Маркграф пошевелился в своей трубе. — И это представляет интерес для машин, потому что...?
— Наиболее вероятным источником этого сигнала, по крайней мере, согласно их анализу, является другой искусственный интеллект. Много лет назад имитация Юнис Экинья отправилась в Крусибл вместе с первыми колонистами. Хранители разрешили поселение людей на Крусибле при условии, что с ними в более глубокое межзвездное пространство отправятся три субъекта. Конструкт Юнис был одним из них; двумя другими были моя сводная мать Чику Грин и слониха по имени Дакота. Машина, женщина, слон. Их называли Троицей. Органические члены Троицы могут быть еще живы, а могут и не быть — кто знает? Но конструкт был фактически бессмертным. Для роботов на Марсе это осознание открывает возможности по двум направлениям. Они могут восстановить связи с самым близким, что у них есть, — общение с творцом, если хотите. Это также шанс лучше понять Хранителей. Они наверняка общались с Юнис на каком-то уровне, и она наверняка что-то узнала о них. Возможность получить представление о том, чего хотят от нас Хранители, так же важна для людей, как и для роботов.
— Итак, ваше намерение состоит в том, чтобы ответить на этот сигнал, — сказал маркграф, — для чего вам нужен ваш корабль. Но только Нисса могла доставить вас в Европу. Я могу понять, как она может чувствовать себя... обиженной.
Кану повернулся лицом к своей спутнице. — Нисса, никакие извинения не смогут искупить того, что я с тобой сделал. Ты имеешь полное право чувствовать, что с тобой плохо обращаются, ненавидеть тот момент, когда я вернулся в твою жизнь. Но ты должна понимать, на что поставлены ставки. Мы стоим на пороге, все мы — люди, водные жители, машины. Ты и я. — Он посмотрел на свои переплетенные пальцы и покачал головой. — Я не жду прощения, но если ты хотя бы заставишь себя понять, что я сделал...
— Тут и понимать-то нечего. Если бы ты доверял мне, если бы ты хоть что-то чувствовал ко мне как к человеческому существу, ты бы сказал правду с того момента, как мы встретились.
— В тот момент я даже сам не знал правды, — сказал Кану, упорствуя, несмотря на растущее чувство безнадежности. — Мне не разрешили получить доступ к моим собственным воспоминаниям. Я думал, мы встретились случайно. Я был вне себя от радости... Я любил тебя, Нисса. Я все еще это делаю.
— Нет, ты находишь меня полезной. Или делал, пока не выполнил свою задачу.
— Минутку, пожалуйста, — сказал маркграф вполне вежливо. — Я знаю, нам многое нужно обсудить, но я должен заняться делом неотложной важности. Вы не извините меня на минутку?
Кану наблюдал, как маркграф спускается обратно по тонированной шахте и исчезает под уровнем пола. Странно, но теперь, когда в трубе не было ничего, кроме воды, он острее ощущал сдерживаемое ею давление. Он представил, как все разлетается вдребезги, как Европа возвращает себе эту комнату быстрее, чем кто-либо из них успевает моргнуть.
— Я умер, — сказал он в конце концов, когда Нисса промолчала. — На Марсе. Несчастный случай был настоящим, и я не имел права пережить его. Только по милости машин я был снова собран воедино. Среди них у меня был друг, робот по имени Свифт. Когда они восстановили мой разум настолько, что я смог понять свое затруднительное положение, Свифт предложил мне выбор. Это было очень просто.
— Жить или умереть? — наконец спросила Нисса.
— Нет. Жить или доживать. Свифт сказал, что машины сделают для меня все, что в их силах, и отправят меня обратно в мир людей, и на этом все закончится. Конечно, я все равно был бы запятнан — я все равно потерял бы свою карьеру, свое чувство цели, — и моих коллег, погибших на Марсе, все равно не стало бы. Хочешь, я расскажу тебе о Гаруди Далал? Она любила поэзию. Я отвез ее вещи обратно к ее матери и отцу в Мадрас. — Но Кану вздохнул, не вдаваясь в объяснения. — Я верил Свифту — доверял ему. Думал, что смогу помочь машинам. Вот почему я согласился на второй вариант — позволить части из них сбежать с Марса внутри меня, сделав то, что они не смогли бы сделать в одиночку. Позволяя им использовать меня так же, как я использовал тебя. Снова жизнь — но жизнь, служащая более глубокой цели.
