Грей попытался восстановить в памяти некоторые из картин, но уже не был уверен, что там висело на самом деле, а что всплыло из пучины снов. Были пейзажи... Вещь, претендующая на египетскую сцену, хотя он усомнился, что нога художника когда-либо ступала южнее побережья Бретани. Обычные семейные портреты...
— Да! — он резко вскочил, и в этот раз громко ударился макушкой о балку — настолько сильно, что из глаз посыпались искры, а сам он замычал от боли.
— Дядя Джон? — с соседней кровати прозвучал испуганный голос Дотти, и шорох постельного белья на полу свидетельствовал о том, что ее служанка тоже проснулась. — Что случилось?
— Ничего, ничего. Возвращайся ко сну, — он спустил ноги с кровати. — Просто... иду в уборную.
— Ох.
Послышалось барахтанье и ворчание с пола, и строгое укоряющее 'цыц!' от Дотти. Выход из номера лорд Джон нашел наощупь, поскольку ставни были закрыты, а комната — черна, как грех. Он спустился вниз по лестнице при тусклом свете огня, просачивающегося из главного зала гостиницы.
Воздух снаружи оказался свежим и прохладным, пахнущим чем-то, что Грей не мог опознать, но это крутилось у него в голове. Было облегчением отпустить борьбу со своим трудноразрешимым сном и погрузиться в это чисто чувственное воспоминание. В голове всплыли долгие поездки в Вирджинии, пыльные дороги, свежая листва, движение лошади под ним, выстрелы из оружия, оленья кровь, стекающая по его руке... конечно, охота с Уильямом.
Лорд Джон ощутил, как его мгновенно охватывает бесконечность — то сильное, удивительное чувство, свойственное только Америке: как будто что-то выжидает среди деревьев — не враждебно, но и не дружелюбно. Он любил те несколько лет в Вирджинии, вдалеке от интриг Европы и неизменной социальности Лондона. Хотя ценил их в основном за ту близость, которая за эти годы выросла между ним и его сыном посреди этих диких мест.
За время путешествия он пока еще не видел светлячков. Вглядывался в густую траву, пока шел, но, возможно, было слишком поздно: светлячки чаще всего появляются ранним вечером. Ему не терпелось показать их Дотти. Уильям был очарован, когда впервые увидел их, приехав в Вирджинию — ловил их рукой, аккуратно сложив ладонь чашечкой и вскрикивая, когда они освещали темное углубление его ладони. И каждое лето с радостью приветствовал их возвращение.
Расслабившись физически и, по крайней мере, внешне успокоившись, он неторопливо уселся на колоду для колки дров во внутреннем дворе гостиницы, не желая пока возвращаться в душную темноту наверху.
Грей задумался о том, где сейчас Генри. Где он ночует сегодня? Заключенный в каком-нибудь замковом подземелье? Нет, в Колониях таких мест точно не имелось. Даже обычные дома строились удивительно удобными и наполненными воздухом. Возможно, его племянника держали в тюрьме, амбаре, в подвале. И все же он, насколько им было известно, пережил зиму, несмотря на серьезное ранение. Но у него должны быть деньги: возможно, он был в состоянии заплатить за лучшее жилье и за медицинскую помощь.
Бог даст, они скоро найдут его. До Филадельфии не более чем два дня пути. И у него имелись письма с рекомендациями от Франклина — опять Франклин! Черт бы побрал этого человека и его воздушные ванны! Хотя однажды Грей из любопытства присоединился к нему в этой процедуре и нашел странно-приятным, хотя и немного нервирующим, сидеть в чем мать родила в комнате, уставленной элегантной мебелью, кадками с растениями по углам, живописью на...
Нет. Не было картин в мансарде 'Труа Флеш', разумеется, нет.
Вот оно. Хвост ускользающего сна, подрагивая, дразнил его из-за камня. Джон закрыл глаза, наполнил легкие ароматом летней ночи и усилием воли заставил свой разум отрешиться.
