Стучит, гремит, откроется

Теперь Волковы представляли собой невеликий приграничный городишко, окруженный рвом и деревянной стеной с двускатной крышей. Центром городка был круглый майдан, у которого расположились церквушка, казармы, единственная лавка, недавно выстроенные общие закрома и войтовский дом. Деревянный, в два этажа, последний изгибался подковой и огражден был ото всех забором с резъбленными воротами.

Простой люд жил в основном в хатках-мазанках, за большинством коих были разбиты огородики. Мало кто утруждал себя даже плетнем, разве те, у кого домашняя птица бродила свободно по подворью. Люди тут не чинились, как столичные, не пытались перещеголять ближнего. Словом, в дивном согласии жили. Недавно отважились впервые засеять поле и собирать урожай хотели вместе, чтобы зерно было общим владением и каждому безоплатно выдавалась доля, достаточная для прокорма его семьи.

Меланью поселили в войтововском доме, на самом верху невысокой башенки с покатой крышей. Окно уютной опочивальни, из которого по причине жары вынули бычий пузырь, выходило в поле. Вечерами, когда молодая женщина возвращалась в предсвадебную обитель, из него открывался замечательный вид на залитую мягким светом равнину. Рядом с окном рос каштан, по ветвям скакала пугливая огнешерстная белочка, а самобытная дворовая кошка лазила караулить птиц.

Так как требования к вдовам были значительно ниже, нежели к девицам, Меланье разрешалось остаться в доме жениха вместе с кем-то из родни или, в ее случае, наставницей. Ежка с радостью согласилась еще в Горграде, Стольник погрустил, что расстанется с крестницей даже раньше свадьбы, но тоже не стал перечить.

Однажды Ежка не вытерпела, пришла к Меланье и с ходу выдала возмущенно:

— Что ж вы творите! Видано ли, чтоб невеста с женихом столько времени наедине проводили!

— Я уже не девочка. Сама разберусь.

— Как после овдовения оправляться — не разобралась сама, — резко бросила наставница.

Меланья сверкнула глазами.

— Побольней ударить хотела? Получилось.

Ежка спохватилась, что сказала не просто лишнее, а еще и обидное. Скрывая неудобство и раскаянье за сварливостью, она попросила прощения. Вздохнув, Меланья подрагивающим голосом ответила:

— Я-то прощу, но, чур, чтоб больше такого не слышала.

* * *

Про то, что невеста пана Зоека — вещунья, в кратчайшие сроки прознало мало не все население Волков. Некоторые служанки повадились бегать к ней наверх за гаданиями, и каждой Меланья не уставала повторять: Виляс не любит, когда одаренных беспокоят по мелочам, и не к лучшему меняет незначительные события в будущности. Так что гадания вредят и краше пускать все своим чередом.

Но некоторым она все же помогала, выслушав, в чем заключается причина обращения к ней и рассудив, что стояща. Одна девушка, чернавка, у которой болела мать, призналась, что была несколько недель назад у Юмины, однако, как ни хотелось, не поверила в правдивость слов о выздоровлении матушки: старая гадалка, по слухам, давно была не в себе. Девушки — да разве только они? — всегда склонны больше всего доверять худому, дурному, всему тому, что бесы нашептывают, стараясь поколебать надежду. Меланья успокоила чернавку, повторив едва ли не в точности слова Юмины, и девчонка залилась слезами облегчения.

Незадолго после того, поздней ночью, к молодой вещунье постучались робко и неуверенно.

— Это Ярила, — донесся из-за двери приглушенный женский голос. — Ты не спишь, душечка?

Она постоянно называла Меланью "душечкой", несмотря на короткий срок знакомства и одаренность сыновней избранницы.

— Нет... — Чесавшая косы Меланья торопливо сдернула полупрозрачную накидку со спинки кровати, набросила ее поверх рубашки и разрешила входить. Язычок свечи колыхнул сквозняк, Ярила, извинившись за поздний визит, зашла и по приглашающему взмаху руки села на оббитый бархатом стул, не хуже придворной дамы подобрав длинную юбку кончиками пальцев. Некоторое время смотрела на Меланью, которая с вежливым вниманием на лице восседала напротив, поджав ноги. Ее длинные, густые и блестящие волосы струились по спине и плечам, казались темней на фоне белоснежных кружев.

