Красный Властелин

Ерёма тысячу раз прав. Кстати, он успел сделать обещанные амулеты? Без них боезапас обеих станковых огнеплюек, замаскированных в выкопанных наспех укрытиях, рванёт так, что мало не покажется никому. Кристаллы несовместимы с пиктийской магией, разве что одноразовые из соляных кристаллов, но их подмочили ещё при переходе, и кроме как на засолку драконьего мяса они не годятся. Зато заключённая в них энергия придаёт драконятине особый привкус и не позволяет портиться.

— Ты меня слушаешь? — старший сотник заглянул задумавшемуся Михасю в лицо.

— Уже ушёл, товарищ командир!

Вольдемар проводил убегающего десятника задумчивым взглядом и усмехнулся — ещё не наигрался парнишка в войну, хотя хлебнул того варева в горячем и холодном виде. Может и лучше вот так-то? Наверное, да — лучше умереть, пребывая в свойственной юности твёрдой уверенности в собственном бессмертии. И никогда не узнаешь, что был неправ.

Фыркнула огнеплюйка на левом фланге.

— Вторая рота, мать вашу, куда палите?

До противника больше половины версты. Опять фаланга под развёрнутыми знамёнами. Правильно, лучшего построения для поддержания защиты не существует, а тесные ряды позволяют удерживать даже купол. Впрочем, вряд ли пиктийцы его установят — защищать верх не от кого, а в тылу собственный город. Пока только город, будем надеяться.

Идею замаскировать станковые огнеплюйки таким образом, чтобы они оказались за спиной наступающих колдунов, подал начальник штаба тысячи. Младший воевода Назар Горехват отказался от командования десантом, хотя как старший по званию должен был возглавить его, по одной простой причине — попытка прикончить тысяцкого Алечио Ченчика ударом циркуля в ухо закончилась карцером и сломанной ногой. Принудительное падение в трюм со связанными за спиной руками... мелкая месть со стороны командира тысячи. Вот для того, чтобы мелкая не переросла в крупную, начальник штаба и не рискнул остаться на "Эльпидифоре". Бережёного Триада бережёт, а не бережёного... Мало ли что может случиться в пути?

— Никто Финка с Барабашем не видел? — Вопрос старшего сотника остался без ответа — уж если сам командир не ведает, где находятся его подчинённые, то откуда знать простым бойцам? Небось опять развлекаются охотой на колдунов — пиктийцы приходят в ярость, когда видят в глубине роденийских позиций вкопанный столб с приколоченными ушами и подвешенными амулетами. И то и другое отдельно от бывших владельцев. Жестоко и бесчеловечно? Может быть... но покойникам уже всё равно, зато остриё атаки предсказуемо направлено именно туда. Вернувшийся Михась внёс ясность:

— Амулеты готовы, профессор просил не беспокоиться и начинать без него. Он будет позже.

— А Матвей?

— С ним.

— Вот же...

— Что-то они задумали, товарищ старший сотник, нутром чую. И это что-то колдунам очень не понравится.

До войны Эдингташ считался глубоким захолустьем. Впрочем, он продолжал оставаться таковым и после её начала, но появление в городе большого количества имперской аристократии немного развеяло извечную провинциальную скуку и придало некоторый блеск обществу. Ранее здешний высший свет состоял лишь из капитана береговой стражи, происходившего из захудалого и лишённого дара рода с севера Империи, да десятка очень старых дев, решивших поправить здоровье морским воздухом вдали от докучливой молодёжи.

Почтенные девушки первыми пострадали от изменений — среди кадетов драконирской школы почиталась за удаль тайная ловля мопсов, мосек и болонок, с последующим скармливанием блохоносцев драконам. И даже существовало негласное соревнование по количеству.

А что делать, если в свободное от патрулирование время заняться нечем? Не балы же устраивать? Престарелые прелестницы и не против бы, но... И это "но" сводило на нет все остальные доводы. А если нет балов, то нет и приличных музыкантов.