'Труа Флеш. Три стрелы. Кто третья?' Слова из письма Хэла возникли под его веками, настолько поразив его, что Джон открыл глаза. Хорошо знавший манеру мыслить Хэла, в тот момент он не слишком понял, что имел в виду брат. Но, очевидно, это укоренилось в его подсознании — только для того, чтобы появиться среди ночи из небытия, из глубины абсурдного сна. Почему?
Джон осторожно потрогал макушку, которая ныла от удара о балку, но раны там не было. Его пальцы бессознательно спустились вниз, ощупывая то место, где жена Джейми Фрейзера накрыла отверстие после трепанации его черепа расплющенным серебряным шестипенсовиком. Она довольно ловко всё зашила, и волосы снова выросли, но под кожей легко нащупывался этот маленький жесткий кругляшок. Лорд Джон редко замечал его и почти не задумывался об этом, за исключением холодов, когда металл ощутимо замерзал, что иногда становилось причиной головной боли и течи из носа.
Было холодно — очень холодно, когда он приехал в 'Труа Флеш'. Мысль вспорхнула в его голове, словно мотылек.
Из-за гостиницы доносились звуки. Стук копыт по утрамбованной грязи, приглушенный шум голосов. Грей замер.
Луна проделала половину своего пути вниз. Было поздно, но еще далеко до рассвета. Какие дела могли быть в такое время? Разве что темные делишки: такие, которым он не хотел бы быть свидетелем, не говоря уже о том, чтобы за этим занятием застукали его самого.
Однако люди приближались. Джон не мог пошевелиться, не будучи замеченным и, вместо этого, утихомирил даже свое дыхание до легкого движения воздуха.
Трое мужчин, бесшумные, решительные, — на лошадях, один ведет груженого мула. Они прошли не более чем в двух шагах от Грея, но он не двигался, и лошади, если они его и почуяли, не сочли его угрозой. Они повернули на дорогу, ведущую в Филадельфию. 'К чему такая секретность?' — удивился Джон, но не стал тратить время на эти размышления. Он сразу же заметил это, когда вернулся в Северную Каролину годом ранее: болезненное возбуждение, беспокойство в самом воздухе. Наиболее ярко выраженные именно здесь — он осознал это сразу, как они причалили.
Люди были осторожны, как никогда. 'Они не знали, кому доверять, — подумал он. — И потому не верили никому'.
Мысль о доверии вызвала немедленное и яркое воспоминание о Перси Уэйнрайте. Есть ли кто-то в мире, кому я верю меньше...
И вот так запросто всё сошлось. Образ темноглазого и улыбающегося Перси, — большой палец скользит по поверхности винного бокала, будто ласкает член Грея, — говорящего как бы между прочим: 'Я женился на одной из сестер барона Амандина...'
— Одна из сестер, — прошептал Грей, и сон выкристаллизовался в его мозгу. Ощущение холода от камней 'Труа Флеш', такое сильное, что он задрожал, хотя ночь вовсе не была холодной. Излучающие тепло эти два похотливых, распутных тела, сжимающие его по бокам. А в стороне, на стене, незамеченный среди небрежного изобилия — маленький рисунок, изображающий трех детей: двух девочек и мальчика, позирующих с собакой, — и внешняя стена 'Труа Флеш', узнаваемая за ними.
Вторая сестра. Третья стрела, которую Хэл, с его безошибочным чутьем на странности, никогда не видел, но сразу же заметил.
Бичемы были благородной, старинной фамилией — и, как это бывает в подобных семьях, частенько мимоходом ссылались сами на себя. Во время своего визита он слышал о делах кузенов, дядюшек, дальних родственников... но никогда — о второй сестре.
Конечно, она могла умереть в детском возрасте — такие вещи происходят. Но, в таком случае, почему Перси сказал?..
Голова начинала болеть. Вздохнув, Джон встал и вошел внутрь. Он понятия не имел, где и когда, но ему придется снова поговорить с Перси. И был потрясен, обнаружив, что эта перспектива его не тревожит.
ГЛАВА 46
ЛЕЙ-ЛИНИИ*
(*Гипотетические линии, по которым якобы расположены многие места, представляющие географический и исторический интерес. — прим. перев.)
