Слуги, завидев правителя, подхватили ведра, тряпки и шмыгнули в служебный коридор.
— Где Малика? — спросил Вилар.
— С каких это пор ты интересуешься служанками? — промолвил друг, неторопливо спускаясь по ступеням.
— Адэр! Пожалуйста! Где она?
— Она сломала ногу. Мне пришлось отвезти ее к доктору, маркизу Ларе.
Вилар схватился за перила:
— Ногу? Как она умудрилась?
— Ты не знаешь, как люди ломают ноги? Одно плохо — этот доктор Ларе ни черта не смыслит в переломах. Поэтому, ты уж извини, я забираю у тебя Йола.
Голос Адэра звучал убедительно, но в синих глазах мелькнуло нечто незнакомое — растерянность. И движение, каким он поправил сапфировые запонки в манжетах шелковой сорочки, было слишком порывистым и не вязалось с величавой осанкой.
Адэр направился к выходу из замка. Вилар смотрел ему в спину и чувствовал, как необъяснимый страх выхолаживает душу.
— Я могу поехать с вами?
На пороге Адэр на секунду замешкался.
— У тебя десять минут, — сказал он, даже не оглянувшись.
Ровно через десять минут Вилар выбежал из замка, держа наспех собранный саквояж. Адэр давал какие-то указания стражу, сидящему за рулем машины охраны. Похлопал ладонью по крыше автомобиля. Страж завел двигатель и покатил по аллее.
В голове роились вопросы, но, решив, что друг сам обо всем расскажет во время дороги, Вилар промолчал. И каково же было его удивление, когда Адэр сунул ему в руки карту, улегся на разложенное переднее сиденье и с головой укрылся пледом.
* * *
Ярис устало опустился в мягкое кожаное кресло. Посмотрел на стопку писем. Взял верхний конверт, но, так и не распечатав, снял очки, сложил на столе руки и уткнулся в них лбом. Ночь оказалась слишком тяжелой даже для такого опытного и самоотверженного врача, коим был Ярис Ларе.
От прадеда он перенял любовь к народу, от деда унаследовал страсть к медицине, от отца перешла звонкая монета. И потому для маркиза Ларе не существовало ни богатых, ни бедных, он делил всех людей на здоровых и больных, самозабвенно был предан своему делу и не задумывался о доходе.
Но сейчас Ярис чувствовал себя несчастным и разбитым. Он двое суток боролся со смертью и впервые в жизни отступил. Под утро отправил падающих с ног помощников спать, усадил возле кровати сиделку и просто ушел.
Палаты клиники помнят всех своих пациентов. Большинство из них бедные люди — богатые предпочитают болеть в роскоши. И порой, проходя мимо приоткрытых дверей или сидя за столиком дежурной сестры и расписывая назначения, Ярис слышал удивительные истории — чем еще может отвлечь ребенка от боли мать или бабушка? Как любой образованный человек, он в сказки не верил. Оказывается — зря. Именно в эту минуту в одной из палат умирает моруна. Это ее он оставил на волю Бога. Оставил не потому, что передумал спасать пришелицу из древнего предания, и не потому, что забыл комплекс мер по реанимации человека. Ярис не понимал, чем Малика цепляется за жизнь, и неведомая сила, удерживающая моруну на этом свете, вгоняла его в дрожь.
Ему приходилось лечить ориентов. Странные люди с необычайными способностями, в которых Ярис не разбирался и, честно говоря, не хотел разбираться, интуитивно чувствуя подвох в россказнях морского народа о себе.
Ему случалось лечить ветонов, правда, очень давно, когда в их резервации еще не было бесплатной медицины и необходимого количества докторов. Но время до сих пор не умалило восхищение выносливостью этих людей. Их болевой порог был настолько высок, что невольно из памяти всплывали легенды о ветонском Боге, который выточил из скалы подобный себе удивительный народ.
Во время поездок по стране Ярис не раз встречался с климами. Но эти уж точно не его пациенты — разговаривают с растениями, обнимаются с деревьями и никаких лекарств, кроме настоек из трав, не признают.
