Не время для одиночек

...Расположившийся стоя в хвосте второго вагона, Колька через два стекла хоть и расплывчато, но видел затылок и плечи Степана — в вагонах было почти пусто, жарко и пыльно. "Девятка" шла по кольцу через все окраины, глупо было бы думать, что Прокудину просто захотелось покататься, учитывая, что его ищут. Значит — где-то сойдёт. "Лишь бы его там транспорт не ждал, иначе — уйдёт, — мелькнула мысль. Но Колька тут же оборвал себя: — Нет, не дам! Ноги прострелю, тех, кто встречать будет — положу, что-нибудь, да сделаю, но уйти снова не дам!"

Через пять остановок Степан встал и двинулся к выходу. Колька поднялся тоже, но соскакивать помедлил — наискось от остановки, за липами, он увидел Славку. Расставив ноги, тот сидел на своё "харлее", подняв вверх сцепленные руки. Поэтому, придержав дверь ногой, Колька соскочил уже на ходу, за поворотом — и бросился к Муромцеву.

— Полиция скоро будет тут, — сообщил тот. — Как он?

— Наглый — жуть, — Колька уселся сзади, передвинул пистолет удобней под курткой. — Так. Как-то подходит...

— Семнадцатый. На аэродром новый, — определил Славка, ёрзая ногой на педали. — Эй, а он не драпать намылился?!

— Думаешь?.. Нет, куда, этот же для легкомоторок и вертолётов. А на дирижабль его всё равно не пустят. Он в ориентировках.

— А вдруг он вертолёт водить умеет? Я умею, например. Поднимет, разобьёт где-нибудь — и к границе пешком...

— Ладно, поехали, он сел, сел!

На секунду они притормозили около остановки, Колька чиркнул — "17". Славка оттолкнулся ногой, и "харлей" помчался за трамваем...

...Степан сошёл на территории нового лесопарка, за одну остановку до аэродрома. Кругом было пустынно, зелено, тихо; ребята остановились метрах в тридцати от остановки, за кустами.

— Не понимаю, что он делать собирается, — признался Колька, наблюдая за тем, как Степан прохаживается туда-сюда. — Похоже, просто ждёт кого-то.

— Я даже знаю — кого, — тихо сказал Славка. — Смотри.

Колька хмыкнул. Из глубины парка подваливала компания молодёжи — человек двадцать разно одетых юношей. С прогулки или с того же аэродрома... Они остановились рядом со Степаном, завели какой-то шумный разговор.

— Кто такие? — пробормотал Колька.

— Ты не понял? — хмыкнул Славка. — Ну ты... Это ж всё, что осталось от "Детей Урагана"!

— Что... — Колька всмотрелся. — А ведь правдаааа...

— Я это дело оцениваю так, — медленно сказал Славка. — Вещи, транспорт, может, и оружие — они где-то оставили или просто утопили. Теперь явятся на аэродром, там их ждёт какой-нибудь вертолёт и снаряжение для прыжков. И через час они будут километров за полтораста отсюда где-нибудь в лесу. Ну а там... Да уж. Уходят.

— Вот ведь... — процедил Колька. — Смотри, правда уходят...

— Где же наши-то? — спросил Славка, доставая "байкал".

— Нету, сам видишь, — Колька уже держал наготове "парабеллум". — Ну что?

— Уйти-то им дать нельзя, — Славка вздохнул. — Пирог, похоже, накрылся...

— Стой-стой, я пирога хочу, — Колька перевёл дух. — Вот что. Попробуем... — он секунду молчал и вдруг крикнул — Славка вздрогнул: — D'tung! Strecken Sie Gewehr! Sie sind umgeben! FЭr d'Ungehorsam — d'Tod an Ort und Stelle! (1.)

1.Внимание! Бросайте оружие! Вы окружены! За неподчинение — смерть на месте! (немецк.) (Колька пытается убедить врага, что тот имеет дело с засадой Чёрных Гусар)

Компания мгновенно рассыпалась — за кусты, за остановку, кто куда. И в ответ послышался насмешливый голос Степана:

— Ветерок, родной ты мой! Это ж прямо невероятная удача! Обидно было бы напоследок с тобой не повидаться! Я так переживал, как вы за мной на мотоцикле летите — боялся, свернёшь шейку, лишишь меня этого удовольствия! Эх, жаль, времени нет, прикончить тебя со всем удовольствием... а ну-ка, мальчики — кончай их, поскорей, вылет скоро!