БРИАННА ОСТАНОВИЛАСЬ У КАМЕРЫ наблюдения за рыбой. Сезон размножения еще не наступил — ей говорили, что во время него огромное море лососей взбирается по желобу рыбохода, позволяющего им подниматься на плотину в Питлохри. Но периодически показывалась серебристая вспышка, настойчиво идущая против течения за миг до того, как вспрыгнуть в трубу, ведущую на следующую ступень рыбохода — и от неожиданности замирало сердце. Сама камера наблюдения с покрытым ряской окном находилась в маленьком белом корпусе, пристроенном сбоку к рыбоходу. И прежде чем войти в плотину, Бри остановилась там, чтобы собраться с мыслями, или, вернее, избавиться от некоторых из них.
Было бессмысленно беспокоиться о том, что уже случилось. И Бри знала, что с ее родителями все в порядке. 'Или, по крайней мере, — поправила она себя, — им точно удалось выбраться из форта Тиконгерога'. Ведь писем еще оставалось целая куча.
И, конечно, она в любой момент могла бы прочитать эти письма и все выяснить. Именно это и делало ситуацию такой нелепой. Брианна подумала, что в действительности это ее не мучило... просто занимало мысли. Письма были такими чудесными. Но в то же время Бри слишком хорошо понимала, как много всего оставалось невысказанным даже в самом подробном письме. А в купленной Роджером книге говорилось, что генерал Бергойн покинул Канаду в начале июня, планируя направиться на юг и присоединиться к войскам генерала Хау. По сути он разрезал бы Колонии пополам. И 6 июля 1777 года Бергойн приостановил свой марш, чтобы атаковать форт Тиконгерогу. Что...
— Coimhead air sin! (гэльск. — Смотри на это! — прим. пер.) — произнес голос позади, напугав ее. Брианна резко оглянулась и увидела Роба Кэмерона, который стоял и взволнованно указывал на окошко камеры наблюдения за рыбой. Она повернулась обратно, и как раз вовремя, чтобы увидеть, как громадная серебристая рыбина с темными пятнами по всей спине совершает гигантский бросок против течения перед тем, как исчезнуть в желобе.
— Nach e sin an rud as brèagha a chunnaic thu riamh? — спросил Роб, лицо которого все еще светилось от восторга. 'Это ли не самое прекрасное из того, что ты когда-либо видела?'
— Cha mhór! — ответила Бри настороженно, но все же не могла не улыбнуться. 'Почти'.
Его собственная улыбка не исчезла, но стала более личной, когда Роб сфокусировал взгляд на Брианне.
— А, так ты все-таки говоришь по-гэльски! Мой кузен говорил мне, но я сомневался: чтобы ты, да со своим пра-аильным бо-остонским а-акцентом, — сказал он, растягивая слоги, явно полагая, что это и есть бостонский акцент.
— Да-а, па-арниша, так и гъваря-ят в Га-арвард-Я-арде, — произнесла она с настоящим, но утрированным выговором. Роб расхохотался.
— Как ты это делаешь? По-гэльски ты с таким акцентом не говоришь. Я имею в виду... у тебя он есть, но... другой. Больше похож на то, как говорят на Островах — на Барра, возможно, или на Уисте.
— Мой Па был шотландцем, — сказал Брианна. — Он меня и научил.
Роб как-то по-новому на нее взглянул — словно Бри была неизвестным видом рыбы, которая только что попалась ему на крючок.
— Да? Из этих мест? А как его зовут?
— Джеймс Фрейзер, — ответила Бри. Ничего страшного: тут таких десятки. — И звали. Он... ушел.
— Ах, сожалею, — посочувствовал Роб и коротко коснулся ее руки. — Я потерял своего отца в прошлом году. Тяжко, да?
— Да, — коротко ответила Брианна, собираясь уйти, но он тут же повернулся и пошел рядом.
— Роджер сказал, у вас есть дети, — он почувствовал, что Бри удивилась, и искоса улыбнулся. — Мы встретились в ложе. Классный парень.