Теперь судьба свела его с моруной. И то, с чем столкнулся Ярис, пугало его больше, чем мистическое поверье о способности этих женщин завладевать душами и сердцами мужчин и подчинять избранников своей воле.
Любой другой врач, будь он хоть самым ярким светилом науки, еще вчера вечером констатировал бы смерть девушки — дыхание отсутствует, сердце не бьется, температура тела равна комнатной температуре. Но как бы он объяснил письмена? Ярис увидел их на спине чуть ниже талии, когда санитарки смыли с Малики кровь и грязь перед тем, как перевезти ее в палату, и вспомнил сказку о нестираемой метке морун. Но он не знал, что надписи бегут.
Что только Ярис ни делал за эти двое суток: искусственное дыхание, вентиляция легких, массаж сердца, переливание крови — да разве все перечислишь? Но с вечера моруна по всем признакам была мертва, а письмена жили.
И вот сейчас Ярис ждал прихода сиделки с горьким известием, что строчки или застыли, или исчезли.
Раздался стук в дверь.
Ярис вздохнул, надел очки:
— Войдите.
На пороге возникла сестра милосердия:
— Маркиз Ларе! К вам...
Но Ярис уже услышал шаги в конце коридора. Так шел Адэр Карро через Мраморный зал к обычному креслу вместо трона — широко, уверенно, чеканя шаг.
Ярис поднялся, ногой задвинул под стол корзину для мусора, пробежался пальцами по пуговицам халата, прихлопнул карманы, замер посреди кабинета и, когда Адэр переступил порог, слегка склонил голову:
— Мой правитель!
Адэр ответил легким кивком:
— Маркиз Ларе! — И пронзил взглядом.
— Она умирает, — выдохнул Ярис.
— Я не один, — произнес Адэр и уселся в кресло во главе стола.
В комнату вошли знатный молодой человек со знакомой внешностью и двое смуглых, сморщенных стариков, очень похожих на ориентов.
— Маркиз Вилар Бархат, — проговорил Адэр, указав кивком на высокородного мужчину. — Он приехал со мной из Тезара.
Ярис и Вилар обменялись приветствиями.
Адэр движением брови указал на старцев:
— Это родственник Малики — Мун. А это специалист в области травматологии — Йола. Они будут находиться с девушкой, пока она не поднимется на ноги.
— Мой правитель! Насчет родственника — согласен... — промолвил Ярис, окинув взглядом старика в довольно приличном для ориента костюме.
Переключил внимание на старца в одежде морского народа — просторные холщевые рубаха и штаны и мягкая кожаная обувь без твердой подошвы:
— Позвольте взглянуть на вашу лицензию травматолога.
Старец потер мизинцем кончик носа:
— Йола всю жизнь лечит.
Ярис пригнул голову:
— Простите?
— Йола умеет лечить.
— Простите. Я не расслышал, — сказал Ярис. — Сколько лет вы практикуете?
— Йола лечит, а не практикует.
Ярис повернулся к Адэру:
— При всем уважении к опыту и возрасту я не могу позволить человеку без должного образования прикасаться к больной.
— Маркиз! Проводите их в палату!
— Прошу прощения, мой правитель, но в моей клинике действуют определенные правила, нарушать которые никому не позволено. Даже мне.
Адэр поднялся:
— Распорядитесь перенести Малику в машину.
— Ее нельзя перевозить!
Адэр направился к двери.
Через минуту тишину коридора вновь нарушил звук шагов. Маркиз Ларе вел стариков в отделение интенсивной терапии.
Со стула вскочила сиделка. Приподняв подол белоснежного платья, присела и слегка склонила голову. Белокурые локоны спрыгнули с покатых плеч и замерли на высокой груди.
— Иди, Вельма, отдыхай, — сказал Ярис.
Девушка выпорхнула за дверь, оставив в палате тонкий аромат таежных лесов.
Ярис приблизился к лежащей на боку Малике. Бросил сокрушенный взгляд на письмена — час назад они бежали намного быстрее.