— Барабанщики совсем ритм не чувствуют, а духовые так вообще... — когда-то профессор Финк не пропускал ни одной премьеры в столичной опере, и воспитанному на произведениях великого Саввы Бахуса слуху трудно переносить визгливые пиктийские флейты. — За фальшивые ноты убивать нужно!

— Да мы, вроде бы, так и собираемся сделать, — ухмыльнулся Матвей, не отличавший скерцо от адажио, и из всей музыки уважавший лишь колокольный звон. — Или пленных брать будем?

Таскать языков Барабашу надоело. Тем более к колдунам, имеющим представление о планах командования, не подобраться, а городские ополченцы могут только нечленораздельно мычать и испуганно вращать глазами. Как же бедолаг запугали страшными и жестокими роденийцами! Такому после допроса даже глотку жалко перерезать.

— Нет, пленники нам пока не нужны, вот чуть попозже... — профессор сосредоточенно втыкал меч в склон неглубокого оврага. И когда клинок упёрся во что-то твёрдое, с удовлетворением кивнул. — Ну вот, а ты говорил, что не найдём.

— Я говорил? Я даже не знал, что мы чего-то ищем.

— Это неважно, — Финк отстегнул от пояса лопатку. — Копай.

Матвей пожал плечами, но инструмент взял — за последние полгода привык к тому, что Ерёма ничего не делает просто так. И если тому захотелось найти что-то закопанное в земле, то так оно и нужно. Только вот зачем?

Когда заработали ударившие фаланге в тыл станковые огнеплюйки, профессор приподнялся на локте и выплюнул измочаленную зубами травинку:

— И не отвлекайся, там без нас справятся.

Барабаш не отвлекался, только изредка вытирал пот со лба рукавом кольчуги. От волнения, наверное. Только спросил, кивая на показавшийся серый камень:

— Если это подземный ход в город, то как-то странно выглядит. Заметил, он на могильную плиту похож?

— Она и есть, — Еремей поднялся, подошёл, осторожно положил руку, нащупывая едва заметные буквы, и повторил. — Да, она.

Матвей озадаченно посмотрел на товарища — осквернителем гробниц ему бывать ещё не приходилось.

— Может ты без меня? Знаешь, чужие могилы как-то...

— Чужие? — по лицу профессора пробежала лёгкая тень. — Не беспокойся, это моя.

— А-а-а... а в каком смысле?

— В прямом. Когда Эрлиха Белоглазого убили в первый раз...

— Не понял, — Барабаш почесал лопаткой затылок. — Был ещё и второй?

— И даже восьмой. Девятый стал бы последним, но... — Финк запнулся, и продолжил совсем не в тему. — Великие Перерождения надёжнее — они не кончаются в отличие от жизней. Снимаем крышку!

Матвей ухватился за выемки сбоку, будто специально для того выдолбленные, и дёрнул вверх:

— Какого хрена? Массивная и тяжёлая на вид плита подалась неожиданно легко, а когда её отпустили, то зависла в воздухе, чуть покачиваясь, как плот на волнах. Еремей пояснил:

— Антигравитация. Ересь, конечно, с точки зрения фундаментальной науки, но кое-что получалось. Ага, на уровне фокусов.

— Слушай, Ерёма, — Барабаш опять почесал лопаткой голову, и заглянул в открывшийся тёмный провал, — а чего это тебя в овраге закопали?

— Не меня — Эрлиха Белоглазого.

— Какая разница?

— Тогда — очень большая. В смысле, в то время.

— И всё же?

— Я сам.

— Закопался?

— Нет, сам закопал... тьфу! То есть похоронил. А точнее, сам Эрлих, который был ещё не я, и который долго не станет мной.

Матвей округлил глаза:

— Сам-то хоть понял, что сказал?

Профессор хмыкнул и спрыгнул в могилу:

— Спускайся, а то сейчас колдуны обратно побегут, всего кровавыми соплями забрызгают. Или драконы на голову нагадят.

— Их в городе штуки три осталось, не больше.

— Тебе и одного хватит. Идёшь или нет?

— Куда я денусь?

