— То-то же: вроде Сэма Наркисса... Подрядил он, Сногдрас то-есть, двоих — сказались пенсион-пажами. Чтоб, значит, показали как есть, в натуре, подземку, как нынче морлоки в ней все вчистую давно изведены. Взяли они задаток, ударили по рукам.

-Ну?

— Бананы гну! Завели они его в какой-то подвал на Кокосовой, начистили рыло, как заведено: забрали кошелек, часы, всякие там перстни-кольца, раздели до исподнего. Спасибо хоть назад, на свет, вывели.

— Отчего ж не вывести. Жаловаться он не пойдет — себе дороже.

— Кому жаловаться? Им же и на них.

— Думаешь, это с ним как с Наркиссом, только попроще.

— Думаешь... Индюк думал... Чего изволите спрашивать, господин капрал? Об чем у нас разговор? Да так, ни об чем — треплем языками от скудости умишек. Не побрезгуйте принять, господин капрал, от мастерового человека на пивко. Что вы, господин капрал?! Да как можно, чтоб мы эдакое... Мы и в мыслях держать не смеем, чтоб, значит, жандармерию нашу неподкупную... Мы от чистого сердца, потому как: "Моя жандармерия меня же и бережет". Само собой — камаргская жандармерия, как есть в натуре, за народ. Помнишь, Томми, я тебе про это самое, когда еще говорил, что наша жандармерия, нас никак не выдаст — потому, как она, как есть в натуре, за народ. А на пивко все ж возьмите, господин капрал, пивко — оно и в Камарге пивко.

* * *

— ... И бомонская чепуха закончилась полным конфузом. Тамошняя гора мусора родила мышь. И скрывать сие интересное обстоятельство становится все труднее, как и другое, не менее интересное, обстоятельство — касательно наличия отсутствия морлока в подземке. Травля Хью Мерлина и прочих адептов "Пурпурной Бабочки", разумеется, несколько поможет этой беде, но... — звук внезапно оборвался (такое случалось частенько в Камере Призраков), затем изображение Гаука на экране пошло полосами, через несколько мгновений звук восстановился, а изображение исчезло совсем.

— ... Создавать накопители для безумцев, беспокойных дураков Вы, Ваше Высокопревосходительство опоздали. Накопители эти создаются без вас. Вам бы следовало теперь озаботиться, чтобы накопители эти не прорвало, смотреть в оба не за товарищами из "Пурпурной Бабочки", а за мастеровщиной, столь умилительно являющей до поры верноподданейшие чувства. Дабы предовратить эксцессы, подобные произошедшему в Храме Изобилия. Однако... — прорезавшийся на экране сквозь круговерть белых мух Гаук безнадежно махнул рукой. — Не льщу себя надеждой, что мои предостережения будут приняты во внимание. Вы сами, сэр Роберт, главный виновник и трагедии в Храме Изобилия и других драм, которые неминуемо воспоследуют... — звук снова оборвался, образ говорящего стал подобен отражению на волнуемой ветром воде.

— Я попросил бы Вас, благородный Гаук, даже и в качестве призрака, держаться в определенных рамках. — Гендальф постучал карандашиком по столу. — Соблаговолите пояснить, в чем, собственно, Вы меня обвиняете. Обещаю внимать сему со всей серьезностью.

— Вы, сэр Роберт, своей политикой медленно, но верно подрываете основы, на которых зиждется ум, честь и совесть Империи — благородное сословие Меченосцев. — Гаук, возникший на экране в виде, пригодном для лицезрения, смотрел с твердостью.

— Вы рехнулись, Гаук! — ответный взгляд Гендальфа был столь же тверд. — Только безумец может обвинить меня, стоящего на страже статутов сословий Империи...