— Ты был прав, — заметил Колька и засмеялся.

— Водим? — с улыбкой спросил Славка.

— Водим! — согласился Колька, вскакивая...

...Это были дикие пятнашки со смертью. Каждая выигранная секунда играла на руку Кольке и Славке — и в то же время уменьшала конкретно их шансы. Парк наполнился грохотом выстрелов — шла охота, кольцо постепенно сжималось, оба парня выворачивались, стреляя в ответ время от времени и даже не особо стараясь попасть.

— Коль, я всё! — крикнул Славка. С его стороны грохнул последний выстрел, перед кустами, за которыми он залёг, мелькнули двое "Детей Урагана". Колька перекатился ближе, выдернул из руки убитого врага "байкал", стреляя из двух пистолетов, срубил обоих подбиравшихся к Славке, прыгнул через кусты и кинул Муромцеву трофей:

— Держи... Ах, чёрт, как лупят... Я четверых свалил точно.

— Я тоже... — Славка прислушивался. — Похоже, и правда всё?

— Ветерок, бросай оружие и выходи! — снова закричал Степан. — А твой подельник пусть убирается! Если выйдешь — его не тронем, слово!

— Уходи, — предложил Колька. Славка засмеялся и показал большой палец:

— Во шутка. Но, похоже, они нас окружили... Хоть бы трамвай прошёл, что ли?

— Ветерок... — снова начал Степан, но его голос перекрыл лязгающий рёв мегафона:

— Всем бросить оружие! Вы окружены! Считаем до трёх! По счёту "три" все, кто не стоит в рост без оружия с поднятыми руками — будет убит! Раз!

Над кустами стали тут и там подниматься фигуры с высоко поднятыми руками — неожиданность развязки ошеломила "Детей Урагана".

— Хохмочки, — Славка перевёл дух так бурно, что на кусте задрожали листья. Колька, не поднимаясь, крикнул:

— Тут Муромцев и Стрелков!

— Знаем! — отозвался тот же голос. Вокруг стали появляться люди — полицейские с автоматами, полдесятка дружинники Муромцевых и с десяток каких-то людей с самым разным оружием — видимо, жильцы ближних домов. — Вставайте, ребята, всё в порядке. Оружие можете не бросать.

— Хохмочки, — повторил Славка, поднимаясь. Колька тоже встал на ноги. "Детей Урагана" снова укладывали наземь — но уже лицами вниз и руки за спину, обыскивали и вертели. Степан всё ещё стоял на площадке, и поднятые его руки то сжимались в кулаки, то разжимались. Его трясло и корёжило от ярости.

— Виселица, Стёпа, — сказал Колька, помахав ему рукой. — Виселица.

— Значит, ещё не пришло наше время, — прохрипел Степан. 17-й шёл мимо, несколько пассажиров с изумлением смотрели на открывшуюся их глазам картину.

— И не придёт, — ответил Славка брезгливо.

— Ненавижу! — вдруг вскрикнул Степан отчаянно и метнулся к вагону... но руки его так и не дотянулись до поручней — правая нога подломилась, и Прокудин упал в траву, с воем сжимая колено.

— Не, так ты от петли не убежишь, — Колька картинно дунул в ствол пистолета. — Виселица, Степан. Виселица.

Ответом ему был полный злобы и боли бессильный вой.

* * *

Пирог — лимонный — оказался замечательно вкусным, и Колька с трудом удержался от того, чтобы объесться. Немного помогло воздержанию то, что Элли сердито посматривала на него, как бы намекая, что она может готовить не хуже, нечего уж так налегать. Видимо, так же в знак протеста она по окончании пирогопоедания осталась в комнате — о чём-то говорила с сестрой Славки — а юноши вышли на заднее крыльцо, откуда открывался вид на небольшой парк и склоны Голодного.

