Рыцари Белой мечты. За Русь святую

Мы русские, с нами Бог!

Мы не отступим перед немцем!

Последнею кровью за дом родной

Заплатим полной мерой!

Кудрявый юнкер, всегда стеснявшийся петь — думал, что голоса нет — поборол теперь своё стеснение. Он пел во весь голос, и слова шли у него из самого сердца, слова романса, часто повторяемого в казармах кадетского корпуса...

Юнкер Павел Онуфрин, вспомнил, что обещал пленившей его сердце девушке вернуться. Рыжие волосы, чуть-чуть вздёрнутый кверху носик, и потрясающе глубокие голубые глаза — образ любимой заполнил мысли.

Павел понимал, что последние минуты его жизни наступают, и хотел насладиться ими, хотел в последний раз, хотя бы так, увидеть любимую, пусть только призрачную...Пусть только в своих мыслях...

Мы русские, с нами Бог!

Мы не рабы бунтарской власти!

Прогоним прочь германских слуг

Подальше из нашего края!

Последним, что увидел в этой жизни Онуфрин, был силуэт "заводилы" запасников, которого настигла пуля Павла...А любимая уже раскрывала объятия...

"Виккерс-максим" умолк: последний стрелок уткнулся носом в приклад, поливая кровью мостовую. Подпоручик, огляделся вокруг: осталось едва ли двадцать кадетов, способных ещё стрелять. Другим уже не держать в руках винтовок и не вдыхать весенний воздух. Трое автоматчиков, один преподаватель из юнкерского училища...

Надо было вытаскивать людей из этого ада, хотя бы юнкеров. Всё-таки ради родной страны надо жить, надо победу одержать над германцами, мадьярами и турками, надо будет поднимать страну! А это под силу только молодым, не старикам-тридцатилеткам, поседевшим после Мазурских и Стохода...

— Слушай мою команду! Как только я открою огонь из "мадсена", всем отступать за мост и пробиться к нашим! Солдатам прикрывать отход юнкеров огнём. Исполнять мою команду!

Запасники потихоньку приближались. Правда, их стало намного меньше, чем в первую атаку, некоторые успели "под шумок" скрыться в переулках, многие — нашли пристанище на том свете. Умирать за Совет им расхотелось.

Шансы у юнкеров на то, чтобы пробиться, всё-таки были. Подпоручик Аксёнов надеялся, что ребятам удастся прорваться. Те кварталы пока что были более или менее спокойны. Да и винтовки у них в руках отвадили бы любых "доброхотов" помешать юнкерам пробиться к кирилловцам. В городе уже потихоньку начали оставшихся верными солдат и офицеров называть "кирилловцами" в честь Кирилла Владимировича...

— Ну, раньше смерти всё равно мне не погибнуть, — улыбнулся одними губами Василий Аксёнов, рывком поднимаясь над баррикадами, чтобы поливать сверху запасников пулемётным огнём. — За Россию!!! — и несколько непечатных вослед...

Запасники залегли, вжимаясь в камни мостовой, надеясь, что "мадсеновские" пули их не заденут. Юнкера через силу подчинились команде, спеша добраться до ближайших домов напротив моста. Автоматчики поддержали Аксёнова огнём, так что запасники и носу не казал, боясь подняться, прижимаясь к укрытиям...

Юнкера спешили прочь — и вдруг услышали рёв моторов. Из-за переулков выезжали грузовики с солдатами. Ребята решили было, что Совет направил несколько частей в обход, и теперь их зажали в клещи: но над кабинами реяли триколоры и двуглавые орлы, а из солдатских глоток нёсся "Боже, царя храни!". Это на помощь отряду спешили посланные Великим князем части!

Юнкера развернулись и устремились назад, к баррикадам!

Аксёнов как раз перезаряжал магазин "мадсена", глянул на возвращавшихся юнкеров, готов был уже разозлиться на "проклятых, глупых юнцов", нарушивших приказ — но разглядел грузовики за их спинами.

