Жанна

Грейгу почти хотелось, чтобы маг сказал что-то такое, что можно будет считать неуважением к местным законам или королевской власти, и дал ему повод для открытой ссоры.

Но Ксаратас, разумеется, был для такого слишком прагматичен.

— Тут вы правы. Что ж, если это не соответствует вашим обычаям, я постараюсь больше не смущать ваших людей, — ответил он, слегка кивнув своему собеседнику. Грейг понял, что Ксаратас имеет в виду, что он больше не будет избивать своего слугу на публике. Как будто Грейг имел ввиду, что магу стоит заниматься этим тихо, в стороне от любопытных глаз!..

А хуже всего было то, что Ксаратас в своих словах об их обычаях был недалек от истины. Бить своих слуг, детей или жену в присутствии других людей было позорно, а подчас чревато неприятными последствиями, но никто не возражал, если кто-нибудь занимался этим за закрытыми дверями. Теоретически на дурное обращение можно было пожаловаться, но на практике такую жалобу сочли бы крайне неприличной. Жертве полагалось прятать свои синяки от посторонних глаз и вместе со всеми остальными делать вид, что ничего не происходит, даже если каждая собака знала, что такой-то человек — пьяница, дебошир и изувер, который почём зря колотит всех своих домашних. Вздумай Грейг давить на мага дальше и сказать, что дело вовсе не в наружном соблюдении приличий, а в недопустимости такого поведения, Ксаратас, знающий ответ не хуже Грейга, уж конечно же, не постеснялся бы спросить, действительно ли алезийские и тальмирийские законы прямо запрещают человеку быть хозяином в собственном доме и наказывать своих детей или свою прислугу так, как он считает нужным. И Грейгу было бы совершенно нечем крыть.

Теперь Грейг куда лучше понимал природу того ужаса, с которым раб Ксаратаса смотрел на своего хозяина, и ту поспешную угодливость, с которой он бросался выполнять его приказы. Маг, вне всякого сомнения, безжалостно избивал своего слугу за самые ничтожные провинности — и одним лишь островным демонам было известно, что еще он вытворял с этим мальчишкой в своей палатке, вдалеке от посторонних глаз.

Грейг понимал, что сам он не добьется толка, если попытается избавить парня от жестокости Ксаратаса, но он считал, что Жанна вполне может справиться с этой задачей. Ей, в отличие от Грейга, маг обязан будет подчиниться. Так что наиболее естественным поступком в этой ситуации, конечно, было обратиться к Жанне.

Дождавшись момента, когда они с Жанной в первый раз за эти неспокойные недели смогли остаться в королевском шатре наедине, Грейг рассказал Ее величеству о том, что видел.

— Ты же понимаешь, что он нам нужен? — помолчав, спросила Жанна, и Грейг понял, что, хотя Жанна пытается смягчить свои слова, на самом деле это значит — Ксаратас нам нужен, а этот мальчишка — нет.

Грейг с удивлением почувствовал, что королева, не в пример ему, вовсе не думает, что ей достаточно будет только потребовать, чтобы Ксаратас отпустил мальчишку, чтобы маг тут же послушался её. Впрочем, припомнив, как Ксаратас вел себя с момента своей первой встречи с королевой, Грейг понял, что Жанна права. На словах маг утверждал, что служит королеве Жанне, но на самом деле он держался с ней не как вассал или слуга, а как союзник — а союзнику, особенно такому, от которого зависит твоя победа, нельзя просто отдать приказание, нисколько не считаясь с тем, что ему это не понравится. А маг, судя по разговору с Грейгом, был уверен в том, что маленький слуга — его личная собственность, которой он владеет точно так же, как застежкой для плаща, одеждой или сапогами — и никто не вправе вмешиваться в то, как он распоряжается своим имуществом.

— Мы начали эту войну во имя справедливости, — все же ответил Грейг. — А справедливость, если она есть, должна существовать для всех — для вашей матери, для нас с тобой, для этого мальчишки... Иначе мы должны признать, что справедливость — это просто пустой звук.

