— Так ты имеешь в виду, что скакуны читают мысли?
— Нет, я имею в виду, что они хотят понять язык двуногих. Теперь, возможно, было бы справедливо сказать, что они читают мысли своих всадников — и по-другому, если уж на то пошло, — но это не одно и то же.
— Ты хорошо знаешь сотойи, не так ли? — с любопытством спросил Кенходэн, вспомнив объяснение Брандарка о прошлом Базела.
— Да, возможно, так и есть, — признал Базел, и Венсит рассмеялся.
— И ты, возможно, говоришь, что Западное море немного влажное, — сказал волшебник. — Имей в виду, было время — до того злополучного случая в Навахке и его знакомства с Томанаком, — когда молодой Базел Бахнаксон был одним из самых опытных конокрадов во всей Норфрессе. Конечно, это было до того, как его отец положил конец набегам клана Железного Топора на стада сотойи. Хотя я, кажется, помню, что после этого был еще один рейд, не так ли, Базел? То маленькое дельце с призовым жеребцом лорда-правителя Ресака, не так ли?
Базел проигнорировал его и занялся набиванием табака в трубку и раскуриванием ее от одного из фонарей на конюшне, а Венсит усмехнулся.
— Я часто думал, что у князя Бахнака было более одной причины выбрать молодого Базела в качестве заложника в Навахке, — сказал он. — Просто увести его подальше от искушения на Равнине Ветров, вероятно, было бы достаточно, чтобы убедить его самого по себе. Конечно, затем Базел сбежал и был завербован Томанаком, что стало ужасным шоком для любой системы градани, как я уверен, ты можешь себе представить. Когда он снова вернулся домой, масло не растаяло бы у него во рту.
Кенходэн весело фыркнул, пытаясь — и потерпев впечатляющую неудачу — представить Базела чопорным и исправившимся конокрадом.
— Думаю, — сказал Базел, ни к кому конкретно не обращаясь, глядя на стропила, — что те, кто слишком широко открывает рот, похожи на тех, кто обнаруживает, что в нем застрял ботинок. Да, и иногда это даже их собственный, а не чей-то еще.
— Полагаю, Брандарк действительно упоминал что-то о сдаче и условно-досрочном освобождении, — сказал Кенходэн. — Хотя я не разобрал много подробностей.
— Очень жаль, — ответил Венсит. — Это стоит рассказать полностью, и если бы у нас было время, я бы это сделал. Суть дела, однако, заключалась в том, что некоторые из вассалов Теллиана из Балтара взяли на себя смелость начать несанкционированное вторжение в Харграм, пока князь Бахнак был занят сражением с Кровавыми Мечами. Поскольку больше никого не было, Базел и несколько десятков Конокрадов, которые воспользовались услугами Томанака, взяли на себя смелость перекрыть единственный хороший маршрут из Уэст-Райдинга в Харграм и... поспорить с ними. На самом деле, довольно многозначительно.
Юмор волшебника сменился чем-то более серьезным, и он покачал головой.
— Парень, возглавлявший сотойи, был невыносимо молодым и вспыльчивым, из тех, кто думает шпорами и мечом, а не мозгами — и у него было не так много мозгов, даже если он каким-то чудом попытался бы использовать их, если на то пошло — и он погубил многих своих сторонников, когда пытался атаковать позицию градани. Он готовился к еще одной попытке, когда появился Теллиан. Он надеялся настичь идиотов до того, как они на самом деле скрестят мечи с градани, и когда он понял, что для этого было слишком поздно — что война, которую он пытался остановить, уже началась без него — он испытал сильное искушение самому довести атаку до конца. С ним также было намного больше людей, и быстро и сильно нанесенный первый удар мог бы, в конце концов, сделать ту войну намного короче. И нет никаких сомнений, что он мог бы сделать именно это, хотя цена была бы высокой. Однако так случилось, что я поехал вместе с ним — просто чтобы внести свой вклад в предотвращение обычных "переговоров" сотойи и градани — и решил, что глупость зашла достаточно далеко, поэтому преподал им небольшой урок истории.
