Аластер Рейнольдс "Алмазные псы, дни Бирюзы"

Вейр кивнул с усталым согласием, как будто ожидал этого.

За последние шесть часов с "Голоса вечера" прибыла еще по меньшей мере дюжина шаттлов, набитых вооруженными учениками Вахишты. Шаттлы атаковали крупнейшие города-снежинки планеты и поселения на атоллах, вынудив их подчиниться. Три города упали в море, их вакуумные пузыри были пробиты лучевым оружием. Там не могло быть никого из выживших. Другие все еще находились в воздухе, но были подожжены. На снимках были изображены граждане, выпрыгивающие из городских причалов и падающие, как искры. Еще больше городов было взято бескровно, и теперь они находились под контролем учеников.

Ни один из этих городов сейчас не передавал данные.

Это был конец света. Наки знала, что ей следовало бы заплакать или, по крайней мере, ощутить какое-то щемящее чувство потери в животе. Но все, что она получила, — это чувство отрицания; отказ признать, что события могли развиваться так быстро. Этим утром единственным намеком на неправильность был единственный отсутствующий ученик.

— Там, наверху, их десятки тысяч, — сказал Вейр. — Все, что вы видели до сих пор, — это передовой отряд.

Наки почесала предплечье. Она чесалась, как будто получила дозу солнечного ожога.

— Моро был замешан в этом?

— Капитан Моро — марионетка. Буквально. Тело, которое вы видели, просто находилось под телеуправлением учеников c орбиты. Они убили ультра и захватили корабль...

— Рафаэль, почему ты не сказал нам об этом раньше?

— Мое положение было слишком уязвимым. Я был единственным агентом по борьбе с Ормаздом, которого моему движению удалось внедрить на "Голос вечера". Если бы я попытался предупредить власти Бирюзы... Что ж, разберитесь в этом сами. Почти наверняка мне бы не поверили, и ученики нашли бы способ заставить меня замолчать до того, как я стал бы позором. И это никак не повлияло бы на их планы поглощения. Моей единственной надеждой было уничтожить океан, лишить его полезности для них. Они все равно могли бы назло разрушить ваши города, но, по крайней мере, они потеряли бы последнюю нить, которая связывала их с их мучеником. — Вейр наклонился к ней поближе. — Неужели ты не понимаешь? Это не прекратилось бы, пока ученики были на борту "Голоса". Они бы привели больше кораблей с Хейвена. Ваш океан превратился бы в производственную линию для деспотов.

— Почему они колебались, если у них было такое сокрушительное преимущество перед нами?

— Они не знали обо мне, поэтому ничего не теряли, посвятив несколько недель сбору разведданных. Они хотели узнать как можно больше о Бирюзе и жонглерах, прежде чем сделать свой ход. Они жестоки, но не неэффективны. Они хотели, чтобы их захват был как можно более точным и хирургическим.

— А теперь?

— Они смирились с тем, что все будет не так уж аккуратно. — Он перекинул шар с одной ладони на другую с непринужденной игривостью, которая показалась Наки настораживающей. — Они серьезны, Наки. Крейн теперь ни перед чем не остановится. Ты видела эти вспышки взрывов. Применялись устройства с антиматерией. Они уже стерилизовали органику во Рву, чтобы действие моего оружия не распространилось дальше. Если они узнают, где мы, они сбросят бомбу и на нас тоже.

— Человеческое зло не дает нам повода стереть океан с лица земли.

— Это не оправдание, Наки. Это настоятельная необходимость.

В этот момент что-то блеснуло на горизонте, что-то, что медленно двигалось с востока на запад.

— Шаттл, — сказал Вейр. — Он ищет нас.

Наки снова почесала руку. Она была обесцвечена и зудела.

Ближе к полудню по местному времени они достигли следующего узла. Шаттл продолжал преследовать их, обнюхивая взад и вперед туманную полосу там, где море встречалось с небом. Иногда он появлялся ближе, иногда — дальше, но никогда не оставлял их в покое, и Наки знала, что это будет только вопросом времени, когда он обнаружит положительный след самонаведения, химическую или физическую нотку в воде, которая приведет его к добыче. Шаттл преодолеет оставшееся расстояние за секунды, самое большее за минуту, и тогда все, что они с Вейром узнают, будет моментом очищающей белизны, огнем святой чистоты. Даже если бы Вейр выпустил свой токсин непосредственно перед прибытием шаттла, у него не было бы времени рассеяться в достаточно большом объеме воды, чтобы пережить огненный шар.

Так почему же он колебался? Конечно, это была Мина. Наки дала название безликой библиотеке сохраненных разумов, которые он был готов стереть. Назвав имя своей сестры, Наки устранила неопределенность морального уравнения, и теперь Вейру пришлось признать, что его собственные действия никогда не могут быть полностью безупречными. Он больше не был чисто объективным.

— Я просто должен сделать это, — сказал он. — Колеблясь даже секунду, я предаю доверие людей, которые послали меня сюда, людей, которых, вероятно, к настоящему времени уже замучили до полусмерти последователи Ормазда.