Они довольно долго ни о чём не разговаривали, просто стоя рядом с широкими каменными перилами и опираясь на них широко расставленными руками. Потом Славка негромко сказал:

— Сегодня мне было очень обидно. Вполне нелепая могла выйти смерть. Я только об этом и думал: столько всего пройти, окончить Лицей, получить назначение в Космос — и погибнуть от пули бандита за какие-то дни до исполнения мечты...

— Тогда почему ты остался? — вопрос был грубым по смыслу и прозвучал грубо, но Славка не обиделся. Он легко вскочил на перила и, устраиваясь удобней, пояснил:

— Это очень просто, и дело даже не в нашей дружбе. Бегать от стычек с прошлым можно лишь в том случае, если у тебя есть нечто более важное, чем стычка. А таких вещей мало.

— От стычек с прошлым? — не понял Колька, тоже усаживаясь на перила.

— Конечно, — пожал плечами Славка. — Это прошлое и есть. "Дети Урагана", Степан этот твой, Савостьев, прочие... Только не славное и великое, а... в общем, прошлое. Которое очень старается если не задержаться в настоящем, то хотя бы немного испоганить его. Моя прямая обязанность — не давать этого сделать. Понимаешь, Коль — обязанность. Личная.

— Я об этом не думал, — признался Колька. Муромцев кивнул, потом сказал задумчиво:

— Ботинки на два размера больше, — Колька непонимающе, молча-вопросительно, посмотрел на него. Муромцев усмехнулся, сбил наземь с перил два золотистых листика: — Вообще-то это не то, чтобы запрещено рассказывать, но... короче, нам говорили: "На ваше усмотрение." И, по-моему, тебе не просто можно — тебе нужно это рассказать, вот моё усмотрение...

— Ты о чём? — почти сердито спросил Колька.

— У нас каждый год были... ну, скажем так, испытания. Как правило — по месяцу. Никто не знал, когда они начнутся и какими они будут. Страшней всего было первый раз, когда мне было шесть лет и я думал, всерьёз думал, без одобренного и принятого внушения, что это происходит на самом деле... Да, ну так вот. Мне было двенадцать лет, когда меня арестовали за многократные побеги из дома и отправили в спецшколу. Фактически — детскую тюрьму... — Колька даже рот приоткрыл от неожиданности такого заявления, только потом понял, о чём идёт речь. — Ботинки на два размера больше, — повторил Славка с усмешкой. — Понимаешь, их всем выдавали на два размера больше. Не потому, что они были одного размера, не имелось, скажем так, выбора — именно что всем больше его собственного размера на два. Эти ботинки меня доводили, Коль. До мути в глазах. В них ничего было нельзя нормально делать. Даже ходить было тяжело, они за полчаса сбивали ноги до кровавых ран. И их нельзя было снимать, только на ночь, ну или там — под душем. Они меня бесили больше всего остального, хотя там было очень мало приятного, Коль... бесили бессмысленностью... — Колька внимательно слушал. — И я только потом понял, что в этом был смысл. В сущности, в этом смысле — весь смысл Века Безумия. Чтобы ребёнок в руках у чужих взрослых изначально чувствовал себя раздавленным, неуклюжим, беспомощным и смешным. Куклой, игрушкой, у которой нет своей воли и которая обязана подчиняться любой гадости или глупости, у которой не осталось никаких ниточек связи с нормальной жизнью... (1.) — Славка неожиданно усмехнулся совсем по-детски шаловливо. — Когда кончился курс, то мы на построении стояли босиком. Потому что первое, что сделали — утопили ботинки в речке. Нам досталось, их делали по спецзаказу, по старым образцам, потому что в нашем мире такие орудия пытки вряд ли сможет сотворить самый маньячный сапожник-неудачник.

— Утопили? — ухмыльнулся Колька. Славка кивнул удовлетворённо:

— Можно сказать — не сговариваясь. И я, может быть, тогда понял ещё, что такое — вот это прошлое. Сегодня оно хотело нас убить.