— У тебя восхитительные волосы, душечка, — сказала наконец Ярила. — Когда-то я тоже гордилась такими, да муж на свадьбе отрубил косу топором. Так у нас было заведено.

И вправду, испокон веков, сколько помнили люди, муж на свадьбе обрезал или отрубал косы своей молодой жене, прежде чем покрыть главу ее чепцом. Другое дело, если коса обрезалась до замужества, на людях, — так делали с отяжелевшими. Участь их хуже собачей: никто куска хлеба не имеет права — да и желания — подать, зато едва ли не каждый норовит плюнуть и пнуть, проходя мимо...

— Мой покойный муж, да жалует его Виляс, пожалел мои косы, думаю, и Зоек не срежет.

— С каждым годом все мельчает и изменяется. Сейчас простительно прятать волосы, а ранее, бывало... Но не будем. Не за тем пришла я.

— За чем же?

— Спросить кой о чем... Точнее, о судьбе младшего моего.

— Я ничего не буду вам говорить, — медленно покачала головой молодая вещунья. — Открывать судьбу можно лишь ее владельцу, в крайнем случае, если, скажем, он болен, кому-то, от кого зависит жизнь или смерть. Артам, упаси его Бог, в состоянии сам прийти и узнать...

Ярила слушала, вперив очи в пол. Меланья прозорливо вопросила:

— То же сказала вам и Юмина, верно?

— Да. И не она одна.

— Таковы извечные правила. Если сам он не хочет знать, я не в силах его заставить.

Мать облизнула губы и, видимо, поколебавшись, стоит ли говорить, молвила:

— Я боюсь за него. Дома он рискует больше, нежели занимающийся ратным делом Зоек. Если старшего с ранних лет научили рассудительности схватки с разбойничьим отродьем из Хмары, то младшего не смогли научить ни розга отцовская, ни материны пряники. Ума не приложу, что делать с ним.

— Я ничего не могу открыть вам, правда.

— Скажи хоть: изменится ли к лучшему? — вздохнула будущая свекровь.

Меланья на колодежку закрыла глаза, сосредотачиваясь на будущности, которая с измальства представлялась ей необычно — бурлящим речным потоком.

— Должен... — И так как Ярила, грустно покивав, встала уходить, молодая женщина добавила: — Спите спокойно.

* * *

Юмина сказывала, что предвидела знакомство с Меланьей, еще когда к ней привели маленького Зоека, страх снимать. Предвидела и знала, что нельзя умирать, не оставив по себе смены... И вот, когда нашлась замена, Юмина захворала тяжко.

Подбадривающая старуху Меланья отлично понимала, что не прожить ей долго, ибо уже на смертный одр возлегла. Целыми днями молодая женщина ходила за вещуньей, заваривала ей различные травы, служила чернавкой. Может, и было кому окроме нее заниматься этим, да не брезговала Меланья тяжелой работой, чуяла себя обязанной знаниям и помощи, которые предоставила ей старуха. Когда рассудок возвращался к ней, вещунья спешила рассказать ученице то, что не успела в здравости. Фразы часто прерывались, не окончившись, и женщина опять принималась бессвязно лепетать.

Грех молвить, болезнь старой вещуньи на руку припала Меланье: она сама настояла, дабы соблюли хоть один обычай, и до свадьбы им с Зоеком возбранялось видеться. Они вынуждены были всячески избегать друг друга, а ежели и встречались ненароком, то прикидывались едва знакомыми. Зоеку позволялось лишь поцеловать руку в знак приветствия, и он до хруста сжимал ее, сходя с ума от желанной близости. Потому-то Меланья, ухаживая за больной, постоянно сидя у нее и возвращаясь вечерами, мучилась страшно, скучая и сомневаясь, нужно ли было это ограничение, и не прав ли Зоек, утверждая, что если пренебрегать обычаями, так всеми.