— Так и есть, — настороженно сказала она. Роджер не говорил, что встретил Роба, и ей было интересно, почему. Они с Робом явно говорили достаточно долго, чтобы тот понял, что Роджер — ее муж, и у них есть дети. Однако Роб не стал развивать тему, а, откинув назад голову, принялся потягиваться.
— У-у-ух... Денек слишком хороший, чтобы провести его внутри плотины. Хотел бы я быть на воде.
Он кивнул в сторону бурлящей реки, где с полдюжины загорелых рыбаков стояли среди волн с хищно-напряженным вниманием цапель.
— Ты или Роджер рыбачите?
— Я рыбачу, — сказал Брианна и ощутила, как от воспоминания о бросании удочки дернулась ее рука, послав легкую дрожь вверх по нервным окончаниям. — А ты, значит, рыбак?
— Да, у меня есть разрешение на рыбалку в Ротиемурхусе (особое и красивое место в шотландском Хайланде, в самом сердце национального парка Кэрнгорм. — прим. пер.).
Роб выглядел таким гордым, будто это было чем-то особенным, так что Брианна произнесла одобрительное 'м-м'. Он искоса взглянул на нее сахарным взглядом и подмигнул.
— Если ты когда-нибудь захочешь поехать на рыбалку, скажи только слово, босс.
Роб внезапно улыбнулся ей, беспечно и обаятельно, и, насвистывая, пошел впереди нее в офис плотины.
'ЛЕЙ-ЛИНИЯ — это видимая глазом 'дорожка' между двумя представляющими интерес географическими объектами — обычно древними памятниками или мегалитами. Ученые выдвинули ряд теорий о лей-линиях, хотя они явно расходятся во мнении по поводу того, существуют ли те как реальный феномен или как искусственный признак.
Под этим я имею в виду, что если вы выберете любые две точки, представляющие интерес для людей, то, весьма вероятно, сможете найти какой-нибудь 'путь', соединяющий их — и неважно, что это за точки. Возьмем, к примеру, большую трассу между Лондоном и Эдинбургом: она есть, потому что у людей часто возникает необходимость ехать из одного города в другой, но, как правило, лей-линией ее не называют. Обычно под этим термином имеется в виду древний путь, ведущий, скажем, от стоячего камня к старинному аббатству, которое, скорее всего, построено на месте более древнего объекта поклонения.
И раз уж реальных доказательств не так много, кроме очевидного существования таких линий, то о них говорят множество всякой ерунды. Некоторые люди считают, что линии имеют магическое или мистическое значение. Сам я не вижу никаких для этого оснований, и ваша мама тоже, а она — ученый. С другой стороны, сама наука время от времени меняет свое мнение, и то, что выглядит, как магия, может действительно иметь научное объяснение (NB: вставить примечание о Клэр и собирании трав).
Однако среди теорий относительно лей-линий выделяется одна, которая, по крайней мере, имеет вероятное физическое объяснение. Возможно, к тому времени, как вы это прочтете, вы уже будете знать о лозоискателях. Я возьму вас в такой поход с ивовым прутиком, как только представится возможность. Просто на всякий случай: лозоискатель — это человек, который может определить присутствие воды под землей или иногда даже залежи металлов, как, например, руду в шахтах. Одни для этого используют раздвоенные прутики в виде буквы Y, металлическую рейку или какой-нибудь другой предмет, с помощью которого 'предугадывают' воду. Другие же просто чувствуют ее. Реальная основа такого умения неизвестна. Ваша мама говорит, что теория бритвы Оккама (Бритва О́ккама (или лезвие Оккама) — методологический принцип, получивший название от имени английского монаха-францисканца, философа-номиналиста Уильяма из Оккама, предполагающего, 'что может быть сделано на основе меньшего числа [предположений], не следует делать, исходя из большего' — прим. пер.) предположила бы, что такие люди просто опознают тип геологии, в котором с большой вероятностью сокрыты подземные воды. Но я видел, как работают лозоискатели, и совершенно уверен, что есть в этом нечто большее — особенно если учитывать теории, о которых я вам здесь рассказываю.