Как Барабаш и ожидал, скелета в могиле не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если наглядное подтверждение того, что слухи о смерти Эрлиха Белоглазого несколько преувеличены, больше полугода перед глазами? Профессор и сейчас живее всех живых, что уж там говорить о прошлом! По утверждениям легенд, у древнего злодея как у кошки девять жизней, и Еремей только что это подтвердил.

— Ерёма, а ты сейчас которую по счёту жизнь живёшь?

Камень, ничем не отличающийся от соседних в кладке, повернулся под рукой Финка, и он бросил через плечо:

— Надо же, работает. — И добавил, немного помолчав. — Первая она у меня, Матвей. Опять первая.

Барабаш поверил сразу, хотя раньше никогда не считал себя специалистом по Эрлихам. Или того, кого поминают страшилки и детские сказки больше не существует, и остался только один, правильный? Наверное, так оно и есть, потому что все поступки профессора Финка приносят неприятности исключительно пиктийцам. Куда уж правильнее-то? Проход в выложенной камнем стене открылся бесшумно, и Еремей с непонятной гордостью сообщил:

— Умели раньше работать, не то, что нынче! Триста золотых грошей за механизм отдал.

Сколько это будет в сегодняшних ценах, Матвей выяснять не стал, да и гроши давно не в ходу. Но понятно, что очень дорого. Кстати, а если найти покупателя, и... Ещё можно после войны сюда любопытных возить за хорошие деньги. Почему бы нет?

— Догоняй. — Финк скрылся в проходе, и Барабашу пришлось шагнуть следом.

Вспыхнули светильники под низким сводом, разогнав веками копившуюся темноту. Она отступала неохотно, и так и не ушла совсем, затаившись в углах клубящимся чёрным туманом. Казалось бы, откуда углы в небольшом, шагов десять в поперечнике, круглом помещении, а вот поди ж ты... нашлись. Не иначе профессор что-то начудил в своё время. В самом центре, на пересечении светящихся линий, стоял железный ящик со странной надписью на боку: "Горьковская железная дорога. Инвентарный номер 5276649". Буквы роденийские, а слова непонятные. Наверное заклинание какое-то! На лицевой стороне выпирает круглая нашлёпка с нанесёнными цифрами. Часы?

— Ни разу сейфа не видел? — профессор подмигнул Барабашу, и принялся колдовать над ящиком. — У нас таких не делают.

— А где делают?

— Представления не имею, это нужно у Эрлиха спрашивать.

— Так я и спрашиваю.

— У того, у прошлого, — нашлёпка, оказавшаяся хитрым замком, щёлкнула, и Еремей потянул за ручку. — Ага, на месте, родимая!

Внутри пусто, если не считать крохотной, с мизинец размером, стеклянной ёмкости, и большой прозрачной бутылки с жёлто-красной этикеткой. Рядом два стакана и кусок хлеба, посыпанный крупной солью.

— Колбасу он не рискнул оставлять, — пояснил профессор. — Остановленное время плохо влияет на закуску.

— Он, это ты? А с хлебом ничего не случилось?

— Сейчас узнаем, — пальцы привычно подцепили язычок на пробке. — Арзамасский ликёрно-водочный завод, цена три рубля шестьдесят две копейки... Будешь?

После первой в голове приятно зашумело, по телу пробежала горячая волна, и древняя магия перестала казаться страшной. А после второй Матвей осмелел настолько, что протянул руку за маленькой ёмкостью:

— Это тоже можно пить?

— Угу, — кивнул Финк. — Только один раз в жизни — он же станет последним.

— Ой... — Барабаш спрятал руки за спину.

— Бубонную чуму знаешь?

— Какую?

— Ничего, скоро все узнают. Ты не представляешь, как надоело это чистоплюйство! И на слезинку ребёнка мне насрать! В конце-то концов, я легендарный злодей, или мать Тереза?

— Хреновый из тебя злодей, Ерёма, — глубокомысленно заметил Матвей. — Добрый какой-то.

