Дочь кузнеца

Занила заставила себя пересесть на соседнюю кровать. Забралась на нее с ногами и прислонилась к спинке, обняв себя руками за плечи. Изо всех сил стараясь не закричать и не начать раскачиваться из стороны в сторону. Боги, что же с ней происходит! Она отдала часть самой себя. Также как в прошлый раз. Но тогда эта часть умерла на ее глазах. По ее воле, по ее вине! А сейчас все было по-другому. Осознание пришло внезапно и остро. Ее безумно тянуло вновь соединиться с той частью, что она отдала, или хотя бы прикоснуться к ней. Проблема в том, что эта часть теперь жила в другом человеке!

— А чем ты занималась у себя на родине? — проговорила вдруг Эзра, подтягивая колени к подбородку и как-то по-новому разглядывая Занилу. Та с недоумением посмотрела на нее. Ничего себе вопросики! Хотя, конечно, пока она поливала своей кровью ее спину, самой Эзре было нечем заняться. Кто знает, о чем она успела подумать.

— Колдуньей я не была, — проговорила Занила, заново привыкая к звуку собственного голоса.

— Я знаю, — диалог повторялся. Только роли поменялись. Занила усмехнулась.

— Я не чистила сковородок. У меня было три старших сестры. Все сковородки доставались им.

Заниле даже не нужно было закрывать глаза, чтобы снова увидеть не успевшее потемнеть дерево сруба, пронзительно пахнущее лесом и смолой, и почему-то соломой. Облачное, но пронзительно светлое небо, роняющее редкие снежинки, зато каждая — размером с орех. Кружево первого снега на кончиках не пожелтевшей травы. Речка, своевольно изгибающаяся между крутых берегов. Темная вода, не успевшая замерзнуть, гладкая, но абсолютно не прозрачная, словно и не вода вовсе, а какой-то невиданный металл. И только от каждой снежинки, медленно, словно нехотя, опускающейся на воду, редкие круги один за другим. И пушистый дым из труб, поднимающийся над деревней к такому же белому небу.

— Так все-таки, чем ты занималась? — голос Эзры не разрушил картинку, он словно вплелся в нее, лег на полотно еще одним мазком.

А Занила продолжала смотреть, до боли, до рези в глазах напрягая зрение: холмы, окружающие деревню, и высокие стройные ели, казавшиеся такими надежными стражами. Темная хвоя под белоснежным пуховым покрывалом. Чаша крошечной долины, притаившейся среди холмов. Крутой изгиб реки. Рябь темной воды, касающейся деревянных лопастей колеса, раздувающего горн небольшой кузницы.

— Я убегала к отцу в кузницу и целыми днями смотрела, как он работает. Я хотела научиться у него всему.

— Но ты же не мальчик!

— Он тоже всегда так говорил.

Картинка дрогнула и разбилась миллионом крошечных осколков, каждый из которых жалил так нестерпимо больно, проникая в сердце. Довольно! Их там и так уже довольно!

Занила продолжала обнимать свои плечи руками, словно боясь не удержать. Отвернуться к окну: наверняка там есть что-то интересное. Это хорошо, что Эзра продолжает что-то говорить. Не сразу, но какой-то фразе удалось ворваться в сознание Занилы, заставляя ее переспросить:

— Что ты сказала?

— В богатый догатский дом можно попасть не только в качестве рабыни, — послушно повторила Эзра. — Я много думала, чем тебе помочь, — объяснила она. — Ты говорила, что остаешься в этой школе, потому что хочешь попасть в один дом. Так вот, к богатым догатцам можно наняться простой служанкой, оставаясь при этом свободной!

— Ты все думаешь о побеге? — Занила спросила тихо: о таких вещах при открытой настежь двери вообще не стоило говорить. Эзра не ответила, да Заниле и не требовалось подтверждения. Все было понятно и так. — Ты уже придумала, как выбраться за территорию школы?

— Нет еще, — Эзра как-то слишком поспешно отвела взгляд.