— Ты согласился на это, — ровным голосом сказала она.
Он кивнул, принимая это различие. — Я решил довериться Свифту, и вот куда это привело меня.
— Тогда совесть чиста.
Кану в последний раз обреченно пожал плечами. — Я знаю, что ничего не могу сказать, чтобы это исправить. Но мне жаль, что так получилось, и от всего сердца я желаю тебе всего наилучшего. Эти последние несколько недель...
— Ты сожалеешь о том, что это произошло?
— Нет! Я сожалею, что мне потребовалось так много времени, чтобы снова найти тебя. Я сожалею, что для того, чтобы это произошло, понадобились Марс, моя смерть и сделка со Свифтом. Я сожалею, что вообще потерял тебя и что это всегда будет стоять между нами, хуже, чем все, что когда-либо случалось раньше. Мне искренне жаль, Нисса, но я больше ничего не могу предложить, кроме своих извинений. — Помолчав, он добавил: — Тебе не нужно беспокоиться о своем возвращении. Маркграф хорошо позаботится о тебе и о том, чтобы ты выбралась наружу целой и невредимой.
— Значит, это все? Моя полезность закончилась, но ты очень вдумчиво подумал о моем будущем благополучии?
— Все совсем не так.
— Я расскажу тебе, на что это похоже. — Нисса сжала челюсти. Поначалу ее голос был спокоен, но за ним скрывался гнев. — Ты видел во мне средство для достижения цели — удобство. Если бы был кто-то другой, способный доставить тебя на Европу, ты бы тоже солгал и спланировал свой обход.
— Это не то, что я чувствую...
— Мне насрать на то, что ты чувствуешь. — Теперь ее голос превратился в рычание. — Ты обращался со мной как с одноразовым оборудованием, инструментом. Что-то, что ты используешь один раз и выбрасываешь. И неважно, какие крокодиловы слезы тебе сейчас удастся пролить, неважно, какое эрзац-раскаяние, ты пошел на это с хладнокровным расчетом. Ты точно знал, что нужно было сделать и кем именно нужно было манипулировать. Ты все продумал — спланировал как рекламную кампанию. Счастливая случайность нашей встречи? Воссоединение двух старых любовников? Спать со мной? Ты, вероятно, уже все это изобразил на схеме.
— Все это было искренне...
— Ты змея, Кану. Бесчувственная рептилия. Меня тошнит от того, что я когда-либо думала, будто у тебя есть человеческая совесть. И знаешь что? Ты не просто солгал мне, ты не просто предал меня и потратил впустую мое время. Ты испортил мою работу. Ты испортил все, что я планировала сделать на Европе — годы планирования, годы преданности памяти твоей глупой покойной бабушки и ее гребаному искусству.
— Мне очень жаль.
— Мне жаль, мне жаль, мне жаль. — Она повторила его слова с насмешкой. — Это все, что у тебя есть, не так ли? Но чего еще мне следует ожидать? Ты же дипломат. Ты привык к тому, что слова все исправляют. Но не сейчас. Ты не выпутаешься из этого с помощью нескольких произнесенных заклинаний. Но почему я вообще беспокоюсь? Почему я обманываю себя, что этот разговор что-то значит для тебя? Как только ты окажешься на своем корабле, ты отправишься восвояси — и после этого тебе не придется уделять мне ни секунды внимания.
— Я так и сделаю. Ты ошибаешься на мой счет — ошибаешься в том, что я чувствую. Если есть способ, которым я могу все исправить...