— А вот сейчас и повоюем, — улыбнулся подпоручик.

А пули, свистя, облетали Василия Михайловича стороной...

Запасники, увидев, что на баррикадах "полку прибыло", решили, что сейчас самое время исполнить любимый манёвр проигрывающих армий. И, не сговариваясь, устремились назад, кто отстреливаясь, а кто спеша без оглядки прочь...

Сизов всё-таки смог обезопасить центр столицы. Приказав задействовать весь имеющийся транспорт для переброски отрядов со всех участков городского фронта, где от восставших смогли отбиться, на другие, где положение всё ещё оставалось напряжённым. Помогли и солдаты с Румынского фронта. Конницу пришлось задействовать для обороны тюрем. Просто Кирилл боялся, что его приказ уничтожить заключённых, если тех попытаются отбить, не будут исполнять. Сердца-то у народа ещё не совсем очерствели. Это потом будут молить Бога, чтобы немцы заняли Петроград. Хотя, конечно, его уже должны возненавидеть за кровавые приказы. Например, тех, кто осмелится нарушить приказ — ждёт расстрел. Всех, кто не сложит оружие — тоже. Кирилл ввёл осадное положение в городе. Правительство пока что не подавало признаков жизни: Родзянко всё еще спорил с Милюковым, Гучковым и Шульгиным насчёт его конечного состава. Ведь предполагалось, что в правительство войдут люди, указанные в "подпольных" (и потому, естественно, известных всей стране) списков "правительства доверия". Только вот судьба распорядилась своевольно с членами этих списков: тело Керенского смогли опознать среди десятков других погибших в казармах запасных батальонов, но это пока что решили сообщить никому, кроме старейшин Думы и Сизова-Романова...

— Простите, Кирилл Владимирович, повторите Ваш приказ. Боюсь, мои уши меня подводят.

— Вы всё расслышали правильно: прикажите расстреливать заключённых, если восставшие попытаются взять тюрьму. Вы прекрасно понимаете, что тюремщиков-то не пощадят. Так зачем щадить убийц и бомбистов, которые после освобождения толпой превратят Петроград в вертеп? За неподчинение этому приказу — тоже расстреливать. Ослушание в эти дни недопустимо.

— Но это же...

— Вы не знаете, что такое война против своего народа, и что такое — массовые репрессии. И надеюсь, что никогда не узнаете. Исполнять приказ неукоснительно.

— Есть!..

— Господа, тело Александр Фёдоровича нашли несколько часов среди тех тел, что были доставлены из казарм восставших запасных батальонов. Сомнений быть не может: и одежда его, и внешность. Лицо не обезображено, только несколько ран на теле от винтовочных и револьверных пуль. Я даже не знаю, что теперь предпринять. Один из депутатов Государственной Думы — убит...

— Сообщите, что он погиб, пытаясь остановить кровопролитие и призвать к порядку запасников. Думаю, это наилучший выход в сложившейся ситуации. Пусть его запомнят как миротворца, — Георгий Евгеньевич вытирал вспотевшие руки платком. Хотя он и был готов морально к такому повороту событий, но всё-таки услышать это, столкнуться, взглянуть в глаза фактам...

— Да, пусть об этом узнает весь город, вся страна: Александр Фёдорович Керенский, присяжный поверенный, принял смерть, призывая к замирению и подчинению правительству доверия. Да, это будет замечательный выход, — Милюков снял пенсне, помассировал веки.

"Господи, когда же прибудут Гучков и Шульгин? Отчего они не могли послать телеграмму, как всё прошло в Пскове. Чего же они ждут" — мысленно добавил лидер октябристов.

В кабинет Родзянко ворвался один из кадетов, запыхавшийся, но счастливый.

— Телеграмма из штаба Северного фронта! Николай отрёкся в пользу цесаревича, назначив Великого князя Кирилла регентом! Господа, старый режим пал! Это победа, господа, победа! Скоро в Петроград прибудут Виталий Васильевич и Александр Иванович, доставят текст манифеста об отречении!