Наки покачала головой. — Если бы ты не выказывал сомнений, ты был бы таким же плохим, как ученики.

— Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я это сделал.

Она пыталась нащупать что-то похожее на правду, какой бы болезненной она ни была. — Возможно, ты прав.

— Даже несмотря на то, что это означало бы убить ту часть Мины, которая выжила?

— Я прожила в ее тени всю свою жизнь. Даже после того, как она умерла... Я всегда чувствовала, что она все еще наблюдает за мной, все еще замечает каждую мою ошибку, все еще слегка разочарована тем, что я не соответствую тому, каким она меня себе представляла.

— Ты слишком сурова к себе. Судя по всему, океан тоже был суров с Миной.

— Знаю, — сердито сказала Наки. — Я просто говорю тебе, что чувствую

Лодка вошла в извилистую бухту, которая уходила глубоко в узел. Теперь Наки чувствовала себя менее уязвимой: здесь была значительная высота органического вещества, чтобы экранировать лодку от любых боковых датчиков, которые мог установить шаттл, даже несмотря на свидетельства данных о том, что датчики шаттла были в основном направлены вниз от его корпуса. Недостатком было то, что больше не было возможности постоянно следить за перемещениями шаттла. Возможно, он уже в пути.

Она остановила лодку и выпрямилась на своем сиденье управления.

— Что происходит? — спросил Вейр.

— Я пришла к решению.

— Разве это не мое дело?

Ее гнев — каким бы кратковременным он ни был и направленным не столько на Вейра, сколько на безнадежность ситуации — испарился. — Я имею в виду плавание. Это единственная вещь, которую мы еще не рассмотрели, Рафаэль. Что может быть третий путь: выбор между принятием учеников и позволением океану умереть.

— Я не понимаю, что бы это могло быть.

— Я тоже не знаю. Но океан мог бы найти выход. Для этого просто нужно знать, что поставлено на карту. — Она снова погладила свое предплечье, поражаясь внезапному появлению грибковых узоров. Должно быть, они были скрыты в течение многих лет, но теперь что-то заставило их вспыхнуть.

Даже при дневном свете изумруды и синева сияли на ее коже. Она подозревала, что биохимические изменения были вызваны тем, что она вошла в воду, чтобы схватить шар. Учитывая это, она не могла не воспринять это как послание. Возможно, приглашение. Или это было предупреждение, напоминающее ей об опасностях плавания?

Она понятия не имела, но, однако, для своего душевного спокойствия — и учитывая отсутствие альтернатив — решила рассматривать это как приглашение.

Но она не осмелилась поинтересоваться, кто ее приглашает.

— Ты думаешь, океан может понимать внешние события? — спросил Вейр.

— Ты сам сказал, Рафаэль: в ту ночь, когда нам сообщили о прибытии корабля, эта информация каким-то образом достигла моря — возможно, через воспоминания пловца. И тогда жонглеры поняли, что это было нечто значительное. Возможно, это была личность Ормазда, вышедшая на первый план.

Или, может быть, это был просто огромный хоровой разум океана, понимающий только то, что что-то должно произойти.

— В любом случае, — сказала Наки, — это все еще заставляет меня думать, что у нас может быть шанс.

— Жаль только, что я не разделяю твоего оптимизма.

— Дай мне этот шанс, Рафаэль. Это все, о чем я прошу.

Наки сняла с себя одежду, меньше беспокоясь о том, что Вейр увидит ее сейчас обнаженной, чем о том, что ей будет во что одеться, когда она выйдет. Но хотя Вейр изучал ее с нескрываемым восхищением, в этом не было ничего похотливого. Что привлекло его внимание, поняла Наки, так это сложный и витиеватый узор грибковых отметин. Они вились и обвивали ее грудь, живот и бедра, сияя с гипнотической интенсивностью.

— Ты меняешься, — сказал он.

— Мы все меняемся, — ответила Наки.

Затем она шагнула с борта лодки в воду.

Процесс погружения в объятия океана был во многом таким, каким она запомнила его в тот первый раз, когда рядом с ней была Мина. Она заставила свое тело подчиниться биохимическому вторжению, подавляя свой страх и дурные предчувствия, зная, что однажды уже проходила через это и что это было то, что она могла пережить снова. Она изо всех сил старалась не думать о том, что значило бы пережить этот день, когда все остальное было разбито вдребезги, всякая уверенность рухнула.

Мина подошла к ней с милосердной быстротой.

Наки?

Я здесь. О, Мина, я здесь. Там был ужас и была радость, сплавленные воедино. Это было так давно.

Наки чувствовала, как присутствие ее сестры то усиливается, то утрачивает близость и сосредоточенность. Иногда казалось, что они находятся в одном и том же физическом пространстве. В другое время она вызывала лишь смутное ощущение внимательности.

Сколько?

Два года, Мина.