— И это пройдёт, как говорил один мой старый друг. И насчёт доброты мы ещё посмотрим! — пообещал профессор и спрятал склянку в карман. — Наливай.

Час спустя.

В окопах царило воодушевление. Эту атаку удалось отбить с минимальными потерями — всего пятеро погибших, зато пиктийцы оставили на поле боя не менее пятидесяти ополченцев и десятка полтора колдунов. Не выдержали тонкие аристократические натуры удара в спину, и хвалёные имперские маги позорно бежали, бросив раненых, но прихватив знамёна. Как же... людей у императрицы много!

— Не рано ли празднуешь победу? — старший сотник Медведик принюхался к исходившему от Барабаша запаху. — Что за дрянь ты пил?

— Мы и тебе оставили, — оправдывался Матвей. — Чудодейственное лекарство по фамильному рецепту профессора Финка. В лечебно-профилактических целях, да...

— Понятно. А сам он где опять пропадает?

— Пошёл лечить пленных настойкой какой-то чумы. Вроде бы бубонной. Или что-то в этом роде.

— Не знаю такую.

— Я тоже недавно про неё услышал. Ерёма говорит, что скоро все узнают.

— Добрый он у нас.

— Ага, есть немного.

Упомянутый профессор появился как из-под земли, и строго кашлянул:

— Кто тут про меня гадости рассказывает? — а потом без всякого предисловия. — Слушай, Вольдемар, я твоей властью приказал пленных отпустить.

— И колдунов? — ахнул Медведик.

— Их в первую очередь.

В последующие дни десанту пришлось выдержать ещё несколько атак, но с каждым разом напор пиктийцев становился всё слабее и слабее — то ли силы колдунов подошли к пределу, то ли ещё какая тому причина. Матвей всё посматривал на мрачного профессора, явно чего-то ожидающего, но это что-то обманывало его ожидания — слишком уж чётко читалось разочарование на лице Еремея.

А если прислушаться, то можно услышать недовольное бурчание:

— Должно было сработать на следующий же день, а эти ещё воевали... Выдохлась, сволочь. Сам чуть не подох, добывая, а тут не действует... Вроде всё правильно делал.

Дело дошло до того, что обеспокоенный состоянием товарища Вольдемар предложил Финку немного развеяться и ещё раз сходить в город, дабы узнать о противнике что-нибудь новое.

— Да и так ясно, что в Эдингташе ждут подмогу, а замысел у них один — утопить нас в море, — отмахнулся профессор. — Но сходить нужно, заодно и проверю кое-что. Матвея со мной отпустишь?

Медведик не стал возражать, потому что в противном случае Финк забрал бы Барабаша без всякого разрешения. Он вообще в последнее время держался как-то отстранённо, переложив заботу о полусотне на Михася Кочика, и чувствовалось, что профессор привык к большим масштабам, чем командование пятьюдесятью бойцами. После десяти дней боёв — тридцатью.

Старший сотник не удержался и пошутил:

— Слушай, Ерёма, ты в прошлой жизни не был Верховным Главнокомандующим?

Финк вздрогнул, хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой и отвернулся. Ну, совсем отсутствует чувство юмора у человека!

В город Матвей с профессором попали через распахнутые настежь ворота, охраняемые всего лишь двумя стражниками самого похабного вида. Переваливающиеся через ремень животы, доспехи со следами плохо отчищенной ржавчины, шлемы отсутствуют вообще, а из вооружения лишь короткие копья.

Столь приятное сердцу зрелище не оставило Барабаша равнодушным, и он толкнул товарища в бок:

— Смотри, Ерёма, у колдунов даже стража закончилась. То-то они со вчерашнего дня из-за стен не вылезают.

Но Финка увиденное скорее расстроило, чем обрадовало, о чём он не замедлил высказаться:

— И ты считаешь нормальным, что мы вошли в Эдингташ, как в собственный дом?

— Ну и что? Ведь "полог невидимости"...

— В прошлый раз нас всё же увидели. Здесь две с лишним сотни магов, из них половина ветераном, так что вычислят на раз.