"Знает, что это самое слабое место в ее плане" — мелькнуло в голове у Занилы.

— Зато я знаю, как снять этот проклятый ошейник! — Эзра наклонилась и подобрала острые тонкие ножницы, которые Занила, вытерла от крови, но не вернула на место, а просто бросила на кровати. — Например, вот это очень даже поможет!

Занила смотрела на блестящие металлические лезвия и ничего не отвечала. Да, если хорошенько постараться эти ножницы вполне смогут перерезать кожаный ремень.

— Ты пойдешь со мной? — глаза Эзры блестели не хуже металла ножниц и с такой же непоколебимой решимостью. — Если я придумаю, как выбраться из школы?

Шаркающие шаги пожилой рабыни, раздавшиеся в коридоре, заставили обеих девочек вздрогнуть. Занила стремительно соскочила с кровати, отобрала у Эзры ножницы и бросила их на тумбочку. А сама Эзра моментально растянулась на своей постели лицом вниз. Занила едва успела набросить на ее спину тряпку, когда этивка показалась в дверях.

— Ты долго здесь торчать собираешься? — вопрос предназначался именно Заниле. — Если эта маленькая дрянь не хочет есть, значит, это ее проблемы, — в скрипучем голосе не было ни капли дружелюбия. Не дожидаясь ответа, пожилая рабыня развернулась и пошла прочь. Эзра не стала вновь садиться на кровати, решив поизображать еще из себя больную, только повернула голову.

— Ты бы и правда пошла сама поела, пока на кухне что-нибудь осталось.

Занила кивнула головой, но с места не сдвинулась. Есть не хотелось, и уходить отсюда не хотелось тоже. Снова вернулась это странное желание прикоснуться к Эзре. Не такое сильное, как в первый раз, просто увериться, что с ней все в порядке. Занила тряхнула головой и направилась к выходу из комнаты. Остановилась еще раз в дверях, позволив себе обернуться. Эзра лежала на кровати, отвернувшись от нее, и упорно что-то разглядывала за окном. Только вот Занила точно знала, что ничего интересного в темных сырых сумерках нет.

Сырой, ветреный и блеклый, словно вылинялый рассвет тоже не принес ничего интересного. Сезон дождей был в самом разгаре, а значит ожидать существенных изменений в погоде над салевской столицей не приходилось. Рабыни, как всегда, проснулись на рассвете. Сегодня в комнате их было на одну меньше, но это вряд ли могло изменить привычный распорядок дня. Первой, как обычно и бывало, проснулась неугомонная Райша. Затем открыла глаза Занила, разбуженная шумной возней, сопровождавшей ее перемещения по комнате. А затем уже они вместе расталкивали сонную Ларку, сладко потягивавшуюся и никак не желающую верить, что уже утро. А дальше привычная до полного автоматизма процедура: короткое посещение ванной комнаты и в трапезную, на завтрак.

Из спальных комнат рабынь быстрее всего попасть в центральную часть школы, где трапезная и располагалась, можно было по крытой галерее, тянущейся вдоль всего крыла и выходящей во внутренний двор.

После этого утра Занила нашла другой путь — по темному коридору, мимо прачечной и кладовых. Он был более длинным, но у него было одно неоспоримое преимущество — не нужно было идти по галерее, старательно отводя взгляд от широких окон и открывающегося за ними двора.

Но так было после этого утра, а сегодня рабыни второго года обучения шумной оживленной стайкой, настроение которой не могла испортить даже промозглая погода, вывалились на галерею. Занила не слишком беспокоилась за Эзру: вчера вечером она оставила ее практически совершенно здоровой, а пожилая рабыня-лекарка была не настолько заинтересована или внимательна, чтобы посчитать столь внезапное выздоровление подозрительным. Главное — чтобы Эзра опять во что-нибудь не впуталась!

