высоко вскидывала колени. Каждый из Лисов смотрел им вслед по-разному: Дмитриус с оценкой, если выстрелить в хамку, какая вероятность, что попадешь удачно, и она дотянет до утра? Анна с жалостью и стыдом, Винсент с удовлетворенной улыбкой, Ричард уже спокойно — народ как народ, что с них взять, брехливых.

Жрица закрыла глаза, прижав руку к символу Хальды на груди.

— Ареана так и сидит в девочке? — тихо спросил маг, провожая взглядом расходящуюся толпу.

— Так и сидит, — кивнула Алейна, не открывая глаз, обнимая Дмитриуса за плечо и тихонько пытаясь усмирить дрожь усталости.

— Когда проснется, так и будет развлекаться с людишками?

— Так и будет.

— И когда проснется? — спросила Анна.

— Она у врат смерти побывала, а как вернулась на землю, я ее усыпила так сильно, как только можно было. Ну, чтобы она все-таки проснулась когда-нибудь... Дня три точно будет без сознания. Скорее дней пять, сначала в отрубе, потом в бреду.

— Все это время, используя разум девчонки, Ареана сможет проникать к местным в сны, и играть с ними, — мрачно и пророчески предостерег Винсент, кутаясь в мантию от надвинувшегося холода. — Кто знает, чего эта изощренная тварь сумеет добиться даже таким образом. Может, прямо сейчас они лягут спать, а проснутся уже порабощенные, и точно нас поубивают. Или мы их.

— Надо забрать ее из Землеца и увезти туда, где смогут изгнать демоницу.

— К Хилеону?

Светоносный мог бы вышвырнуть Ареану одним движением руки, в этом никто из Лисов не сомневался. Не после тех чудес, или ужасов, которые он при них сотворил. Не только изгнать, но и запечатать деву так, что большее никто в нее не войдет, до замужества точно.

— В идеале да, к Хилеону.

— Ну, пока-то мы не можем в Мэннивей уехать. И лошадей теперь нет, можно, конечно, отобрать у местных в счет расплаты... Ты же не вернул еще тягачей местных? — Ричард отрицательно покачал головой, мол, не вернул еще. — Но и заказ мы пока не вполне завершили.

— Значит, надо ее просто унести подальше от поселения. Посадить старую бабку ее выхаживать где-нибудь в лесу, и пусть живут как ушельцы.

Алейна вздохнула.

— А давайте, — сказал Винсент довольно резко, — не взваливать на себя очередных пейзан. Все это не наши проблемы.

— Ну как не наши, — в тон ему возразила Анна, — мы бирки носим для чего, чтобы и таких вот защищать. Оставим Ареану в Землеце — хана Землецу, а если с помощью этой толпы она из-под Холма вылезет, то и нашим биркам хана. Готов снова ходить с железом вместо серебра? И это в лучшем случае, трибунала никто не отменял.

Вряд ли их, служащих лично Хилеону, осмелятся бросить под трибунал. Но никто из Лисов в жизни не стал бы проверять.

— Я не о том, что надо все бросить на произвол судьбы, — покачал головой маг. — Я о том, что у этих убогих есть свой владелец. Вот пусть он с их проблемами и разбирается. Пора уже сыграть господину Гвенту песню ветра, и пусть сам прикажет холмичам увести Марет отсюда подальше.

Здесь серый был совершенно прав. Все замолчали и повернулись к телу, распростертому в грязи. Ветряная арфа была поручена Келу, и хотя она лежала в тайнике внутри броневагона и воспользоваться ей мог каждый, но настраивать как следует умел только он... Как ни оттягивай этот момент, все равно он все ближе и ближе, жрица на деревянных ногах приблизилась и склонилась над сыном Странника. Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.

Остальные взяли себя в руки и тоже подошли. Ричард перевернул его, и все смотрели в белеющее из-под стекавшей грязи холодное лицо. У всех внутри замер тяжелый, неповоротливый ком. Даже у Дмитриуса.

— Да что б тебя!! — завопила Алейна. — Гребаный Келя, огрый хер тебе в жопу!!

Лисы онемели. За все время их знакомства и все невероятные испытания, перенесенные ими вместе, рыжая ругалась только второй раз.

