| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Насколько нам известно, в течение целого поколения после этого эпизода не было больше попыток силой отобрать острова у их жителей. Завоевание было отдано духовным завоевателям — по большей части майоркским миссионерам, сосредоточившим свои усилия на Гран-Канарии. Работорговцы и, возможно, рыбаки предположительно часто посещали острова, но никаких сообщений о возобновлении попытки завоевания не сохранилось до 1370 г., когда, по-видимому, был достигнут первый частичный или временный успех, хотя исчезновение оригинальных документов, которые представляли собой доказательства, поставило под сомнение весь эпизод. Согласно предполагаемым копиям, подлинность которых вызывает много споров, 29 июня 1370 г. король Португалии подарил два острова, которые он назвал Носса-Сеньора-а-Франкуа и Гумейра, Лансароте да Фрамкуа, который назван "адмиралом" и "нашим вассалом", и который якобы открыл и завоевал острова, о которых идет речь, для португальского короля ("trobou e nos gaanou"). Интерпретация, согласующаяся с другими известными фактами истории островов, заключается в том, что в ходе этого "завоевания" на Лансароте была возведена башня, приписываемая более поздними конкистадорами Лансароте Малочелло, который, возможно, был тем самым "Лансароте да Фрамкуа", которому было сделано дарение в 1370 г. Прозвище "да Фрамкуа" могло относиться к островной сеньории, часть которой адмирал, возможно, пожелал посвятить Богоматери этого имени из соображений личной преданности или даже, возможно, в результате пребывания на французской службе, хотя нет убедительных доказательств связи Малочелло или любого другого "Ланселота", о котором здесь может идти речь, с Францией. Согласно этой интерпретации, остров "Носа Сеньора" — это Лансароте, как предполагается в примечании на полях к утерянному документу. Поскольку топонимия Канарских островов еще окончательно не утвердилась, нет необходимости предполагать, что "Гумейра" был островом, который мы теперь называем "Гомера", но баланс вероятностей, похоже, склоняется именно в эту сторону, поскольку картография того времени определила более или менее точное положение и присвоила более или менее стандартные названия всем остальным крупным островам архипелага. Другие копии документов, относящихся к этой сеньории, 1376 и 1385 гг., того же происхождения, что и копии 1370 г., претендуют на то, чтобы показать, что Лансароте да Фрамкуа продолжал удерживать или пытался удержать по крайней мере часть своих островных владений и погиб, защищая их на Лансароте в 1385 г. или незадолго до него. Это напоминает традицию, согласно которой Лансаротто Малочелло провел около двадцати лет на острове, который теперь носит его имя 6.
К моменту своей смерти он в течение как минимум десяти лет оспаривал владения у кастильских захватчиков, а также у коренных канарцев, в том, что в документе 1376 г. называлось "ficada guerra que ouve com os ditos gaanchos e Castellanos" ("длительная война, которую он вел против упомянутых канарцев и кастильцев"). Было естественно, что интерес кастильцев к островам возрос. В экспедицию, предположительно отправленную в 1341 г., входили кастильские моряки, и именно через Севилью новости о ней были переданы в Италию. В 1344 г. папа передал острова принцу кастильского происхождения в ленное владение. В ответ на это событие в следующем году кастильский король заявил о своих правах на завоевание архипелага на том ложном основании, что острова вместе с большей частью материковой части Африки принадлежали его отдаленным вестготским предшественникам и что "королевства Африки являются нашими завоеваниями"7. В третьей четверти века майоркские и каталонские миссионеры, должно быть, часто проплывали через кастильские воды, чтобы добраться до островов. А португальская оккупация вполне могла сделать Канары театром войны между Португалией и Кастилией в 1370-х гг., когда по традиции на острова отправлялись экспедиции из Севильи.