Ответ Мины ждал целую вечность. В этот ужасный промежуток времени Наки почувствовала, как другие разумы теснятся вокруг ее собственного, некоторые из них были настолько далеки от человеческих, что она ахнула от их странности. Мина была лишь одним из конформных умов, заметивших ее прибытие, и не все были столь доброжелательно любопытны или обрадованы.

Мне не кажется, что прошло два года.

Как долго?

Дни... часы... Это меняется.

Что ты помнишь?

Присутствие Мины танцевало вокруг Наки. Я помню то, что помню. Что мы плавали, хотя не должны были этого делать. Что со мной что-то случилось, и я никогда не покидала океан.

Ты стала частью этого, Мина.

Триумфальность ее ответа потрясла Наки до глубины души.

Да!

Ты хотела этого?

Ты бы сама захотела этого, если бы знала, на что это похоже. Ты могла бы остаться, Наки. Ты могла бы позволить этому случиться с тобой так, как это случилось со мной. Мы были так похожи.

Я была напугана.

Да, я помню.

Наки знала, что она должна докопаться до сути вещей. Время здесь текло по-другому — посмотрите на замешательство Мины по поводу того, как долго она была частью океана, — и никто не мог сказать, насколько терпеливым окажется Вейр. Возможно, он не станет дожидаться, пока Наки вновь появится, прежде чем задействовать убийцу жонглера.

Был еще один разум, Мина. Мы столкнулись с этим, и это напугало меня. Достаточно того, что мне пришлось покинуть океан. Достаточно, чтобы я никогда не захотела возвращаться.

Теперь ты вернулась.

Это из-за того, другого разума. Он принадлежал человеку по имени Ормазд. Из-за него должно случиться что-то очень плохое. Так или иначе.

Затем наступил момент, который превзошел все, что Наки испытывала раньше. Она почувствовала, что они с Миной стали неразлучны. Она не только не могла сказать, где начиналось одно и заканчивалось другое, но было совершенно бессмысленно даже думать в таких терминах. Пусть даже на мгновение, Мина стала ею. Каждая мысль, каждое воспоминание были открыты для равного изучения ими обоими.

Наки понимала, каково это было для Мины. Воспоминания ее сестры были восторженными. Возможно, она только ощущала, как проходят часы или дни, но это противоречило богатству ее переживаний с момента слияния с океаном. Она обменивалась опытом с бесчисленным количеством инопланетных разумов, впитывая целые истории, выходящие за рамки обычного человеческого понимания. И в этот момент обмена мнениями Наки оценила кое-что из причин, по которым ее сестру похитили в первую очередь. Конформность была способом океана управлять самим собой. Время от времени поддержание обширного архива статичных разумов требовало руководства — привлечения независимых разумных существ. Мина была выбрана и использована, и за ее усилия ей были даны невообразимые награды. Океан затронул структуру ее интеллекта на подсознательном уровне. Только время от времени она чувствовала, что к ней обращаются с прямой просьбой по важному вопросу.

Но разум Ормазда..?

Теперь Мина видела воспоминания Наки. Она бы точно знала, что поставлено на карту, и она бы точно знала, что представляет собой этот разум.

Я всегда знала о нем. Он не всегда был рядом — ему нравилось прятаться, — но даже когда он отсутствовал, он оставлял за собой тень. Я даже думаю, что он мог быть причиной того, что океан принял меня за конформала. Он предчувствовал надвигающийся кризис. Он знал, что Ормазд имеет к этому какое-то отношение. Он совершил ужасную ошибку, проглотив его. Поэтому он обратился за новыми союзниками, умами, которым мог доверять.

Умами, подобными Мине, подумала Наки. В тот момент она не знала, восхищаться ли жонглерами образами или ненавидеть их за бессердечие.

Ормазд загрязнял его?

Его влияние было сильным. Сила его личности сама по себе была своего рода ядом. Я думаю, жонглеры образами знали это.

Почему они не могли просто удалить его образы?

Они не могли. Это так не работает. Море — это среда хранения, но у него нет возможности для самоцензуры. Если отдельные умы обнаруживают вредоносное присутствие, они могут сопротивляться ему... Но разум Ормазда — человеческий. Нас здесь недостаточно, чтобы что-то изменить, Наки. Другие умы слишком чужды, чтобы признать Ормазда таким, какой он есть. Они просто видят разум.

Кто создал жонглеров образами, Мина? Ответь мне на это, ладно?

Она почувствовала, что Мина забавляется.

Даже жонглеры этого не знают, Наки. Или почему.

Ты должна помочь нам, Мина. Вы должны донести срочность этого до остального океана.

Я — один разум среди многих, Наки. Один голос в хоре.

Тебе все еще нужно найти способ. Пожалуйста, Мина. Пойми это, по крайней мере, больше ничего. Ты можешь умереть. Вы все могли бы умереть. Однажды я потеряла тебя, но теперь я знаю, что на самом деле ты никогда не уходила. Я не хочу потерять тебя снова, навсегда.