— Я не о почетной обязанности регулярного посещения Цветничка толкую. — с неприятной улыбкой перебил Гаук. — Но о праве на испытание Неведомого. Вы, сэр Роберт, хотите отгородить наш элойский мир от Неведомого, превратить Империю в заповедник непуганых идиотов. Впрочем, нет — не совсем чтоб непуганых: некоторая толика учительного страха, внушаемого вашим ведомством, им оставляется. Тем, кто склонен к непослушанию. Послушные же от страха будут избавлены и спокойно смогут жить своими животными радостями. Но человек не животное. Или, ежели угодно , животное, но животное ненасытное. Прочие животные, удовлетворив насущную потребность, насладившись Насущным, успокаиваются. Человек — нет. А тело ограничено в воможностях получать наслаждение. Дух, постоянно стремящийся познать Неведомое, пределов для удовлетворения этой благороднейшей потребности не имеет. Если, конечно, некто мудропопечительный, — Гаук с прежней улыбкой поклонился Гендальфу, — не ставит стремлению в Неведомое внешние препоны. А препоны внешние заставляют искать Неведомое в себе. Вы можете представить, сэр Роберт, до чего может додуматься человек, предпринявший такие поиски? Я — нет. Впрочем, кое-что в этом роде мы уже имели случай наблюдать — в Храме Изобилия. Чужая душа — потемки. Только прорывы во внешнее Неведомое вполне доступны внешнему же контролю. Для чего и вменено Меченосцам в обязанность — в облике Лиловых Братьев курировать народные школы. Дабы открыть всем и каждому, кто к этому способен, путь во внешнее Неведомое, а соответсвенно и вести по этому пути, а также контролировать всяческие телодвижения на означенном пути. А вот ежели некто мудропопечительный ставит означенных Меченосцев в дурацкое положение, препятствуя им ринуться во внешнее Неведомое, чтобы добыть там новое знание и подарить это знание... — звук снова прервался, Гаук на экране забавно открывал и закрывал рот, словно бы зевая. — ... Не в пример лучше на манер попугаев долдонить набившие оскомину прописные истины из засиженного мухами Положения о Недреманном Попечении. Истины касательно Предвечной Гармонии. И вот представте себе, сэр Роберт, накормленного до оскомины означенными вечными истинами такого себе доброго малого. Малого вполне, как говорится, удовлетворенного желудочно и, как большинство наших Созидателей Насущного, от дыхания Великого Страха мудро-попечительно оберегаемого. И потому жестоко терзаемого скукой. Рано ли, поздно ли исчерпаны все средства от этой напасти. Все, вроде бы, средства, которые делает доступными оставленный покойным родителем круглый капиталец. И хочется чего-то такого... эдакого, знать бы — чего именно. Не известно чего хочется, но — хочется! Страсть как хочется! В поисках этого, того — не знаю чего, наш герой сводит знакомство с другим добрым малым — арсенальским курьером. Этот, Добрый Малый-2, частенько посылаем за пивом офицерами из свиты сэра Хью Мерлина. От них он научается простейшим приемам управления самоходным истуканом. Просто так — скуки ради. И вот эти два скучающие... Что? Имена? Факты? Доказательства? Зачем Вам это, сэр Роберт? После Бомона. Не лучше ли тешиться надеждой, что вся эта история — плод моего больного воображения. К тому же, позволю себе напомнить Вашему Высокопревосходительству, что беседа наша происходит в Камере Призраков. А с призрака — какой спрос?

* * *

— Ну и пекло сегодня! Куда этот Джонни запропастился. За смертью его посылать, а не за водой. — пожилой, куцеватой складки, рабочий косолапо перевалился в тень тяжелого восьмиствольного ракетомета, нашарил под лафетом тыквенную флягу, встряхнул. Обливая пегую подпаленную бороду выцедил из фляжки остатки тепловатой воды, сплюнул, заговорил благодушно:

— Так это здесь, на вольных воздухах. А каково было бы нынче в литейке. Еще на Элронда обижаемся, что прикрыл литейный.

— Вот как в заготовительный пошлют, саговник валить, поглядим, чего ты запоешь. — угрюмо отозвался его товарищ — долговязый, мослатый, плешиво-бритоголовый.

— Нас уже не пошлют. Элронд отпросил. А хоть и пошлют. Как я был молодой, — пегобородый ухмыльнулся ностальгически, — мы там все больше не саговник, а пастбищных девок по кустам... Вон он, Джонни, плетется, как, скажи, в казенную часть раненый. Молодежь пошла. Все бурчите. Чем вам вот хоть тот же Элронд не угодил? Перевел на полигон, переучил. И опять мы при огневом деле. Спервоначалу боязно было, конечно, — он тронул свою подпаленную бороду.