Подобные экспедиции, если они действительно имели место, могли быть не чем иным, как набегами за рабами, спонсируемыми севильскими купцами. Однако к 1390-м гг. в Севилье начал формироваться консорциум сторон, заинтересованных в защите прав на архипелаге. В 1390 г. Гонсало Перес де Мартель запросил королевского разрешения на попытку завоевания. Согласно традиции, записанной в XVI в., Энрике III в том же году предоставил право на завоевание севильскому дворянину Фернану Пераса. Интересы семьи Пераса объединились в 1393 г. с интересами Гусманов, графов Ньеблы, в экспедиции (без сомнения, типичной для других примерно того же периода), которая причинила большие разрушения и захватила много рабов. Согласно сообщению в "Хронике Энрике III", севильские и баскские моряки отправились в это путешествие, в результате которого на Лансароте были захвачены в плен местный вождь и его супруга, и доложили королю, "как легко было бы завоевать эти острова, если бы такова была его милость, и при небольших затратах"8. Это было своего рода бойкое предсказание, которое соблазнило многих конкистадоров на ужасную судьбу в ходе кастильской заморской экспансии.
С этого времени на Канарских островах не велось никакой деятельности без какого-либо кастильского или даже севильского участия. Однако, возможно, неудивительно, что первое завоевание, установившее на островах прочное европейское присутствие, произошло не со стороны Кастилии или какой-либо другой стороны, проявлявшей интерес к ним сразу после повторного открытия, но из Франции. До тех пор, пока вторжение Генриха V не нарушило развитие региона, Дьепп был одним из наиболее подходящих портов Европы для дальнего судоходства, а рыбаки и торговцы северной Франции были одними из самых путешествующих людей. В частности, дьепцы, возможно, уже были знакомы с широтами Канарских островов 9. В 1390 г. герцог Бурбон подготовил экспедицию в Берберию, которую ее рыцарственные французские участники воспринимали как новый крестовый поход в духе Людовика Святого, но вероятно, ее генуэзские инициаторы предназначали для других целей. Аль-Махдия, цель нападения, заслужила репутацию гнезда корсаров, которых Генуя хотела искоренить. Кроме того, генуэзцы, возможно, хотели уравновесить преобладание каталонцев в королевстве Хафсидов демонстрацией собственной силы. Эта экспедиция обычно считается лишенной последствий. Мусульманские летописцы практически проигнорировали ее. До XIX в. Франция больше не предпринимала попыток возобновить политику Людовика Святого в Магрибе. Но, очевидно, были французы, которые после этого опыта почувствовали вкус к магрибскому золоту.
Бетанкур, Ла Саль и Пераса
Среди людей, заключивших контракт на участие в экспедиции Бурбона против Аль-Махдии, были двое, которым предстояло сыграть решающую роль в создании Атлантического Средиземноморья: Жан де Бетанкур, сеньор Гранвиля в Нормандии, и Гадифер де ла Саль, отпрыск младшей ветви благородной пуатевенской фамилии, который служил при дворе Филиппа Смелого, а затем стал королевским камергером и сенешалем Бигорра. Луис де ла Серда уже объединил амбиции в Берберии и на Канарских островах, и, возможно, герцогская экспедиция в Берберию направила мысли Бетанкура и Ла Саля к одной и той же зоне. Возможно, часть вдохновения и, конечно же, часть средств на их предприятие исходила от Роберта (прозванного Робином) де Бракмона, камергера герцога Орлеанского, который хорошо знал Испанию благодаря своему участию в дипломатических миссиях. Он приходился Бетанкуру двоюродным братом по линии матери конкистадора, Марии де Бракмон. Другая нить родства связала его с Канарскими островами через женитьбу на Инес, сестре Диего Уртадо де Мендоса, адмирала Кастилии, две дочери которого от любовницы из рода Перасы вышли замуж за членов семьи Лас Касас, которая, в свою очередь, была связана брачными союзами с домами Гусманов и Пераса. Эти семьи были одними из главных героев севильской экспедиции 1393 г. на острова и сохранили интерес к завоеванию. Женитьба Бракмона на Инес де Мендоса состоялась в 1393 г. в Кастилии, где у него появилась возможность услышать об усилиях Севильи на архипелаге. Без кредита от Бракмона Бетанкур, возможно, никогда бы не предпринял попытку завоевания. По пути на острова он или Ла Саль с неизвестной целью посетили Севилью. Позже они завербовали там помощников. Первый епископ кафедры, основанной в результате их завоеваний в 1405 г., был членом клана Лас Касас. И именно от Хуана де Лас Касаса, племянника по браку Робина де Бракмона, был отправлен на острова корабль во время присутствия французской экспедиции. В совокупности эти факты позволяют нам увидеть предприятие Бетанкура в его кастильском и, в частности, севильском, как и во французском контексте 10.