1.К моему сожалению и отвращению, подобная система садистского планомерного и подлого унижения заведомо более слабого и зависимого существа — заключённого детской тюрьмы — повседневная реальность системы заключения несовершеннолетних во всём мире. В РФ это может происходить с 12 лет, а в США, например — с семи. Никаких оправданий — а их выдумывают множество — этой практике нет и быть не может, она является преступной даже чисто формально и по нынешним законам. Подобное отношение обычного взрослого к обычному ребёнку почти неизбежно приведёт взрослого на скамью подсудимых. Но почему-то считается само собой разумеющимся, что взрослые имеют право издеваться над детьми только потому, что те — справедливо или нет, не важно — записаны в преступники.

Колька не нашёлся, что ответить, а потом подумал, что, может быть, отвечать ничего и не надо — и так и промолчал. Сгущался вечер, он был прохладным, хотя и тихим, безветренным. Кольке было грустно от того, что Славка скоро уедет — и он уже совсем было решился спросить, когда же это будет точно, но тут из глубины дома послышался голос Элли:

— Коль! Тебе звонят из Империи, из Великого Новгорода!

— Кто?! — изумился Колька.

— Не знаю, просят к телефону... сказали, что долго искали...

— Извини, — Колька бросил на Славку недоумённый взгляд и поспешил в дом.

Он поднял зеленоватую трубку со столика рядом с аппаратом, солидно кашлянул и отозвался — в еле заметное поскрипывание тысяч километров, висевших на проводах:

— Ало?

— Стрелков Николай? — голос был молодой, но Колька каким-то чутьём понял, что говорящий не так уж и молод.

— Д-да... — он всё-таки не смог скрыть растерянности.

— Тебя беспокоит Министерство Природопользования Русской Империи, товарищ министра по личному составу надворный советник Игнатьев.

— Очень приятно, — ляпнул Колька и, разом всё вспомнив, понял, что ноги ощутимо и непреодолимо слабеют. Это правда, что ли?!

— Мне тоже, — ответ был серьёзным. — Я сегодня утром прочёл твоё письмо. Выбрал его первым из всей авиапочты из-за необычной толщины. Как правило, письма, которые к нам приходят, гораздо толще — в них стараются запихнуть копии всех своих достижений с первых лет жизни... Нечасто доводится читать нечто... беллетризированное. Итак, тебе пятнадцать, школу окончил экстерном, последние годы, скажем так, бездельничал на вольных хлебах, и... ты ведь гражданин Республики Семиречье?

— Да, — свой голос Колька слышал как будто из-под воды. — Я...

— Вот и отлично. Николай, как ты смотришь на то, чтобы через недельку, когда утрясётся первосентябрьская суматоха, числа 4-го, с девяти и желательно до полудня, зайти в наше представительство в Верном?

— За... — Колька кашлянул, — ...чкхегм?

— Ты найдёшь пятый кабинет. Там будет сидеть очень сердитый дяденька со знаками различия штабс-капитана геологического корпуса... знаешь их?

— Четыре четырёхконечные звёздочки на погонах... или две золотых полоски на обшлаге... — продолжал вещать из полуобморока Колька.

— Вот, совершенно правильно... Ты ему представишься, и он начнёт тебя пугать.

— А?

— Ну да. Лесом, холодом, жарой, болезнями, комарами, хищниками, бандами, болотами, дождём, голодом, жаждой, обвалами, наводнениями и засухами... в общем у него богатый опыт и большое красноречие. Ты держись стойко и, я думаю, после получаса беседы в таком духе ты сможешь называться кадетом этого корпуса.

— А?

— Где-то в начале октября на южную границу и чуть подальше пойдёт экспедиция этого самого сердитого дяденьки. У тебя, насколько мне известно, в конце сентября намечена авторская выставка — поздравляю, провести её ты как раз успеешь, не волнуйся... Экспедиция важная, на срок — с октября до "пока не найдём". У тебя есть все шансы отправиться с нею, а там — посмотрим. Только пожалуйста, не говори "а?"!

— Я... — Колька кашлянул. Почему-то ничего, совершенно ничего, кроме абсолютно идиотского "оправдаю!", на ум не приходило. — Благодарю. Я, конечно, буду. Четвёртого сентября, ровно в девять. Конечно.