— Чего там боязно. — пренебрежительно бросил бритоголовый. — Пускай нас боятся.

Пегобородый бросил на собеседника взгляд искоса, вернул разговор в прежнее, более безопасное русло:

— Опять же, ежели у кого что... Как тогда, как на гарольдову бабу комендантов адьютант глаз положил. Ну а Гарольд, ты ж его нрав знаешь. Ежели бы Элронд по свойски не растолковал адьютанту, что огневой мастер, это не холуй с Цветочной.

— Ничего, мы это еще им всем вскорости растолкуем. — прежним тоном подал реплику бритоголовый.

— Ежели б не Элронд, — игнорируя эту реплику вел свое пегобородый, — морлок знает, чем бы дело кончилось. Может похуже, чем у Розамунда Розана.

— А страсть интересно спросить, дяденьки, — влез в разговор старших доплевшийся наконец с ведром воды Джонни. — Правду говорят, что ее императорская величества Жасмина Нежнотрепетная бывшая розанова супружница будут?

— А вот ты у самого Розана и спроси. — бесстрастно посоветовал бритоголовый. — Он уже кой-кому, из таких вот любознательных, ха-арашо наполировал фасад.

— Наполировал в лучшем виде, одно слово — придворный краснодеревщик. — хохотнул пегобородый. — Надо же: при каком месте был человек, а напросился сюда лафетным мастером — чтоб значит поучиться огневому делу. У желторотых артиллерийских пажей не зазорно кажется ему учиться. Вникает.

— Пусть вникает. — веско сказал бритоголовый. — Такие, как этот Розан, скоро очень даже в дело сгодятся. Благородные его ткнули мордой в самое, что ни на есть... Все ребята — кончай прохлаждаться. Элронд идет. Давай, впрягайся в лямку.

* * *

В дальнем конце уставленного пыльными витринами коридора висел усыпанный колючими ледяными звездами квадрат угольной черноты. Призрачным ятаганом мерцала в его глубине комета Эрнеста Гарданны. Слева и снизу трудолюбивой букашкой ползла к рукояти ятагана зеленая, мигающая световая точка. По нижнему срезу квадрата торопливо загорались багровые строки.

— Ей лететь до нас еще десять лет. Патрульная звезда перехватит ее на подходе к нам и заставит свернуть в сторону. — Кассиус Крол говорил, не отрывая взгляда от багровых строк, стоящий рядом подполковник-сапер записывал. Крол помассировал пальцами веки, продолжал:

— Надпись предупреждает, что с вероятностью примерно один к десяти тысячам возможен другой вариант: патрульная звезда не успеет перехватить комету и тогда...

— Гигантские смерчи, ураганы и лесные пожары во время потопа. — безмятежно отозвался сапер, поглаживая холеные светло-каштановые усики. — И на закуску — ночь, лет эдак на полсотни, с веселенькой перспективой прожить их всем нашим элойским миром в подземке.

— И к такому варианту, пусть он и маловероятен прийдется готовится. Мы Меченосцы, а не пастбищные людишки, трепещущие в своих закутах в ожидании приговора судьбы. — Крол глянул на собеседника, в облике которого проступала эдакая ленца — на манер стерегущего мышь кота, прислушался, усмехнувшись, сказал уже другим тоном:

— Впрочем, друг мой Скромби, прежде чем искать наилучший сценарий спасения мира, нам не мешало бы озаботиться способами, как выбраться из этой мышеловки. Выбраться, унося с собой сыр. Под сыром я разумею сведения о комете, столь важные для Мерлина и Дагобера.

— Мерлина Гендальф уже пристроил в Твердыню. Разве вашему превосходительству об этом еще неизвестно? Депеша пришла, как раз перед тем, как я заступил в дозор. — с аффектированной почтительностью отвечал Скромби. — Очередь за Дагобером. Так что прийдется нам крепко подумать и собственными головами. Посему, с позволения вашего превосходительства, я склонен взять меры, на предмет сбережения означенных голов.