— Он жив! — воскликнула девчонка, смахивая слезы с лица. — Жив, сволочь!

— Он не дышит, Алейна... Лицо белое и весь холодный, — осторожно сказал Дик, глядя на нее как на поехавшую.

— И чего теперь? — ехидно оскалилась рыжая, глянув на него снизу-вверх. — А час назад об него нож сломался! И утром железные варги ему ни царапины сделать не смогли. Это те самые, которые лапой полбашки сносят.

— Лапой это одно! Ну вышла у него как-то защита, может Странник благословил беднягу-сына. Но как же можно не умереть после того, как захлебнулся?!

— Ой, ну захлебнулся и захлебнулся. Да, внутри везде грязь, нет, не дышит. А потому что не надо ему дышать!

Теперь уже все смотрели на Алейну, как на сумасшедшую.

— Бессмертный он, — совершенно наплевав на взгляды собратьев, отрезала Алейна. — Физически его убить нельзя. Ничего не напоминает?

— Низверг.

Всех пробила дрожь.

— Но как же?..

— Не знаю, как же. Вы говорили, Безликая тварь у него служение забрала? Получается, забрать-то забрала, но в обмен и дала кое-что. Бессмертие.

— Охренеть.

Даже Дмитриус резко скрипнул.

— Зачем ей вообще чего-то давать?

— Ну, на факультете низверговедения нам говорили, что в месяц Багровой луны низверги становятся добрыми, вылазят из-под Холмов и дарят подарки первому встречному! Этот праздник называется День добрых ни...

— Все-все, мы поняли. Ты совершенно уверена, что он не мертв?

— Я совершенно уверена, что он жив, — невозмутимо ответила жрица.

— Ты чувствуешь это? — переспросил Ричард, все никак не в силах поверить в невозможное.

Но с Лисами постоянно случалось что-нибудь невозможное. Жизнь такая, и мы такие, говаривал вот этот самый Кел. И теперь он распростерся перед ними, с полными легкими и полным желудком грязищи, но, по словам Алейны, удивительным образом не погибший. Бессмертный.

— Чувствую, — кивнула она. — Только как его в себя-то привести... Когда дыхание остановилось, он как-то отключился. Не мертвый, но и не в сознании. Он не сможет все это вырвать, ну даже если сможет, то в груди-то...

Стальной скрежетнул и наклонился, навис над Келом и замер в такой позе. Постучал себе в живот.

— Владыки тверди, — гулко сказал Дмитриус, и это, кстати, были первые его слова за весь вечер. — Давайте там. Тяните мать землю-сыру. Из сына дорог.

Гремлинские лапки высунулись из темноты берлоги в холодный ночной мрак, зябко перебирая когтистыми пальчиками.

— Гррр, мррр, — промурчал Нирявик.

— Хррр, — отрезал его собрат.

Скрючив лапсы, братья стали потягивать, подергивать невидимую грязь в теле жреца.

— Переверни его и положи на колено животом. Чтобы голова вниз свисала, — устало приказала Алейна. Ричард сделал это, удивленно качая головой.

Ялвик и Ниялвик зацепили магией тверди послушную им, хоть и жидкую, землю, и потянули наружу, исторгая ее из неподвижного тела. Грязь выплеснулась из бездыханных носа и рта, она лилась и лилась неровными толчками, сначала обильно, потом все меньше, все судорожней и слабей. Под конец гремлины выскребывали остатки из Кела, как муку из сусека, когда ее осталось еще немало, но вся рассыпана по углам и еле зачерпнешь. Стрекоча и вращая руками, они прилагали все больше усилий, чтобы вытягивать землю по капле, и под конец, удовлетворенно хрюкнув, плюхнулись обратно в свое железное дупло. Дмитриус как ни в чем не бывало распрямился и захлопнул дверь.

— Очищение бы, — задумчиво произнес серый маг, который смотрел на этот эксперимент. На его маске из мглы клубилась сумрачная улыбка. — Все равно у него вся слизистая в местных ммм нечистотах.

— Конечно, — улыбнулась Алейна. Свет уже мягко разгорался в ее руках. — Уж на это меня еще хватит сегодня...