Впереди в галерее толпились люди — девочки-рабыни из других групп. Нет, их спальни, конечно, находились в том же крыле, и поэтому они тоже пользовались этой галереей, чтобы побыстрее добраться до трапезной, но почему они не шли, а стояли плотной группкой, прильнув к окнам, выходящим на двор? А ставни на двух окнах были распахнуты, пропуская внутрь школы холодный влажный воздух, от которого сразу становилось тяжело дышать, настолько он был пропитан водяной взвесью. Что такого могло происходить во дворе, чтобы теплолюбивым салевским рабыням показалось мало щелей в ставнях?

Занила легко скользнула между девочек, пробираясь к самому окну, прислонилась к половинке распахнутых ставень, чтобы не слишком напирали стоящие сзади и тоже желающие посмотреть: хрупкость сложения имела как свои плюсы, так и свои минусы. Вообще-то во дворе довольно плотно росли деревья с густой вечно зеленой кроной, но именно напротив этого окна их ряд расступался, давая видеть двор. А точнее заднюю часть двора, примыкавшую к конюшням. Наверное, поэтому девочки толпились именно возле этого окна. Только вот, насколько знала Занила, ничего интересного на дворе не было.

Здание конюшни казалось серым и мрачным во влажном воздухе. Оно обычно стояло полупустым: из всех обитателей школы собственные лошади были только у Мабека Дагара. Возле конюшни, как помнила Занила, в землю был врыт толстый деревянный столб, аммов шести в высоту. Простой такой столб, назначения которого Занила никогда не понимала. До этого утра.

Сегодня столб не был пустым. Ближе к верхушке в древесину был вбит металлический крюк, а к нему толстыми веревками было прикручено... Наверное это было человеческое тело. Тонкие руки, вывернутые под странным углом и перетянутые веревками, которых намотано было столько, что они казались чуть ли не толще самих рук. Низко свешенная голова, так что лица не разглядеть. Волосы? Наверное, темные, не слишком длинные, мокрые или грязные, сваленные сосульками. Тело худое, одетое в серое форменное платье... Одна из девочек-рабынь?

Глаза Занилы скользили сверху вниз, а потом снова вверх, отмечая детали, выхватывая отдельные кусочки увиденного. Но картинка не складывалась, так и оставаясь отдельными частями. Словно того, что видела Занила, просто не могло существовать в реальности. Ее мозг не желал осознавать увиденное, пропускать его внутрь себя. Занила могла бы сейчас закрыть глаза, повернуться и уйти... Но знание уже плавало на поверхности ее сознания. Оно уже было в ней, не спрашивая, желает ли она понимать, в состоянии ли смотреть дальше!

Сильный порыв ветра, не известно как проникший в школьный двор через высокие стены, качнул тело, висящее на столбе. Тонкие иссиня белые ноги отделились от столба, а потом вновь глухо стукнулись о влажное дерево. И это знание тоже не собиралось спрашивать своего разрешения, чтобы проникнуть в голову Занилы. Просто кусочки мозаики медленно вставали на свои места. Это было больше чем понимание: ноги живого человека не могут так болтаться на ветру! Туман оседал на землю, делая воздух более прозрачным. Шерстяное платье и еще не успевшие за полгода отрасти волосы казались темными не из-за воды. Все тело Эзры было покрыто засохшей кровью...

Пустота. Если бы пустота могла существовать как стихия, как зверь, выбравшийся из леса, то здесь и сейчас ему было бы, чем поживиться. Занила прикрыла глаза, чувствуя, что внутри нее не осталось ничего. И Это пожирало ее, выжигало, оставляло пепел кружиться серыми хлопьями. Не боль, не гнев... Все эмоции промелькнули словно в одну секунду, сжатые, сконцентрированные до предела... Сгорели. Взметнулись пламенем, осели горьким пеплом на губах... Теперь нужно просто понять, осталось ли хоть что-нибудь после них.

Однажды это уже было. Как тогда ей удалось выжить?

"Нет! Ты обманываешь себя! — губы Занилы искривились в подобии злой усмешки. — Ты не выжила тогда. Ты просто отложила свою гибель на время, необходимое, чтобы найти Хозяина. Значит, и теперь все будет также." Из пепла тоже можно собрать собственную душу. И она будет ничуть не хуже любой другой.