Возможно, именно притяжение, которое обычно существует между противоположностями, заставило Бетанкура и Ла Саля связать свои судьбы в попытке завоевать Канарские острова. Гадифер, не имевший собственного наследия, по сути был авантюристом, который однажды уже сражался на границах христианского мира в качестве крестоносца в Пруссии. Безрассудный и непредусмотрительный, прямолинейный и доверчивый по натуре, он никогда не принимал никаких мер предосторожности для защиты своих интересов и никогда не приобретал никакого богатства. Он был пропитан традиционным мирским благочестием и рыцарским романтизмом, который звучит в самом его имени — предвоплощение Дон Кихота с "островными" амбициями Санчо Пансы. Бетанкур был более практичным партнером. Для него завоевание было, возможно, такой же финансовой авантюрой, как и рыцарской эскападой. Вполне возможно, что он был по уши в долгах, задолжал штрафы за нарушение святости убежища и правонарушения, совершенные примерно в 1399 г., и ему грозили судебные иски в связи с его имуществом и с актом пиратства, в котором он участвовал в отношении английского корабля, после официального прекращения военных действий между Францией и Англией. Действительно, в сложившихся обстоятельствах его отъезд на Канары чем-то напоминает бегство. Он перетасовывал свои финансы, как карточный шулер, смешивая частные займы, отчаянно реализуемые мелкие активы и сомнительно перепроданные крестоносные индульгенции, не обращая внимания на права своей жены и наследников. Этот дух "хватай и беги" был типичен для многих более поздних конкистадоров и жителей атлантического пограничья. И все же Бетанкур никогда не упускал из виду путь к возвращению на родину. Он успешно приспособился, когда англичане завоевали Нормандию, ловко лишил своих товарищей по оружию какой-либо доли в добыче на Канарских островах, защищал наследство, которое он оставил после себя в Гранвилле, от всех желающих — англичан, кредиторов, двоюродных братьев — и осуществлял всю авантюру на Канарах как будто больше ради выгоды, чем ради славы 11.
Хотя большинство аспектов их экспедиции окутано мраком, баланс вероятностей таков, что, если бы первоначальное намерение было выполнено, Бетанкур и Ла Саль завоевали бы и колонизировали Канарские острова как французское феодальное владение. "Канарец", хроника их деяний, отчасти носит характер апологии, потому что их усилия в конечном итоге принесли больше пользы Кастилии, чем Франции. Французские послы в Лейлингене сообщили англичанам об их путешествии, что показывает, что оно было совершено с ведома французского короля. По словам Энрике III Кастильского, именно по приказу короля Франции они сначала отправились на острова 12.