Накрывая простынею спину, усеянную кровоподтеками, произнес:
— Вельма все время находится рядом...
Повернулся к старикам и умолк на полуслове.
Адэр ничего не сказал им! Он привез сюда дряхлых, беспомощных людей и даже не удосужился хоть немного подготовить их к сильнейшему всплеску переживаний!
Ярис подхватил Муна под локоть, усадил на стул. Втиснул в трясущуюся ладонь стакан воды с успокоительными каплями. Подошел к Йола, но тот оттолкнул протянутую руку, ущипнул себя за ухо и с нестарческой резвостью подскочил к кровати.
Прикоснулся к шее Малики:
— Сколько?
— Что "сколько"? — переспросил Ярис.
— Сколько не дышит?
— Со вчерашнего вечера.
— Сколько часов?
Тон тщедушного на вид старика был жестким и требовательным. Ярис растерялся — доныне простой люд разговаривал с ним, как с Богом — полушепотом. Не зная, как отреагировать на недопустимый образ обращения к себе, взял с тумбочки карту болезни. Пролистывая страницы, пытался вспомнить, о чем спросил ориент.
Йола осторожно повернул Малику на спину. Взглянув на лицо, отшатнулся. Но уже через секунду худые пальцы вонзились в грудную клетку девушки.
— Осторожно! — вскричал Ярис. — У нее сломаны...
— Третья.
— Простите?
— Сломана третья кость. Верх сердца.
Ярис нахмурился.
Старик вдавил в тело ребро ладони:
— И пятая. Низ сердца.
Вогнал пальцы в межреберье настолько глубоко, что, казалось, проткнул кожу насквозь:
— Сердце живое.
Ярис снял очки. Надел.
— Сколько не дышит? — вновь спросил Йола.
Ярис скользнул взглядом по записям в карточке, посмотрел на настенные часы:
— Одиннадцать часов.
— Йола нужны минуты.
— Одиннадцать часов и двадцать минут.
— У Йола есть сорок минут.
— Простите, я не понял.
— Ориенты могут долго не дышать. Так понятно?
— Это я знаю. Ко мне приносили мальчика. Ориента, — говорил Ярис, наблюдая за пальцами старика. — Он вдохнул кусочек ракушки. Пока его несли, пока я извлек инородное тело... По идее ребенок не дышал пять часов, хотя я думаю, сломался мой стетоскоп, и потому я не смог услышать...
— Ориенты ныряют на двенадцать часов, — перебил Йола.
— Малика — ориентка? — искренне удивился Ярис и даже успел за долю секунды подумать, что впредь не стоит подслушивать сказки.
— Малика — нет. Отец Малики — ориент.
Фраза, произнесенная стариком минуту назад, наконец-то, догнала Яриса.
Он окончательно смутился:
— Вы хотите сказать, что ориенты могут обходиться без воздуха двенадцать часов?
— Йола не хочет сказать. Йола уже сказал.
Ярис оттянул воротник рубашки:
— Предположим, вы услышали сердце. Предположим, девушка может не дышать длительное время.
— Двенадцать часов, — вставил Йола.
— Хорошо, я запомню. Но у нее температура такая же, как в комнате. Температура трупа.
— Отец Малики — ориент.
Ярис прижал к виску ладонь:
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Ориент ныряет на двенадцать часов в холодную воду. Ориенту нельзя мерзнуть.
— Вы хотите сказать, что, когда ориент задерживает под водой дыхание, температура его тела понижается до температуры окружающей среды?
— Но не ниже двенадцати градусов.
— Вы шутите?
— Йола не умеет шутить.
Ярис расстегнул верхнюю пуговицу рубашки:
— А куда ныряет ориент на двенадцать часов?
— В море. Мун! Помоги.
Ярис посмотрел на старика, сидящего на стуле, и поморщился — в суматохе он явно переборщил с успокоительными каплями.
— Я помогу. Что надо сделать?
— Йола хочет посмотреть спину.