— Его нет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Его внимание привлекло поднимающееся, похожее на поршень движение. Это был маркграф, возвращающийся в комнату. Зрение Кану приспособилось к полумраку с момента его прибытия, и он разглядел больше темной анатомии маркграфа и его регалий, получив более четкое представление о костных покровах и твердых, похожих на рога наростах.
— Я надеялся, что они проявят больше здравого смысла, — сказал их хозяин. — Наши опрометчивые друзья, те, кто помешал вашему приезду?
— Те, которых ты проткнул? — спросил Кану.
— Мы проткнули только одного, — возразил маркграф, как будто это было приемлемо. — Главаря банды. Чтобы послать сообщение остальным, чтобы они больше не беспокоили воды моей юрисдикции.
— И это сработало? — спросила Нисса.
— Не совсем так, как я намеревался. Боюсь, что с тех пор, как вы прибыли, они собираются в большем количестве вокруг пределов Подземья. Конечно, время от времени это случается, и они всегда получают отпор. Но нынешняя концентрация... Я сожалею, что, возможно, спровоцировал нечто более близкое к гражданской войне.
— Мы в опасности? — спросил Кану.
— Нет! Ни в малейшей степени. Подземье выдержит. Границы пересекаться не будут.
Кану почувствовал, что хватка маркграфа ослабевает. Возможно, это продолжалось месяцами или годами, но их прибытие, должно быть, ускорило какой-то глубинный процесс распада.
— Вы можете это гарантировать, маркграф?
— Поскольку моя жизнь — это мое слово. Силы Консолидации вас тоже пусть не волнуют.
Кану посмотрел на Ниссу, затем снова на маркграфа. — А что с ними?
— Они высадились. Шесть их судов обеспечения безопасности сейчас находятся на нашем льду. Полагаю, что они намерены использовать внутренние трудности, с которыми мы в настоящее время сталкиваемся. Невыразимо глупые — и демонстрирующие свое полное презрение к взаимному уважению договоров и прав!
— Это ведь не совпадение, не так ли? — спросила Нисса. — Консолидация не просто случайно выбрала именно этот момент, чтобы отвоевать Европу. Мы вызвали это, просто придя сюда.
— Возможно, вы обеспечили отвлекающий маневр, на который они надеялись, — сказал маркграф.
— Безопасность Ниссы превыше всего, — сказал Кану. — Чего бы это ни стоило, она не должна пострадать.
— Нисса может сама о себе позаботиться, — сказала Нисса. — На самом деле, я ухожу прямо сейчас, пока вся ваша гребаная луна не взорвалась.
— А как насчет искусства? — спросил маркграф.
— Вы не думаете, что мне сейчас на это наплевать? Верните меня обратно в "Наступление ночи". Если мне придется пробиваться на лед с боем, я это сделаю.
— Теперь искусство принадлежит Ниссе, — сказал Кану, легко поднимаясь со стула. — Присмотрите за ним, маркграф — оно будет принадлежать ей, когда она вернется. И я знаю, что однажды она это сделает. Нисса потратила годы на подготовку этого путешествия — она заслуживает лучшего, чем то, чтобы все закончилось вот так.
— У нее будут неприятности? — спросил маркграф. — Ваше отбытие не останется незамеченным, Кану, особенно сейчас.
— Когда я буду в пути и окажусь вне пределов досягаемости, я опубликую заявление, разъясняющее, что Нисса была невиновной стороной во всем этом.
Если он и ожидал какого-то знака благодарности за этот обещанный жест, то его не последовало. Ее гнев все еще был там, сдерживаемый, как вода в стакане — мегапаскалями.
— Не трать попусту свое драгоценное дыхание, Кану.
Маркграф сопровождал Кану все глубже в недра Подземья, пока, наконец, они не достигли затопленного хранилища, в котором ждал корабль Экинья, погребенный последние сто лет. Они рассматривали его с галереи, лучи прожекторов скользили по воде, компенсируя слабость глаз Кану. Маркграф, плававший рядом с ним в удлинителе своей наполненной водой трубы, надел еще одну пару защитных очков поверх тех, что уже были на нем. Должно быть, для него это яркое солнечное сияние, — подумал Кану, — как внутри печи.