Первоначальный французский характер завоевания вскоре был подорван насущными и практическими проблемами обеспечения материальной помощи и близкой опорной базы. Кастильская помощь и зависть, французская озабоченность и безразличие определили будущий курс подчинения островов. Авантюристы полагались на кастильскую помощь, и это было неизбежно. Мало того, что финансовая основа экспедиции была нестабильной; задержки в пути и разногласия между предводителями и среди их подчиненных едва не сорвали предприятие еще до прибытия на острова: из 280 первоначальных рекрутов только 63 завершили путешествие. Группа покинула Ла-Рошель 1 мая 1402 г. Восемь дней были потрачены на споры между командой. В Кадисе они попали под подозрение в пиратстве. Гадифер де ла Саль был арестован в Пуэрто-де-Санта-Мария и освобожден только после допроса королевским советом и переговоров неустановленного характера в Севилье. Когда, после того как завоеватели обосновались на Лансароте, Бетанкур, будучи не в состоянии сражаться, вернулся в Кастилию, чтобы получить помощь, Энрике III заявил, что завоевание до сих пор осуществлялось под его собственной "коммендацией и защитой". Он разрешил снабдить Бетанкура припасами и запретил своим подданным наносить ущерб интересам нормандца. К ноябрю 1403 г. Бетанкур, который надолго задержался в Испании, к большому огорчению изолированного и осажденного Гадифера, фигурирует в кастильских документах как "Сеньор Канарских островов, мой вассал". Хроники его сторонников признают, что в Кастилии он принес оммаж за семь обитаемых островов; и еще один акт вассалитета, совершенный им перед преемником Энрике в Вальядолиде в июне 1412 г., был записан в Кастилии 13.
Оправдание Бетанкуром своего подчинения напомнило основания, на которых Португалия претендовала на право завоевать острова в предыдущем столетии: "Упомянутые острова находятся ближе к нам, чем к любому другому государю", — писал португальский король Клименту VI. Это было совершенно неточно, но такими же были и предполагаемые слова Бетанкура, обращенные к Энрике III: "Вы король и господин всех окрестных земель и ближайший христианский король" 14. В целом кастильская юриспруденция не принимала подобные аргументы, основанные на территориальной близости: Алонсо де Картахена, один из самых выдающихся кастильских юристов того времени, отрицал их применимость к разногласиям Португалии с Кастилией по поводу прав на Канарские острова 15. Но для Бетанкура значение относительной близости Кастилии было, вероятно, скорее практическим, чем юридическим. Как объяснил "Канарец" в поздней редакции, подготовленной семьей Бетанкур:
"Если бы упомянутый сеньор Бетанкур нашел какое-либо вспоможение во Французском королевстве, не должно быть сомнения, что тогда или вскоре после этого он пришел бы к взаимопониманию, особенно относительно упомянутых Канарских островов... И более того, по совету своего государя и суверена, короля Франции, его намерение было и остается продолжать дело дальше; но без посторонней помощи он не мог даже удержать свое положение"16.
Гадифер де ла Саль поссорился с Бетанкуром и отказался от участия в авантюре после того, как последний завершил свою капитуляцию перед Кастилией, возможно, не столько из-за негодования по поводу связи с Кастилией, сколько потому, что Бетанкур принес оммаж только от своего имени, тем самым лишив Гадифера каких-либо прав на завоеванные земли и любую долю в плодах предприятия. Считалось, что Гадифера возмутил акт принесения оммажа иностранному королю: это не противоречило его характеру. Но версия "Канарца", благоприятная для Гадифера, обвиняет Бетанкура не только в том, что он подчинился Энрике III, но и в том, что "он называл себя повелителем указанных островов". По версии, благоприятствующей Бетанкуру, основанием жалобы его коллеги было то, что он желал "получить часть названных Канарских островов". В уста Гадифера ее автор вложил слова: "Есть одна вещь, которая мне не нравится. Ибо вы уже принесли оммаж королю Кастилии за Канарские острова и называете себя господином их всех". Таким образом, существует область совпадения, как бы ядро совместимости между двумя версиями, которое позволяет предположить, что возражение Гадифера, возможно, было не столько принципиальным, сколько временным: изолированный на Канарских островах, он упустил шанс принести оммаж Энрике совместно с Бетанкуром. Стоит также отметить, что версия хроники, поддерживающая Бетанкура, гораздо более красноречиво говорит о скрытом отказе экспедиции от верности Франции, чем версия, поддерживающая Гадифера. Спор между двумя завоевателями начался с фракционной борьбы между их последователями во время путешествия; но он стал резким, когда Бетанкур не смог обеспечить своего товарища продовольствием из Кастилии.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