— Урок истории? — Кенходэн повторил осторожным тоном, и Базел громко фыркнул.
— Да, можно и так это назвать. Он стал таким уроком после того, как поставил с ног на голову понимание сотойи о том, как между нами впервые началась война.
— Он сделал?
— В некотором роде, — признал Венсит. — И как только Теллиан понял, что это действительно сотойи начали все эти столетия взаимного кровопускания, он оказался в некотором затруднительном положении.
— Не смей насмехаться над Теллианом, Венсит. — Тон Базела был сух, но в его глазах мелькнуло что-то очень похожее на предупреждение. — Он был хорошим человеком, одним из лучших, которых я когда-либо знал.
— Да. Да, он был таким, — согласился Венсит. — К сожалению, единственный способ, который кто-либо мог видеть, чтобы завершить конфронтацию без большого кровопролития, состоял в том, чтобы одна сторона сдалась другой. По логике вещей — хотя я понимаю, что здесь мы говорим о сотойи и градани — Базел должен был сдаться Теллиану, учитывая огромный дисбаланс в их численности. Я сомневаюсь, что он и его парни были в меньшинстве более чем — восемьдесят или девяносто к одному, как ты думаешь, Базел?
Градани только хмыкнул, а Венсит тихо хихикнул.
— Проблема заключалась в том, что наш Базел, как ты, возможно, заметил, иногда немного импульсивен, а тогда был намного хуже. Ты можешь не поверить в это, Кенходэн, но он действительно немного смягчился за те годы, что я его знаю. Однако в то время, боюсь, этот процесс размягчения еще по-настоящему не начался. Поэтому он, по сути, сообщил Теллиану, что никто никогда не учил его сдаваться. Градани может быть немного упрямым, ты же знаешь.
Кенходэн почувствовал, как у него задрожали губы, но сумел сдержать улыбку, когда Базел с отвращением фыркнул и занялся тем, что без необходимости поправлял поклажу одной из вьючных лошадей.
— Ну и что...что случилось? — спросил Кенходэн немного неуверенно.
— Ну, Теллиан был всадником ветра, ты знаешь, как и его товарищ по мечу, Хатан Шилдарм. Вот тот был упрямый человек!
— И такой же прекрасный человек, как Теллиан, — бросил Базел через плечо. Он не отводил взгляда от вьючной лошади, но его голос был предельно серьезен, и Венсит кивнул.
— Действительно, так оно и было, — сказал он. — Однако до этого момента Хатан, вероятно, был самым убежденным фанатиком, выступающим против градани, какого только можно было надеяться найти. Однако он был столь же честен, сколь и упрям, и он слез со своего скакуна и сказал Базелу, что если тот не знает, как сдаться, он научит его. Что он и сделал... сдавшись Базелу. В этот момент Теллиан также сдал все свои силы Базелу.
— Что он сделал? — Кенходэн моргнул. Описание Брандарка не включало всех этих деталей, и он недоверчиво посмотрел на Базела. — С перевесом восемьдесят к одному?! — Венсит торжественно кивнул, а Кенходэн покачал головой. — И как остальные его люди восприняли это?
— Некоторые из них были немного... раздражены, — сказал Венсит с видом человека, ищущего именно правильный глагол. — Имей в виду, в конце концов они смирились с этим. На самом деле, большинство из них решили — в конце концов, не сразу, — что это было весело. Они все сумасшедшие, ты же знаешь.
— Может, они и сумасшедшие, — прорычал Базел, — но они также стремятся стать лучшими наездниками, которых боги когда-либо посылали на землю!
— И это действительно так, — согласился Венсит. — И у Базела есть больше причин знать это, чем у большинства,. Их обычные боевые кони — лучшие в мире лошади для легкой и средней кавалерии, но ни одна простая лошадь не может сравниться со скакуном.
— У меня сложилось впечатление, что скакуны — это лошади, — сказал Кенходэн.