— Ну хорошо. Найди кого-нибудь, кто знает островные языки, и поговори с этим мальчишкой, — тяжело вздохнув, сказала Жанна. — Скажи ему, что я могу потребовать, чтобы Ксаратас отпустил его, и возьму его под свою защиту.

Грейг подумал, что Ее величество права. Предупредить мальчишку, в самом деле, было далеко не лишним. А то как бы он не посчитал, что чужеземцы, говорящие на непонятном языке, хотят его убить, и не сбежал от своих избавителей, куда глаза глядят.

По счастью, люди, знавшие келвари и синтарский, на которых говорили жители Архипелага, в лагере имелись — это были рыцари, которые когда-то в прошлом приняли знак Негасимого Огня, чтобы участвовать в священных войнах с магами на островах. Один из таких рыцарей — старый седой мужчина, воевавший вместе с дедом Грейга (из-за чего они, собственно, и познакомились) охотно вызвался помочь ему поговорить с рабом Ксаратаса. Они нашли мальчишку в тот момент, когда Ксаратас спал в своей палатке, а его слуга, прокравшись к догоравшему костру, пристроился на краешке бревна и торопливо ел холодную липкую кашу, оставшуюся после трапезы солдат на дне закопченного котелка. Естественно, что все кусочки мяса и перышки лука, брошенного в кашу, были выловлены ложкой и съедены солдатами Грейга еще раньше, и в котле осталась только разварившаяся и немного пригоревшая крупа, но судя по лицу, с которым раб Ксаратаса глотал холодные комки этой неаппетитной каши, он считал, что ему очень повезло. Грейг даже пожалел, что они помешали ему есть, но более удобного случая побеседовать с мальчишкой, не привлекая внимания Ксаратаса, могло и не представиться.

Поняв, что Грейг и его спутник направляются к нему, островитянин вскочил на ноги и склонил голову, сцепив руки у груди — в подобной позе алезийцы с тальмирийцами обычно размышляли и молились в своих храмах, но на Островах, похоже, эту позу должны были принимать рабы, к которым обращается свободный человек. Только на этот раз мальчишка выглядел еще более напряженным, чем обычно. Хотя он не знал местного языка, он, конечно, уже должен был заметить, что Грейг занимает высокое положение среди иноплеменников, и теперь явно беспокоился, не обернется ли его внимание какими-нибудь неприятностями — побоями или, того хуже, жалобой Ксаратасу.

Ульрик, когда беседовал с каким-нибудь крестьянином, у которого солдатам из его отряда нужно было узнать верную дорогу, всегда для начала спрашивал у человека, как его зовут. Он говорил, что людей это успокаивает. Если кто-то хочет знать, как твое имя, он, во всяком случае, не собирается тебя убить — кому охота знать, как зовут человека, который прямо сейчас умрет? Грейг решил последовать его примеру и попросил своего спутника спросить у мальчика, как его имя. Услышав привычную речь, мальчишка сперва удивленно вздрогнул, а потом ответил — торопливо и так длинно, что Грейг удивленно покосился на своего толмача. Тот усмехнулся его удивлению и перевел :

— Он говорит, что ничтожного раба зовут Кaйто, и спрашивает, чем он может служить благородным господам. Вряд ли это его настоящее имя.

— Почему? — не понял Грейг. Рыцарь вздохнул и пояснил :

— Кайто — это маленькая песчаная змейка. Это слово не используется в качестве имени. Но рабам на Архипелаге чаще всего дают клички, чтобы они знали свое место. Если у этого парня есть какое-нибудь человеческое имя, то его, скорее всего, знают только его близкие.

— Спросите у него, как его звали его родители, — попросил Грейг.

Рыцарь кивнул и задал мальчику вопрос, но тот испуганно замотал головой.

— Он говорит, что его имя — Кайто, — перевел старик.