— Спасибо, что присмотрели за ним.
— Я не могу обещать, что это сработает. Это ваше дело. Но мы сохранили корабль в конфигурации с минимальным энергопотреблением, предусмотренной вашей семьей, и снабдили его сырьем, которое он запросил для модернизации. Если он не будет функционировать, я бы предпочел не брать на себя вину.
— Если это провалится, я очень сомневаюсь, что рядом найдется кто-то, кто возьмет вину на себя.
Корабль был построен с расчетом на компактность, но даже Кану был удивлен тем, каким маленьким он выглядел, заключенный в стены этого более крупного сооружения. Он был задуман скорее для разведки, чем для перевозки грузов или пассажиров. По его воспоминаниям, он был высотой в километр, но на его взгляд казался меньше. Он имел форму торпеды, цилиндра с закругленными концами и несколькими угловатыми выпуклостями, нарушавшими его основную симметрию.
— Я бы хотел подняться на борт.
— Конечно. Это ваш корабль.
— У него есть название?
— Пока нет.
Маркграф показал ему на соединительный мост. Акватик не мог пройти дальше — корабль не был оборудован для вододышащих, — но Кану не очень нуждался в проводнике. Когда он ступил на борт, корабль узнал его как старого друга. Он считывал его ДНК и морфологию его тела, проникал в глубокие тайны его разума — проверяя, к своему собственному удовлетворению, что он соответствует требуемым критериям.
Экинья.
Удовлетворенный таким образом, корабль открыл ему свои секреты. В коридорах и переходах по-прежнему было холодно, но теперь возвращались свет и тепло. Когда Кану проходил мимо них, включились дисплеи — прокручивались обновления и сложные диаграммы. Он никогда раньше не был на борту этого корабля, не принимал непосредственного участия в его строительстве, но все казалось таким знакомым, словно он бродил по коридорам дома своего детства.
Кану нашел дорогу на командную палубу. Она была на четырех пятых пути вдоль корабля, рядом с закругленной передней частью. Палуба была бы просторной для небольшой команды; для одного человека она была непривычной.
Но палуба также была чрезвычайно проста по своей планировке, ее оснащение сводилось к элегантным предметам первой необходимости: одно кресло, панель управления в форме подковы, иллюзия широких окон. На самом деле — как хорошо знал Кану — помещение находилось в десятках метров от обшивки корабля. Он заметил тонкие намеки на восточноафриканское влияние в узорах и окраске своего окружения. Вставки из дерева и металла, светящиеся нити зеленого, красного и желтого цветов. Подборка маленьких черных скульптур, установленных в освещенных нишах — фигурки масаи, подумал Кану, задаваясь вопросом, не могут ли они быть делом рук Санди. На черном каркасе его кресла был выгравирован барельеф в виде массивных сцепившихся слонов. Из-под него расходилась карта мира, в центре которой была Африка.
Кану устроился в кресле, которое автоматически перекинуло удерживающее устройство ему на колени, а затем затянуло его потуже. Рычаги управления в виде подковы услужливо придвинулись ближе к кончикам его пальцев. Он уставился на череду дисплеев и клавиатур с каким-то оцепенелым узнаванием, как будто увидел это в первые мгновения пробуждения.
— Кану Экинья, — произнес он, словно следуя безмолвной подсказке. — Беру управление на себя. Запрашиваю готовность к вылету.
Корабль ответил на том языке, на котором он к нему обратился. Он говорил на суахили успокаивающим тоном, как будто не могло быть ни одной проблемы, ни одного непредвиденного обстоятельства, для которых он не был бы великолепно оборудован.
— Добро пожаловать, Кану. Системы переходят в рабочее состояние. В настоящее время проводятся окончательные проверки неисправностей и процедуры калибровки. Инициализируется ядро Чибеса. Расчетное время готовности к вылету: шесть часов тринадцать минут.