Ярис и Йола осторожно перевернули Малику.
Взглянув на письмена, Ярис вытер выступивший на лбу пот. Слова побледнели, проступали не все буквы, и лениво бегущие строки походили на прореженные зубья старой расчески.
— Йола не знал, что надпись живая, — сказал старец озадаченно.
— Именно это удерживало меня от вскрытия.
— Сколько у Йола времени?
Ярис посмотрел на часы:
— Двадцать минут.
Пальцы старика забегали по спине Малики.
— Четвертый выбит. Пятый.
— Подождите, не так быстро, — попросил Ярис, лихорадочно листая карточку.
— Седьмой. Копчик смещен.
— Подождите!
Но старик уже переворачивал Малику на спину:
— Сколько у Йола времени?
— Десять минут. А что вы делаете?
— Йола хочет знать, почему Малика не дышит.
— Честно говоря, когда я увидел девушку, решил, что у нее вообще не осталось целых костей и внутренних органов. Но при обследовании методом пальпации оказалось...
Ярис подавился словами. Пальцы старика чуть ли не полностью ушли под ребро Малики.
— Отломки ранили легкое. В себя воздух тянуть можно, а вытолкнуть нельзя. Сколько у Йола времени?
— Пять минут.
— Йола нужна длинная игла, пустая внутри.
Старик поцеловал Малику в лоб:
— Потерпи, дочка.
* * *
Ярис кружил по коридору, нервно потирая ладони.
В его клинике работали доктора почти всех востребованных специальностей. В основном это были выходцы из малоимущих семей, те, кто не гнался за большими деньгами, кто искренне любил медицину, народ и родину. Ярис помогал им с обучением за границей, притом не тратя отцовских денег. Он изобретал лекарства, продавал свои открытия, и статью дохода, не задумываясь, превращал в статью расхода с целью получения в дальнейшем прибыли в виде надежных и самоотверженных соучастников великого дела. Но с травматологами ему не везло. И всему причиной был прииск Горный, где чуть ли не каждый день случались травмы, чаще всего несовместимые с жизнью.
Иногда врачам улыбалась удача, и они складывали кости в конторе или в какой-нибудь лачуге при свете керосиновой лампы. Но удача — капризная подруга, и зачастую приходилось оказывать помощь прямо на прииске, на высоте двух миль над уровнем моря.
Сподвижники быстро выдыхались и уже через месяц, от силы через два, сбегали. Точнее, находили массу причин для ухода из клиники. Радовало только одно — Ярис не успел потратиться на дорогостоящее оборудование для травматологии.
И вот сегодня он стал свидетелем сложнейшей работы, проведенной неспециалистом в том смысле слова, какой он вкладывал в понятие "специалист". То, что сделал ориент, что сотворили его руки и пальцы без какого-либо оборудования и приборов, заставило забыть о правителе. Неизвестно, когда Ярис вспомнил бы о нем, если б не показавшийся в конце коридора маркиз Бархат в сопровождении сестры милосердия.
— Я говорила, что сюда нельзя, — издалека крикнула девушка, — но они не хотят слушать.
Стараясь ни словом, ни взглядом не выдать гнева, Ярис устремился навстречу маркизу. Сегодняшний день явно не задался — вместо того, чтобы уделять внимание пациентам, он вынужден ублажать высочайших гостей, которые ведут себя, как хозяева.
Ярис преградил Вилару дорогу:
— Маркиз Бархат, прошу вас вернуться.
— Почему я не могу проведать больную?
Интерес знатного человека к состоянию девушки из низшего сословия показался Ярису довольно странным, если не сказать — нездоровым. Это ему, доктору, всегда было безразлично, во что одет страждущий — в дорогой костюм или в рубище. Но его ровня по происхождению спокон веку с прохладцей взирала на нужды и беды прислуги.
— В отделении интенсивной терапии посещение больных запрещено, — произнес Ярис, придав своему голосу спокойное, но очень твердое звучание.
— Почему же больная с переломом ноги находится в реанимации, а не в обычном отделении?