— Ладно, — кивнул Грейг, понимая, что парень слишком запуган. — Вы можете сказать ему, что мы хотим ему помочь?.. Попробуйте как-нибудь объяснить, что он больше не раб. В Тельмаре и Алезии рабства не существует. Он не обязан оставаться с Ксаратасом и служить ему, если не хочет этого. Скажите, что его хозяин согласился с тем, что он обязан соблюдать наши законы, так что ему ничего не угрожает. Королева заберет его к себе и позаботится о нём.

На этот раз старик говорил значительно дольше. Объяснения заняли у него гораздо больше времени, чем речь самого Грейга, но тот терпеливо ждал, считая, что знакомый с нравами островитян мужчина лучше сможет объяснить мальчишке, что к чему, и найдет способ его успокоить.

Но вместо того, чтобы обрадоваться или хотя бы обдумать их слова, парень отчаянно замотал головой.

— Он говорит, что его господин добр к нему, и он не хочет никакой свободы, — сказал рыцарь хмуро.

— Это неправда, — твёрдо сказал Грейг. — Ксаратас вовсе не добр с этим мальчиком. Я видел, как он избивал его хлыстом за совершенно пустяковую провинность — если это вообще можно назвать провинностью.

"И, полагаю, это еще далеко не худшее, что он с ним делает" — добавил Риу мысленно.

— Он говорит, это его вина, — перевел рыцарь после нового обмена фразами. — Он не всегда способен выполнять приказы своего хозяина так хорошо, как полагается. Но он рад, что господин снисходителен и готов прощать его многочисленные провинности... Он хочет только одного — остаться со своим хозяином и продолжать служить ему. И дальше в том же духе.

Грейг прикусил губу, пытаясь справиться с раздражающим ощущением беспомощности. И сам этот разговор, и своя собственная роль в этой беседе казались ему все более нелепыми.

— А если королева не позволит ему быть слугой Ксаратаса и заберёт его к себе? — осведомился он.

Мальчишка рухнул на колени, лепеча что-то бессвязное. Рыцарь развел руками.

— Умоляет вас не делать этого и попросить не забирать его у его господина... Да что тут говорить, здесь и без перевода все понятно. Боюсь, ничего у вас не выйдет, сир! Надежды с самого начала было мало. Эти люди на Архипелаге мыслят совершенно по-другому. Для кого-то вроде этого мальчишки быть слугой Ксаратаса — большая честь. Здесь, на материке, люди не в состоянии даже представить, как воспринимают магов на Архипелаге. Ксаратас для этого мальчишки даже не король — он почти божество. Думаю, он действительно не представляет себе другой жизни и не хочет, чтобы его кто-нибудь спасал.

— Да бросьте! Он просто до ужаса боится своего хозяина и думает, что тот накажет его за "предательство", причем каким-нибудь ужасным и жестоким способом. Если бы мы сумели его переубедить...

Рыцарь взглянул на Грейга. Взгляд его выцветших, как будто полинявших от старости глаз внезапно показался Грейгу неожиданно цепким и острым.

— А вы уверены, что вы на самом деле сможете его спасти, если Ксаратас пожелает с ним расправиться? — спросил он.

— Я — нет. Но королева сможет. Ксаратасу не захочется сердить Ее величество из-за одного-единственного мальчишки.

— А ему и не нужно ссориться с Ее величеством. Он может отпустить мальчишку, выждать, а потом прикончить его с помощью какого-нибудь волшебства. А если королева спросит, что случилось, он всегда может сказать, что он тут совершенно ни при чём — это же невозможно доказать. Лучше оставьте это дело, сир. Боюсь, что в этой стычке вам не выиграть. Если вы настоите на своем, то только без толку погубите мальчишку, — посоветовал его "толмач".

Грейг должен был признать, что в словах рыцаря есть доля правды. С другой стороны, соратник его деда не жил при дворе и не знал Жанну так, как знал ее сам Грейг. Откуда ему было знать, на что способна Жанна, когда ей действительно чего-то хочется, насколько сильная у нее воля и насколько гибкий ум!..