Длилось так дня с два, а там Юмина тихо скончалась во сне. Гадалка не ведьма, не нужно разбивать потолок и проламывать крышу, чтобы душа отлетела. Последние свадебные готовности совпали с похоронами, Меланья подумала еще, что не к добру. Но отличить надуманную тревогу от настоящей, предвещающей недоброе, было просто, и молодая женщина определила свое беспокойство именно как надуманное.

Через сутки после похорон Зоек решил устроить посиделки в кругу старых знакомых, коих вместе с братом насчитывалось пятеро. Мужчины не пошли в корчму, не захотели перекрикивать пьяное сборище. Холостяцкий вечер провели весело, за выпивкой да баснями различными. Временами приятели принимались дразнить жениха, шутливо горевать по поводу того, что нет боле старого вольного Зоека, вместо него сокол, которому веревка не дает слететь с обруча сокольничего.

Полукружье лунного сыра ни много ни мало, а полпути преодолело, когда мужчины разошлись.

* * *

Дивная ночь настраивала на романтичный лад, и Меланье не спалось. Сидела она у окна, представляя их с Зоеком совместную жизнь, медленно чесала косы и слушала шелест каштановых ветвей. Когда жениховы приятели, пошатываясь, вышли во двор, она любопытно высунулась из окна, стараясь разглядеть среди них Зоека. Не разглядев, разочарованно вздохнула и ненароком смахнула с подоконника мягкую щетку для волос.

Покудова Меланья набрасывала накидку, двор опустел. Молодая женщина бесплотным призраком сбежала по темному всходу, выскочила на улицу. Щетка, благодаря пробившемуся сквозь листву лунному лучу, нашлась быстро. Подобрав, молодая женщина собралась было возвращаться... и остановилась. Лоб предупреждающе кольнула иголочка интуиции.

Двор пересекал Артам. Видно, не успел договорить с кем-то и провел собеседника. Меланья не успела скользнуть обратно, в спасительный мрак дверного проема, — женихов брат преградил путь. Мгновение молодая женщина колебалась. Затем пожала плечами, подумала, что нечего пугаться и делать тоже нечего. Не кричать же, в самом деле, — не насильник пред нею, а хозяйский сын... По крайней мере, в правдивость первого хотелось верить.

От Артама за упряжку несло винным духом, и пугаться таки было чего, но поздно.

— Пропущу за поцелуй, — шагнув вперед, нагло заявил он и схватил запястья вещуньи, едва она вскинула руки, защищаясь.

— Пусти! — взвизгнула Меланья, отворачиваясь от хмельного дыхания в тщетных попытках отбиться. — Пусти немедля!!!

— Я должен испытать... братово приобретение... да что ж ты, красавица...

Внезапно их обоих дернуло назад. Мгновение спустя разжались сжимавшие запястья цепкие пальцы, и Меланья налетела щекой на обнаженную грудь. Понимание случившегося пришло не сразу: это Зоек, полураздетый, босой, рывком оторвал брата от невесты и что было силы отшвырнул его к стене, а теперь глядел на него, сжав кулаки. Мышцы на сильных руках напряглись и выделялись особенно четко, ноздри гневно раздувались, глаза сверкали. Он дышал тяжело, то ли от гнева, то ли в попытке успокоиться; второе с виду на обстоятельства мнилось мало вероятным.

По-видимому, не успел лечь, услышал шум и звук невестиного голоса и решил глянуть, что происходит.

Недвижный гнев испугал Меланью больше, чем если бы Зоек с рычанием рвался к обессилившему беззащитному брату, добавлять. "Он же убьет его!" — шустро шмыгнула в голову мысль, и Меланья, схватив Зоека за напряженные плечи, попыталась повернуть его к двери.

— Не надо... брат он тебе, оставь...

Будто одурманенный, Зоек дал себя увести, ступая так тяжело, что все доски под босыми ступнями вопили не своим голосом. В коридоре хозяйского этажа они натолкнулись на Ярилу, выскочившую из-за двери, как пугалка из коробочки.

— Что там за шум? — моргая, как только разбуженный человек, спросила будущая свекровь. Зоеков покой расположен был напротив родительского, и лучинка освещала часть коридора через распахнутую дверь.

