Ну вообще — трясло паразита долго, факт. И предохранители явно свою роль не выполнили, так что “направленное заявление в компетентную комиссию” по поводу бракоделов вполне оправданно.
Правда, чёрта с два полицаю бы помогли предохранители исправные, мысленно хмыкнул я.
А так — выходит, что принята версия “несчастного случая”, что, фактически с гарантией, меня обезопасило. В этом плане, напомнил сам себе я, а так-то я живу не сказать, чтобы в “безопасном” Мире.
И слишком я углубился в размышления, пребывая на “законе божьем”, ответил несколько невпопад, за что святоша повелел “задержаться”. С очевидной целью: надругаться моим филеем над чистыми и невинными ивовыми прутьями.
Впрочем, облегчение от “пронесло” — пусть и не со стопроцентной гарантией, но весьма высоковероятно, меня несколько с очередной поркой смирило.
Да и вопрос образовался, припомнил я, вывалив на святошу вопрос о “духовном пути в жизни” сразу, как мы остались наедине.
— Так, отрок, ты о том думал, вопросом моим пренебрегая? — с прищуром уставился на меня законобожеучитель.
— Над ним самым, господин законоучитель, — честно соврал я. — Достоин ли я, да и вопрос к вам обдумывал.
— Негоже за мысли благостные порке подвергать, — порадовал меня поп. — Но и небрежение в учёбе недостойно! Прочтёшь дюжину молитв на ночь, во искупление небрежения, — цепко уставился он на меня.
— Прочту, господин законоучитель, — покаянно соврал я.
Судя по расслабившемуся рылу, проверял меня своим колдунским полиграфом, паразит такой, отметил я.
После чего, фактически песенным речитативом, выдал поп мне такой расклад:
Итак, в послушники я пойти могу. Отдав всё имущество, включая носильные вещи. “Ибо на церкви святой будет твоё содержание и окормление, негоже в духовный путь бренное влачить”. Последнее мне было не слишком важно, поскольку “проверяемого имущества” у меня может оказаться весьма мало, а “полиграф” я обойду.
А вот далее выходила картина не слишком радужная: пять лет фактического рабства у святош, по окончании которых, “в меру развития духовного, допустят до таинств духовных, альбо смирять себя в послушании поручат ещё полдесятины лет, альбо негодным признают к пути духовному и в мир отпустят”.
Хорошо устроились, кисло подумал я, спросив, а везде ли в Мире столь “разумные и правильные порядки”, поскольку интересно мне, не исказили ли сволочи импортные, тьфу на них, святые божественные законы.
На последнее святоша признал, что импортные — несомненно, сволочи. И даже тьфу на них, факт. Однако до сволочизма искажения “слова господнего” они не докатились.
Елейно поблагодарив и поведав, что буду до экзаменов искать в себе волю и силушку духовную, дабы понять, потяну ли я “тяжкий путь”, я под кивки закономучителя из аудитории удалился, поспешив на следующее занятие.
Мдя, отметил я не самую приятную перспективу. Если не соврал поп, учиться колдунствовать у святош — дело если не бесперспективное, то крайне долгое и неоднозначное. Причём по всему Стегасу, похоже.
Проверить, конечно, не помешает, но вряд ли закономучитель врал: нет смысла и вообще.
И потекла потихоньку учёба. Ну и жизнь вместе с ней не отставала. На квинке зашли мы к портнихе за моим новым барахлом, которое оказалось весьма к месту, поскольку холодало весьма ощутимо.
Да и заказал я Соне шубку, хотя подруга отнекивалась, вполне серьёзно, насколько я могу судить.
Но тут я не только её благодарил, за весьма весомый вклад в моё довольство и комфорт, но и себе приятно делал, так что настоял.
Учился, встречался с Марцилом, но и про “забугорье” решил поинтересоваться. А в итоге получил, пусть и намёками и недомолвками, массу небесполезной информации от Залины.
Итак, выходило, что “на воды в Гаагу” антец поехать может почти невозбранно. Если благонадёжен, ну и если конкретная Гаага его стремления его рожу видеть не против. Что определяли в столичных посольствах.
И, вроде бы, проблем с этим особых не было. Правда, начиная с шестого класса. Остальным “в забугорье”, видимо, было нечего делать. При этом, вопрос “иммиграции”, на который я аккуратно навёл собеседницу, также, на удивление, препятствий со стороны властей не встречал. Однако “были нюансы”.
Самым необходимым для “потенциального диссидента” было отсутствие долгов, как перед гражданами Анта, так и, само собой, перед государственным аппаратом. И диссидентствовать предлагалось без имущества. Вот вообще без, носильные вещи, один комплект, ну и не более пятидесяти ауресов деньгами.
— А если у покидающего наше благословенное отечество, будет, к примеру, имущество в зарубежных странах? — уточнил я.