Если уж Жанна, будучи еще совсем ребенком и во всем завися от решений герцога Сезара и других своих родных, уже способна была навязать свои желания кому-то вроде Ульрика — не просто взрослому мужчине, который годился ей в отцы, но и вдобавок полководцу, который всю свою жизнь командовал людьми — то она, уж конечно, найдет способ справиться с Ксаратасом. Жанна сумеет дать ему понять, что с головы мальчишки, которого королева удостоила своего покровительства, не должен упасть ни один волос, и что его безопасность и благополучие — вопрос ее доверия Ксаратасу и его магии.

Если поставить вопрос таким образом, то маг, при всей своей злопамятности, призадумается, прежде чем мстить своему бывшему слуге — ведь это все равно, что дать понять, что воля Жанны ничего не значит для него, и что его искусство всегда может обратиться против самой королевы и разрушить ее планы. Не самая лучшая основа для надежного союза!

Когда Грейгу снова удалось выкроить время для беседы с королевой, Жанна была занята — она писала наместнику в Рессос на краю легкого раскладного столика, поставленного прямо посреди шатра.

— Я побеседовал с тем мальчиком, рабом Ксаратаса, — сообщил Грейг, дернув витой шнурок, так что тяжелый полог королевского шатра упал, отрезав их от лагерного шума.

— Да?.. Что он тебе сказал?.. — голос Ее величества звучал слегка рассеянно.

— Я могу подождать, пока ты не закончишь, — предложил Грейг.

Но Жанна покачала головой, не отрываясь от письма.

— Нет, ничего, рассказывай... Я вполне могу слушать и писать одновременно.

Грейг чувствовал себя немного странно — было непривычно обращаться к Жанне, когда ее взгляд направлен на листок бумаги, а не на него. От этого казалось, что она его не слушает — хотя Грейг часто видел, что Жанна способна писать письма или же просматривать заметки кого-нибудь из своих секретарей и одновременно вести беседу с кем-то из придворных в Рессосе, и многократно убеждался, что она прекрасно слышала и понимала все, что говорится во время таких бесед. Просто вплоть до сегодняшнего дня Грейг никогда не оказывался в такой ситуации. Ради беседы с ним Жанна всегда была готова отложить все прочие занятия. И сейчас Грейг гадал, в чем было дело — то ли то письмо, которым занималась Жанна, в самом деле было таким срочным, то ли королеве просто неприятен сам предмет их разговора?..

К счастью, Жанна вскоре отодвинула письмо, подняла голову и полностью сосредоточила свое внимание на собеседнике, так что все снова встало на свои места.

— Я так и думала, — кивнула Жанна, когда Грейг умолк.

Это звучало больше как ответ на ее собственные мысли, чем как приглашение к беседе, но Грейг все равно не мог оставить эту фразу без внимания.

— Ты так и думала?.. — повторил он. Ее величество только вздохнула.

— Ну конечно. Сам подумай : этот парень разыскал Ксаратаса в чужой стране, не зная языка. Он умудрился добраться до Рессоса, бродяжничал и голодал, но все-таки вернулся к своему хозяину — который, кстати говоря, даже не знал, что он остался жив. Этот мальчишка мог обрадоваться, что он наконец-то предоставлен сам себе, что он свободен, и направить все свои усилия на то, чтобы сберечь эту свободу и начать новую жизнь. Но вместо этого он сделал все возможное и невозможное, лишь бы вернуться к своему мучителю. Я знаю такой тип людей, Грейг! Пока ты воевал, мне приходилось править. И если я что-то поняла за это время, так это одну простую истину — если какой-то человек, которого нам хочется избавить от страданий и несправедливости, сам не поставил перед собой цель спастись — лучше всего не вмешиваться в это дело. Это как пытаться вытащить на берег человека, который изо всех сил гребет в другую сторону.