— На крыльце Артам, помогите ему, — на ходу бросила Меланья, заводя жениха в комнату. Ярила испуганно вскрикнула и кинулась вниз по лестнице. На первом этаже она мало не потеряла сознание: едва живой Артам полз к порогу, и лицо его было замарано кровью. Голошение матери подняло Славора и всех слуг, за исключением храпевшего на всю конюшню ключника. Коего и хватились, посколь кроме него никто не помнил, где в последний раз видели заживляющий раны настой. Сыскавши да не добудившись заядлого трезвенника, именно сегодня на горе себе приложившегося к бутылке по смерти тещи, разбитую голову Артама полили быстро найденным у кого-то за пазухой самогоном. Посылать за лекарем не пришлось, смекалистая челядинка побежала без повеления.

Покудова все это происходило, Меланья сидела с Зоеком, забыв обо всяких обычаях, понимая, что нельзя сейчас оставлять его одного. Окно было распахнуто, и молодая женщина, входя, мимоходом удивилась, как это жених не выпрыгнул во двор из него.

После длительного молчания Зоек обратил к невесте бледный лик, оглядел ее с ног до головы и снова затрепетал ноздрями.

— Что ты там делала в таком виде?

Неслышимая дотоле угроза крылась в этих словах.

— Будь добр, не срывай на мне гнев, — так же спокойно отвечала Меланья, гладя его по голове. — Щетку для волос с подоконника смахнула, думала, что все легли, и спустилась забрать.

— Извини, — неожиданно устало выдохнул Зоек, обнимая ее за талию и притягивая к себе. — Я как увидел... гнев вмиг весь хмель из крови вышиб.

— Брат он тебе, — повторила Меланья сочувственно. — Напился, не держи зла.

Не гордость иль радость чувствовала она, а страх, что из-за нее брат мог пришибить брата. Или пришиб-таки, ринув со всей силы о камень стены...

— Напился, как же. Он и в трезвости на тебя заглядывался. Ежель еще раз ближе чем на шаг подойдет к тебе...

— Да что ж это такое! — не выдержала Меланья, с досады хлопнув рукой по коленям. — Перестань, не изводи меня! И так последние полгода рядом со мной смерть околачивается!

— Глупостей не говори. Он сам виновен. — Зоек хотел было поцеловать ее, но невеста, понимая, что за этим может последовать, вывернулась из объятий.

— Никак злоба свекрови покойной не рассеется.

— Верно, Вилясу так угодно...

Меланья, раздумывая, прошлась по комнате, сняла со стены грозный с виду лук. Население Лядага давно оценило порох и сравнительную легкость управления с ним, потому ничего удивительного, что такого рода оружие Меланья видела ранее только у лесных жителей и детей: у первых были охотничьи, у вторых — игрушечные. Пистолет не такой вот лук. Если женщина и сумеет каким чудом натянуть тугую тетиву, так пупок развяжется. Какую бы сковороду не гнула о мужнину голову...

— Дедовский. Любой доспех пробивает, но не всякому в натяг, — подтвердил догадку Зоек. Все время он сидел, опершись локтями о колени и следя за невестой исподлобья.

— А тебе?..

— Могу, да предпочитаю саблю.

Невеста осторожно вернула оружие на крючки. Вздохнула.

— Скорее бы открылось, для чего Вилясу испытывать меня. А всего краше — чтоб смерть перестала наконец ходить за моим плечом. Я тебя прошу в который раз: будь осторожен и здравомыслящ... Спокойной ночи, — Меланья едва коснулась холодными губами его лба и закрыла за собой дверь.

Не сказала, но на лице отразилось: "Твоей смерти не переживу".

* * *

В столовом камине пылал огонь. На длинном столе, не одно празднество видавшем, лежал Артам, и только свечки ему в сложенных руках не хватало. Одначе Меланья и без нее испугалась — белой, точно мертвецкой, кожи. Перевязанная голова и лекарь, слушающий что-то через приложенную одним концом к груди Артама трубочку, вселяли слабую надежду.