— Так если дома или иная недвижимость, пусть дарственную пишет на казначейство, — отвечала дама. — А если счёт в банке или иное что — так же переписывает и поручительство выдаёт. Такие вещи не скроешь, — веско выдала Залина.
— Мудрые и верные законы в нашем благословенном Анте, — выдал я под кивки собеседницы. — Так и надо.
А вообще, невзирая на весьма жёсткую “обдираловку” — несколько более либерально, чем я предполагал, признал я.
А ещё, за три беседы, что у нас были, Залина несколько прояснила ряд моментов.
Итак, по закону, конечно, высшие сословия были “чем выше, тем неподсуднее”. Однако от совсем оголтелого произвола их удерживало как некое “общественное мнение”, так и социальные связи. С заметным удовольствием просвещающая меня тётка (чуть мысленно не оговорился “тёща”, мысленно хмыкнул я) приводила не один и не два примера, когда представители третьего, а один пример был пусть и давним, но второго класса, аж “стрелялись от позора”.
Ну, положим, стрелялись эти ворюги и сволочи не от позора, рассуждал я, а от “общественного мнения”. От позора они бы делишки свои гадкие не творили. И картина выходит вроде и попригляднее, чем казалась, хотя… На соплях всё, да и всё равно по-дурацки. Тот же дохлый Щебетен в свидетелях.
Кстати, насчёт последнего, точнее, не его мёртвого трупа, а наследничка. Ралил ни черта не появлялся в гимназии почти месяц. Более того, по слухам, предавался весьма самоотверженному загулу, с пьянством и блядством. Что хоть несколько осуждали, но из гимназии, например, даже не пробовали выпнуть. Сословие оберегало, а меня пошлют и за неделю прогулов, отметил я.
Ну а в остальном — всё более или менее соответствовало моим планам. Зима Терска наступила и была, прямо скажем, лютой. За полчаса можно было отморозить до бесчувственности нос и лицо, так что добирались мы с подругой до мест назначения почти бегом, да и выбирались, помимо гимназии и едальни, только по реально важным надобностям. Да и камин топился теперь, не переставая, несмотря на осуждающее покачивание головой старичка-домовладельца на “расточительство”.
И вот, бегу я, значит, в один ненастный вечер, в продуктовую лавку. Надо было нам домой некоторые продукты прикупить, а Сону я уговорил остаться, нечего ей лишний раз морозиться. Бегу, тороплюсь, потому что реально холодно, мимоходом сожалею об “отмороженной” резистентности отрицательным температурам, ну и не особо обращаю внимание на окружающий меня пейзаж. И вдруг, на подбеге к лавке, получаю мощный такой, весьма ощутимый поджопник. От земли меня не оторвавший, но бросивший мордой на стену лавки и ощутимо к данной стене челом приложивший.
Ну и пал я, естественно, на снег, быстренько приходя в себя, оглядываясь и начиная злопыхать. Потому как ко мне вальяжно топал расхристанный, явно пьянющий Ралил, игнорирующий расстёгнутой шубой мороз. Шёл с дебильной улыбкой, а неподалёку его ожидала некая весьма закутанная и подрагивающая ледь, обозримые части которой указывали на то, что она лядь.
Мизансцену окружающего пейзажа дополняли пара явных покупателей, с интересом взирающих на происходящее, ну и на периферии, из мобиля со знаком полиции, ме-е-едленно выковыривался городовой, в таком количестве мехов, что более походил на медведя.
— И что ты мне, ик, оторвать хотел, плесень подзаборная?! — вопросил пьяный Ралил. — Понял, на кого руку поднял, гря-а-А-А-А!!!
Последнее вокальное упражнение было связано с тем, что галоша, принявшая на морозе крепость камня, со всем моим усердием размазала яйца мажора по промежности. Ну, вряд ли всмятку, прикидывал я, поднимаясь и вытирая кровавые сопли со своей морды, но в мешочек — вполне возможно.
Поднялся я, стал проверять организм на предмет ущерба. Кроме разбитой носопырки последнего не обнаружилось, так что стал я оглядываться и думать. Бил-то я на рефлексе и из чувства самосохранения: пьяный мажор, ведя диалог, явно примерялся меня отпинать.
Но вот косолапящий полицай… И сословие — у меня на ступень ниже родителей, восьмой. А у яичного, точнее безъяичного, мажора, чтоб его, шестой.
Так, стоп, у меня — самозащита. И свидетели есть. До лишения этого права местные законотворцы не додумались, так что, в теории, даже пейзанин может Доброму Хозяину, если самозащищается, башку свернуть. По факту, конечно, нет, но у нас с Ралилом не столь велика сословная разница, чтобы меня за самозащиту карали.
— Жалобу на него подавать будете? — подтвердил полицай мои мысли, отогнув, подойдя, край прикрывающего полицейскую морду шарфа.
— Нет, не буду, он своё получил, — ответствовал я.
— Тоже верно, — покивал полицай, безуспешно попытавшись поднять мажора. — Знакомец?