— Да? — Базел повернулся и навострил уши, глядя на рыжеволосого мужчину. — И ты хочешь сказать, что Бланшрах и вон тот полосатый, — он кивнул на драного кота, ответственного за очистку конюшни Фрэйденхелма от крыс, — оба кошки?
— Ну...
— Он прав насчет этого, Кенходэн, — сказал Венсит. — Скакуны ничуть не менее разумны, чем любая из человеческих рас. Это то, что большинству не-сотойи, кажется, немного трудно понять, но каждый когда-либо рожденный сотойи знает правду глубоко в своих костях, а всадники ветра — элита кавалерии сотойи.
— Как кто-то становится всадником ветра? — с любопытством спросил Кенходэн, и Базел снова фыркнул, на этот раз очень тихо.
— Если скакун хочет нести тебя, тогда ты всадник ветра, парень. И если скакуны не захотят тебя выносить, то на земле нет силы, которая могла бы сделать тебя таковым.
Было что-то в тоне градани, что-то, что обращалось к сердцу, даже если Кенходэн не понял послания.
— Во всем мире нет более тесной связи, чем между скакуном и наездником, — продолжал Базел. — Сердце и душа, разум и жизнь — все они стремятся к бытию, все слито вместе. Это то, что делает всадника ветра, и ничто, кроме смерти, не может разорвать эту связь.
— Значит, они действительно могут говорить друг с другом? — спросил Кенходэн, и Базел кивнул.
— Да, но только друг с другом, а не с другим скакуном или другим наездником. Тем не менее, есть сигналы — призывы, возможно, ты их назовешь, — которые распознает каждый всадник ветра и скакун.
— Какого рода "призывы"? — с любопытством спросил Кенходэн.
Базел взглянул на него, затем ухмыльнулся и закрыл глаза. Его рот открылся, и звук, который вырвался из него, заставил Кенходэна вскочить на ноги, зная, что он запомнит это, даже если забудет все остальное, что когда-либо слышал. Это был дикий и свирепый, бессловесный крик, в котором ветер и пыльный стук копыт смешались со свистом жеребца, защищающего своих кобыл. Голова Глэмхэндро гордо поднялась, когда он яростно заржал в ответ, но Кенходэн уставился на Базела, пораженный тем, что градани мог издавать такие звуки.
Это было изумление, перешедшее в замешательство, когда из закрытого стойла в мрачной темноте в задней части конюшни, за пределами освещения фонарями, раздался свистящий крик. Базел в шоке повернулся на звук, и он раздался снова, громче и яростнее. Градани бросился к стойлу, как брошенное копье, когда гордость и ярость снова засвистели из него, сопровождаемые диким стуком подкованных сталью копыт по дереву. Закрытая дверь стойла содрогнулась от ударов, но ее тяжелые бревна выдержали, и Базел потянулся к щеколде. Она была плотно заперта на висячий замок, и он поймал замок одной рукой. Его запястье вывернулось, металл зазвенел и громко треснул, и он отбросил разбитый замок в сторону и распахнул дверь.
— Фробус!
Этот пронзительный, свистящий крик ярости прозвучал в четвертый раз, и Базел выхватил из-за пояса складной нож и исчез в стойле. Кенходэн услышал, как тяжелое лезвие стукнуло по толстым бревнам раз, другой — третий — и затем конь, более гордый, чем утро, вырвался из загона, волоча за собой полдюжины тяжелых, оборванных поводков от недоуздка, которые оставили глубокие рубцы на блестящей черной шкуре. Он, должно быть, был ростом по меньшей мере в двадцать ладоней — семь футов в холке, его голова возвышалась даже над Базелом — и его глаза были свирепыми и темными, тронутыми золотом в свете фонарей.
Базел последовал за ним из стойла, все еще держа в руке нож, и жеребец повернулся к нему лицом. Он скользнул ближе к градани, осторожно перебирая копытами, каждый шаг был подобен грации новорожденного, и Базел вложил нож в ножны и поднял правую руку. Он вытянул его перед собой в странно формальном жесте приветствия, и жеребец протянул голову и коснулся его носом.
— Это то, о чем я думаю? — Кенходэн выдохнул Венситу в ухо.