Занила открыла глаза и сначала даже не поняла, что произошло. Где она оказалась? Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что она по-прежнему стоит перед окном, а то, что она видит перед собой, — это все тот же школьный двор. Но так видеть его ей еще не доводилось. Раньше всегда, когда она погружалась на другой уровень зрения, как она сама для себя начала определять это состояние, она всегда смотрела либо внутрь себя, либо на собственное тело. Ну, еще на Эзру пару раз. Но она никогда не пробовала оглядеться по сторонам, а оказывается здесь было на что посмотреть. Все краски словно стали ярче. Сам воздух, казалось, светился, причем сияние было не однородным, а будто перламутровым — переливающимся. А все предметы разделились сразу на две группы. Одни почти совсем не изменились: конюшня, внешняя стена, проглядывавшая между деревьев. Зато контур других словно раздвоился. Та форма, которую Занила привыкла видеть обычным зрением, теперь казалась лишь тенью, правда цветной. А вокруг нее распространялось сияние, не слишком равномерное, но непрерывное. Так выглядели, например, деревья. "Неживое и живое" — мгновенно поняла Занила. Во всем живом заключена собственная сила, не только в людях. Вокруг тела, висевшего на столбе, сияния не было. И это открытие новой болью стегнуло по сердцу Занилы, заставляя его свернуться в тугой комок. Словно до этого она не понимала, или ей было мало доказательств?

Занила прикрыла глаза, собираясь уже вернуться на нормальный уровень зрения, как вдруг что-то привлекло ее внимание. Тело Эзры все было залито кровью. И, если смотреть обычным зрением, она не двигалась. То есть она уже перестала течь, свернулась и, наверное, даже начала засыхать. Но смотря так, как она сейчас, Занила видела несколько другое. Точнее она видела больше. Потому что обычную темную свернувшуюся кровь она тоже видела, но кроме нее она видела жидкое серебро. И оно еще продолжало двигаться. Блестящая то ли жидкость, то ли металл стекала по ногам Эзры, по щиколоткам и ступням, не прикрытым платьем, застывало на кончиках пальцев. Оно не капало вниз, как можно было бы предположить. Его блеск тускнел, оно словно высыхало, и к земле срывались уже хрупкие хлопья... Пыль? Или пепел? Тот самый, что кружил в душе Занилы?

Все верно. Эзра уже была мертва, а теперь умирала ее собственная кровь, которой она вчера поделилась. Ее часть, что одну ночь прожила внутри другого человека! Заниле не показалось. Она действительно сейчас умирала! Она стояла в коридоре возле окна, в толпе других рабынь, и она же висела там, на столбе... И сейчас одна из ее половинок с последней каплей пепла, сорвавшегося к земле, перестанет быть!

Руки сами вскинулись к лицу, впиваясь в щеки. Детский в своей беспомощности жест — закрыть глаза, чтобы не видеть. Может быть, произойдет чудо и удастся поверить: то, чего не видишь, не существует? Животный в своей безысходности вопль, рвущий горло... Двенадцатилетние девочки так, кажется, не кричат?

— Тише, девочка! Тише, — мужской голос. Чья-то рука касается волос Занилы, совсем легко, явно боясь напугать. Но она отшатывается и распахивает глаза, моментально вываливаясь на обычный уровень зрения. Пожилой мужчина, совершенно седой слишком коротко, не по догатской моде, остриженные волосы с высокими залысинами, прямой нос, сеточка тонких морщин в уголках подслеповатых, постоянно щурящихся глаз и более глубокие — от носа к тонкогубому рту. Господин Сарук. Что же происходит, что Заниле потребовалось несколько долгих секунд, чтобы узнать старого учителя? Похоже, она действительно кричала, потому что в непосредственной близости от нее стоит только этот мужчина, а другие рабыни словно отступили назад. Это Занила тоже осознала не сразу. Словно вокруг было слишком много всего, чтобы это все заметить.