— Здравый смысл наконец-то победил! Господа, мы победили! — Милюков даже вскочил со стула, так разволновавшись! Пенсне полетело на пол, одно из стёклышек треснуло...

Вокзал. Молчание. Перрон оцеплен казаками и городовыми. Сизов напряжённо всматривается в подъезжающий состав. Где-то там, внутри этого "железного коня", бумага, навсегда изменившая историю. Да, Кирилл всё-таки смог это сделать. Но это же могло произойти в и в известной ему истории, в его истории. Каких-то два-три часа задержки, несколько уверенных фраз...

Рядом стоял ординарец, не выпускавший пулемёт: Кирилл хотел, чтобы "старейшины" пока что считали его просто эпатирующим публику неглубоким человеком. Ничего, нужные люди ныне уверены в обратном, а остальное — неважно. Да и к тому же, хорошо быть шутом, настоящим при том, ведь охотников на корону тьма, а на шутовской колпак — ни единого...

Стук колёс по рельсам. Паровой гудок. Поезд остановился напротив перрона. Несколько казаков подбежали к открывающимся дверям вагона.

— Мы привезли вам новое, светлое будущее! — Гучков не удержался от "высокой" фразы. Молчание было ему в ответ. Среди кирилловцев уже было известно примерное содержание манифеста царя. К тому же днём его уже начали оглашать фронтам и флотам...

Тягостное молчание. Солдаты и офицеры поглядывали на соседей, крестились, шептали: "Что же будет?". Антон Иванович Деникин напрягся, вспоминая письма Кирилла. Да, всё так, как он и предсказал. Великие потрясения — во время войны. Когда народ и власть должны объединиться, должны напрячь силы — смена правителя. К счастью, это оказался Алексей: всё-таки в народе его любили. Было известно, как он однажды сказал, что когда станет царём, сделает всех людей счастливыми. Но он болен, ему не жить долго. А что дальше будет? Что будет???

Так было на Румынском и Юго-Западном фронте. И нижние чины, и офицеры, сражавшиеся за веру, царя и отечества, потеряли одного царя, а получили то ли двух, то ли ни одного...

Бурное ликование с подкидыванием шапок. Северный и Западный фронты радовались, не скрывая своих чувств. Плохой царь ушёл, теперь по-новому заживём, скоро и войне конец, скоро и по домам можно...

Только некоторые офицеры собирались кучками и обсуждали, что же будет дальше...

Александр Васильевич и Николай Николаевич ходили по развалинам Великих Комнинов в Трапезунде. Отправив эскадру к Босфору, сам Колчак прибыл на флагмане на совещание по поводу снабжения Кавказского фронта.

Разговор всё не клеился. Адмирал был чернее тучи, ожидая с минуты на минуту новостей из Петрограда и Севастополя. Великий князь был не намного веселей. Николай Николаевич ждал, когда придёт известие о назначении его Верховным Главнокомандующим. И оба вспоминали историю этих развалин, по которым ходили...

Последний осколок Византийской империи, эта крепость сдалась на милость османам, хотя могла сражаться, могла отстоять свободу ромеев хотя бы на этом клочке суши. Но правители просто струсили. Их сыновей обратили в магометанскую веру, сделали евнухами, дочерей отправили в гаремы. Не осталось Великих Комнинов, рухнула империя ромеев, правители которой испугались встать на пути врагов, испугались проявить твёрдость и храбрость в переломный момент...

Известие всё-таки пришло. Николай Николаевич, прочтя телеграмму об отречении, скрипнул зубами...

Александр Васильевич расслабился. Он считал, что может случиться и худшее. Всё-таки при Николае трудно было бы довести войну до победы...