Анну всегда завораживало смотреть, как работает очищающий свет. Исконная магия, слабая, но какая чудесная! Попав в котелок с грязной речной водой, он как-то вытравливал из нее всю грязь, за мгновения вода становилась чистой, родниковой, только сверху шел слабый сизый пар, а внизу темнели твердые крупицы, осадки. Окутав плесневелый хлеб, очистительный свет истреблял всю плесень, и хоть краюха не становилась особо вкусной и свежей, но ее вполне можно было есть. Особенно, если слегка опалить над костром. Даже несвежий окорок можно вернуть к свежести, если он сомнительно запах не так давно. Но больше всего Анне нравилось, когда рыжая девчонка, играясь, касалась светящимся пальцем грязного пятна на рубахе, или вела полной ладонью по запыленному дорогами платью, и грязь испарялась темным дымом. Только надо было после стряхнуть невесомую черную пыль.

Алейна пыталась уложить безвольную голову себе на колени и напоить Кела светом из ладоней, дать ему вдохнуть сияние, чтобы омыть все внутри. Но он не пил и не дышал.

Тогда девчонка выпила свет из обеих ладоней, аж вся голова засияла, наклонилась и поцеловала Кела в губы, вдыхая в него выдох за выдохом. Сын Странника дрогнул, руки его поднялись и вновь опали, но потом снова поднялись и легли Алейне на плечи. У всех что-то всколыхнулось в груди, у Анны помутилось в глазах.

Светловолосый отстранился от девчонки и дернул ее за нос.

— Нет уж, — весело сказал он, — хоть у тебя и ого-го буфера, сестренка, но нам не быть вместе. Апчхи!!!

Лисы смотрели на него молча, и это был самый радостный и светлый миг за весь изматывающий, убийственный, ужасающий день и прилипшую к нему адскую ночку.

— Мы уже всех победили и всех спасли? — уверенно осведомился Кел, садясь и безобразно высмаркиваясь. — Сколько можно совершать подвиги, пойдемте наконец отдыхать!

— Вот, господа хорошие, ежели такой постой вам удобнее... — золтыс указал на сорванную с петель половинку старых деревянных ворот, которая теперь выполняла роль настила перед входом в большой, покосившийся от старости амбар. Он давно уже не был амбаром, весь нижний уровень облюбовали белые собаки, добрая половина из которых уже спала, а вторая укладывалась. Настоящее лежбище, куча мохнатых морд, боков и хвостов. Клоки линялой шерсти смешались с кучами грязного сена с равнинных лугов — в густом землецком лесу такая трава не особо и росла, ее везли оттуда же, откуда приехали Лисы.

На средний ярус, и, тем более, под аккуратно залатанную крышу етахам было не добраться, а стоящий на пригорке амбар оказался хоть и развалина, но сухой, поэтому здесь по-прежнему хранили сено для местного скота. Оттого и конюшня рядом, длинное приземистое строение тянулось справа, но за высоким забором, чтобы отгородить коней от собак. Средний настил был под завязку забит горами уже высушенной травы, а на верхнем, под самой крышей, сушилась недавно привезенная.

Странный, но больше приятный дух шел от амбара: снизу ожидаемо дохнуло прогорклой псиной, Кел снова оглушительно чихнул, но зато сверху веяло глубоким развалом томленых трав с щедрым оттиском медвяных цветов. Алейна-травница сразу улыбнулась и полезла туда.

— Удобнее здесь, — кивнул Дик, спрыгнув с броневагона и распрягая коней, чтобы привязать их прямо у входа. — Гостеприимством твоих земляков мы сыты по горло.

Прискорбно кивнув, замученный староста махнул рукой и заковылял к себе. После всех этих страхований надо бы и поспать часка два-три. Перед тем, как на мясной привоз к рассвету подниматься.

Оставшись одни, Лисы разлеглись наверху. Как же здесь пахло, как хорошо было, словно не мягкие горки сена, а живой ковер и ласковая родная кровать. Да и чертовы крестьяне не подкрадутся: собаки спят чутко и будут с радостью привечать своих. А уж как их Лисы приветят, если чего...