— Если ты думаешь, что это скакун, — тихо ответил волшебник.
— Да. — Базел услышал их и повернулся, и его уши прижались к черепу, а взгляд стал жестким. — Родился на Равнине Ветров, и сейчас почти в двух тысячах лиг от дома и табуна, и он не зашел бы так далеко без своего брата ветра. И это, — его глубокий, рокочущий голос стал жестче, чем его глаза, — заставляет меня задуматься.
Кенходэн внезапно понял, что Фрэйденхелм крадется к боковой двери, и двинулся ему наперерез. Хозяин конюшни взвизгнул и бросился к главному входу, но Базел догнал его в три шага. Его массивная рука сомкнулась на тощей шее, как стальная гадюка, и маленький человечек снова завизжал, еще громче, чем раньше, когда градани поднял его высоко на расстояние вытянутой руки и удерживал пальцы ног в футе от устланного соломой пола.
— И почему это может быть, — мягко спросил Базел, — что ты не упомянул мне об этом скакуне?
— Я-я-я... — в ужасе пролепетал торговец лошадьми. Базел легонько встряхнул его, и он снова завизжал. — О-он продан! Я-я просто д-держу его для покупателя!
— Мне не хотелось бы, чтобы ты лгал мне, — мягко сказал Базел. — Известно, что я злюсь, когда кто-то пытается мне солгать, а когда я злюсь, то, как известно, действую поспешно, друг.
Его пальцы сжались, и лицо Фрэйденхелма исказилось от боли.
— Нет, мне бы не хотелось думать, что ты был бы настолько глуп, чтобы пытаться лгать защитнику Томанака, Фрэйденхелм. Никогда не родится сотойи, который попытался бы продать скакуна. Они сначала умрут — да, и скакун тоже! Я понятия не имею — пока — как это было, когда он оказался в том стойле, но это я узнаю до того, как все закончится. Как бы он ни оказался здесь, во всем мире нет дурака, который доверил бы тебе такого, как он! То, что украдено один раз, может быть украдено дважды, но не то, что ты уже знаешь. Теперь — еще раз — почему ты не хотел говорить мне?
— Я-я говорил тебе! Это правда!
— Нет, ты солгал. — Свободной рукой Базел схватил Фрэйденхелма за левое предплечье. — Сказки говорят, что градани — варвары, маленький человек, и некоторые сказки правдивы. Мне интересно, как бы тебе понравилось идти по жизни с одной рукой.
— Я сказал тебе правду! — захныкал торговец лошадьми.
— Уже много лет я знаю, что ты вор, — сказал Базел мягко, почти ласково, но я никогда не принимал тебя за дурака... до сих пор.
Пальцы градани сжались, и Фрэйденхелм взвизгнул. Кенходэн шагнул к ним, потрясенный выражением безжалостного лица своего друга, но легкое покачивание головой Венсита остановило его.
Кенходэн с чем-то похожим на ужас наблюдал, как Базел усилил хватку, а Фрэйденхелм корчился. Он снова закричал, заставив лошадей заржать и затопать ногами, но глаза Базела даже не моргнули. Крепче сжав его руку, как в стальных тисках. Кенходэн знал, что должно было произойти, но треск ломающейся кости и вопль агонии Фрэйденхелма заставили мышцы его живота напрячься.
Базел отпустил сломанную руку, заметно согнутую посередине. Он схватил Фрэйденхелма за другую руку... и улыбнулся.
— Хорошо! — взвизгнул торговец лошадьми, когда Базел дотронулся до него. Он рыдал от ужаса и боли, когда градани презрительно отпустил его, чтобы он свернулся в клубок. Кенходэн почувствовал его ужас и не мог винить его. Впервые Кенходэн осознал, что Базел действительно градани, кем бы еще он ни был.
— Поспеши, Фрэйденхелм, — тихо сказал Базел.
— Это был... был волшебник. Они сказали мне... сказали мне, что он придет. Они сказали... они сказали, что заплатят... заплатят пятьсот кормаков, если я скажу им, когда он приедет сюда...