Поезд увозил отрёкшегося императора прочь из Пскова, в Могилёв. Оторванный от семьи, от близких, без единого человека, которому мог бы открыть душу. Даже дневнику не в силах поверить то, что терзало душу, Никой стал человеком, чей мир обрушился в одночасье, в одну минуту, в одно мгновенье, превратившееся в вечность. Хотя и было какое-то чувство у Романова, что он поступил правильно. Хотя бы на этот раз, и это чувство никогда более не покидало отрёкшегося хозяина Земли Русской...

А пока войска приводили к присяге новому императору, Алексею Николаевичу, Кирилл собрал "правительство доверия" в Таврическом дворце на первое настоящее заседание, а разогнанную Думу — на внеочередную сессию. Собралось чуть менее половины членов Четвертой Государственной Думы, но и это было настоящей победой. Новые министры расположились на первом ряду кресел. Сам Кирилл встал за кафедрой, приняв на себя функции спикера...

Михаил Владимирович Родзянко в своём лучшем фраке, идеально выбритый (что даже удивило хорошо знавших его людей), полный энергии и спокойной уверенности. Став председателем нового правительства, Родзянко слегка изменился. Похоже, это назначение вложило в его душу веру в победу над восстанием в Петрограде и германцем. Улыбка не сходила с его лица: как же, давняя мечта сбылась. Министр-председатель и министр внутренних дел.

Александр Иванович Гучков. Короткая бородка, ровная, ухоженная, пенсне в серебряной оправе, фрак и бордовый галстук. Голова склонилась, лидер октябристов о чём-то напряжённо думал. Ему достался портфель морского и военного министра.

Рядом с ним расположился Виталий Васильевич Шульгин. Ему несколько полегчало, теперь он лишь изредка припадал губами к платку, в котором тонул кашель. С этого дня он должен был стать министром юстиции.

Справа же от Гучкова — Павел Николаевич Милюков. Подтянутый, розовый, улыбающийся в свои разлапистые усы, невозмутимый, готовый с дотошностью историка аргументировать всякую свою речь, не желая вносить в неё пафоса и "красного словца". На Милюкова возложили роль министра иностранных дел.

Георгия Евгеньевича Львова сделали министром земледелия, хотя старейшины долго спорили насчёт кандидатуры председателя Земгора и Александра Аполлоновича Мануйлова, одного из авторов аграрной программы кадетов. Всё-таки выбрали Львова, решив сделать "уступочку" за не доставшийся ему поста министра-председателя.

Пост министра финансов занял Михаил Иванович Терещенко. Истинный финансист: всегда подтянутый, с непроницаемо-задумчивым лицом, умело лавировавший в любой ситуации, чувствовавший, куда "дует ветер перемен". Его протащил в правительство Некрасов, его личный друг. Да и немалые средства Терещенко, "сахарного короля" — семьдесят миллионов рублей — стали одним из доводов "за".

Рядом с Терещенко был и сам Некрасов, занявший пост министра путей сообщения. По указанию Родзянко он все прошлые дни пытался наладить ситуацию на железных дорогах, обеспечив скорейшее прибытие в столицу верных правительству и регенту частей. За несколько минут до заседания он шепнул министру-председателю, что вызванная Кириллом Латышская дивизия уже вступила в городские предместья. Николай Виссарионович в те дни был всё ещё убеждён, что только силой оружия, военной диктатуры можно навести порядок в стране.

Стал министром торговли и промышленности Александр Иванович Коновалов. В очках, осанистый, с вздёрнутым кверху подбородком, сын фабрикантов и сам— фабрикант, один из учредителей банка Рябушинских и Русского акционерного льнопромышленного общества. Он уже давно предлагал свою программу реформирования фабрик и заводов, в первую очередь — через изменение положения рабочих, причём сам приводил её в жизнь на своих предприятиях. Он любыми способами пытался добиться начала реализации своих реформ, вступил в ложу "Великий Восток народов России", но там не нашёл желаемой поддержки. И вот судьба ему наконец-то улыбнулась, вот-вот он мог начать работать.