— Соученик гимназический, — ответствовал я.
— Ну, хоть отпор кто дал, — пожал плечами (почти незаметно под “сто одёжек”) городовой. — Может, за ум возьмёться.
— А что, не первый случай? — уточнил я у разговорчивого дядьки.
— Да, случается, — нейтрально ответил он. — Горе-то у парня понятное, весь город в печали, — на что я, скорбно на роже и радостно в душе, покивал. — Но всему ж мера нужна! Пьёт, как не в себя, с девками непотребными, за деньги, гуляет, — смерил он девицу взглядом.
— Я все налоги плачу! В управе зарегистрирована! — возмущённо выдала лядь, на что полицай махнул варежкой.
— В общем, это вы верно сделали, может, в ум придёт. Хотя, место вы выбрали, — поморщился он.
— Уж простите, куда доставал, туда и пинал, — развёл лапами я, на что полицай покивал.
Да, довольно забавный “оскал сословизма”, рассуждал я, заходя в лавку и подпрыгивая, отогреваясь. Отбиваться — можно, ну и претензий не возникает, полицай у меня даже имени не спросил, признавая “в своём праве”. Однако если пьяный мажор пинает кого — это проблемы пинаемого, до поры, поскольку “высший класс”.
Было у меня, конечно, некоторое опасение, что данная “дружеская встреча” может возыметь неприятные последствия. Но через квинк по городу прошла новость, что вдова Щебетена продаёт особняк и с сынулькой покидает Терск, в направлении столицы округа. Ну и колдобинами дорога, мысленно пожелал я.
А у меня же, возникала некоторая не то, чтобы проблема… хотя можно сказать что и так, с Соной. И вот чёрт знает, что с этим было делать, так что выбрал я свободное время, да и заскочил не в едальню, а кафе, в одиночестве, кофий попить, посидеть-подумать.
9. Столичная баня
И заключалась проблема с подругой дней моих суровых отнюдь не в беременности подруги. Местная статистика сюрпризов мне не подкидывала, так что с будущим спиногрызом было весьма неопределённо. Возможно, мы вообще несовместимы, и такое не раз описывалось.
Вообще, конечно, вопрос детёныша был неоднозначен. Контрацепция, учитывая местные реалии, была мягко говоря неразвита. А на простейшие её методы, вроде “достал, перед тем как кончить”, Сона, а, подозреваю, любая местная дама, реагировала весьма негативно. Не в плане “скандалов”, но были очень удивлённые глаза, а, после третьего раза, девочка после соития отошла в сторонку и горько рыдала. На мои приставания и вопросы отвечая: “всё хорошо”.
Так что, обдумав вопрос с будущим-возможным спиногрызом, я пришёл к выводу: будет и будет. Я к ним отношусь скорее положительно, финансовое благополучие у меня есть. Подруга, при всех прочих равных, меня вполне устраивает, так что дёргаться я перестал, на возможное отцовство став смотреть нейтрально-положительно.
Но, беременной Сона не становилась, да и не было бы это, в рамках моей текущей позиции, “проблемой”. Скорее изменением определённых планов, причём даже не отказ, а именно смена приоритетов выполнения.
Но проблема была, причём “у меня с ней”, внаоборот же всё девчонку устраивало. И проблема чисто этически-умозрительного толка. А именно:
Сона, со всеми её достоинствами и недостатками не была, а главное, очевидно не имела намерения, становиться мне “подругой”. Соратницей, хотя бы частично разделяющей интересы, объединённой со мной одним делом. Было ей это неинтересно, к этому она не стремилась и на мои потуги её интересами моими заинтересовать, отвечала покорным равнодушием.
Её интересовала литература, это факт. Она “тащилась”, сияя очами, от стихов, как плагиатно-переведённых, так и мной придуманных. Читала с весьма заметным волнением и интересом любовные романы, сетовала на отсутствие визора — не слишком сильно: секс, стихи и книги её удовлетворяли, но она явно была бы “не против” зомбоящика. И да, секс она любила, во всех проявлениях и типах, как и, наверное меня… Но только не меня, как я на самом деле, а образ “Гемина-поэта” у себя в голове.
Одного того, что общающаяся не один год девчонка не акцентировала внимание на явные изменения во мне, хватало, чтоб понять что “живёт и спит” девчонка со своим образом, а никак не со мной.
И вот, это было, на мой взгляд, определённой проблемой. То есть, устраивает ли меня “секс-партёрша” и “условно-покорная жона” в качестве спутницы жизни?
Часть меня, вопила благим матом, что нужна именно подруга-соратница, а всяких “покорных жен” в топку. Правда примолкала, на ехидный вопрос о целибате и намёках на “ручную работу годами”.
А вот другая, более прагматичная, нежели идеалистическая, часть смотрела на меня и идеалистический внутренний голос, как на идиотов. И выдавала, время от времени свой весомый вердикт: “да вы слишком много кушать!”