— Целиком полагаюсь в сем на вашу распорядительность. — улыбнулся Крол. — Должен однако предуведомить вас, благородный Скромби, что не могу дозволить применение в этой части Кунсткамеры гранат.

— А чем прикажете пользовать кадавров? Кадавров, столь охочих до наших голов. Огнем ручников в этом закуте много не наработаешь. Гай! — Скромби обращался к торопливо идущему от поворота коридора гренадеру. — Скажи ребятам — опять предстоит черная работа — будем потрошить кадавра алебардами.

* * *

— Джослин Камбрэ, светлейший граф Каталаунский подал прошение о переводе из Меченосцев в пенсион-пажи?! — Арагорн Громоподобный отвернулся от фургонного окна, за которым резво бежала назад усеянная гигантскими стеклянными куполами вересковая равнина, выкатил глаза на статс-аудитора, благообразного, преклонных лет, вполне бесцветного Хранителя из судейских. — В последнее время не могу пожаловаться на недостаток сюрпризов в докладах вашего превосходительства. В прошлый раз был сюрприз от Сэма Наркисса: папаша Наркисс, изволите видеть, не желают оставаться впредь поставщиком двора. А теперь вот его благородный пасынок... — стопы самоходного истукана, а следом — колеса фургона загремели по металлическому настилу моста, император возвысил голос. — Право, мне стоило в свое время прислушаться к предостережениям сэра Роберта Гендальфа: касательно матримональных делишек нашего милейшего Сэма. Делишек, столь ощутимо попахивающих политикой.

— Если на то будет волеизъявление вашего величества, позволю себе мыслить, что в сегодняшнем сюрпризе... — статс-аудитор осторожно улыбнулся, в ответ на разрешающий кивок императора продолжил:

— В казусе с Джослином Камбрэ политика отсутствует, по крайности отсутствует наружно, явным же образом в подоплеке означенного казуса присутствует некая негоция, притом негоция, вполне отвечающая казенному интересу.

— Негоция? — брезгливо отозвался император, глядя мимо собеседника в окошко. Статс-аудитор с робостью пустился в объяснения:

— Позволяю себе занять драгоценное внимание вашего величества деталями означенной негоции. Некогда в штреки возле Аваллонской Топи при обстоятельствах, кои поглотила река забвения, в силу некоей превратности судьбы попало стадо свиней. Условия обитания их оказались столь благоприятны, что в настоящее время свиньи сии размножились несметно.

— Отчего бы и нет. — заметил с улыбкой император. — В этих штреках для ваших свинок предостаточно корма и нет врагов. Морлочий гриб там местами произрастает столь густо, что создает затруднения для передвижения. Морлоки же, опасающиеся Топи пуще света дневного, в тех местах встречаются крайне редко. Впрочем, морлоки нынче не только ... — император осекся на полуслове, затем привнес тоном жестким и суховатым:

— Однако же, прошу покорнейше простить, но я что-то не могу взять в толк, каким образом судьбы славной фамилии графов Каталаунских увязаны в докладе вашего превосходительства со столь завидными житейскими обстоятельствами сих милых животных? — монарх снова улыбнулся, но со строгостью во взоре, статс-аудитор не посмел ответить на августейшую улыбку, глянул умоляюще на принцессу Орхидею, игравшую на софе в дальнем углу салона с крошечной бархатно-черной обезьянкой.

— Я кажется догадываюсь. — принцесса улыбнулась статс-аудитору ободряюще. — Надо полагать, благородный Джослин Камбрэ решил испробовать свои силы на поприще свинопаса.

— Предположение вашего высочества весьма близко к истине. — торопливо отвечал статс-аудитор. — Свинки, о коих я вынужден вести речь с вашим высочеством и его величеством... — он виновато развел руками. — Они, сии свинки, размножившись безмерно, уже страдают от тесноты, посему для их же блага но притом и в видах коммерческих, каковые виды поддерживает мэтр Лафкин и прочие солидные негоцианты, надлежит произвести отстрел сих последних... — то-есть я хотел сказать, ваше высочество, — торопливо поправился статс-аудитор, — произвести отстрел свиней в Аваллонских штреках. Каледонские фермеры, среди коих немало пенсион-пажей, народ отнюдь не робкого десятка, но...