После первого набега Цезаря настоящее завоевание Британии начал император Клавдий, вооруженный боевыми слонами. Через шестьдесят лет после смерти Христа Лондиниум превратился в город, достаточно большой, чтобы Боудикка его сожгла. Но в пятом веке, после того как Британия отделилась от империи, Лондиниум рухнул. Римская территория не была вновь оккупирована в течение четырехсот лет, до времен Альфреда Великого. Я перебирал маленькие модели и карты, пытаясь понять, в какой день Регина, должно быть, проходила здесь, если она вообще проходила. Я знал недостаточно, чтобы сказать наверняка.
Я порылся в сувенирном магазине. Я чувствовал себя там единственным взрослым; единственными другими посетителями музея были несколько туристов из Скандинавии, все длинноногие, с рюкзаками и светлыми волосами, и группа школьников-подростков, которые, казалось, кишели повсюду, и их поведение почти не менялось из-за криков и тявканья их учителей. В конце концов нашел тонкий путеводитель "Прогулка по стене" для экскурсии по линии римской стены. Я встал в очередь, чтобы расплатиться, за шеренгой школьников, и каждый из них купил конфету, блестящую точилку для карандашей или коврик для мыши AMO LONDINIUM. Как старый пердун в спортивном пальто, я стиснул зубы и оставался терпеливым, напоминая себе, что весь этот хлам помогает сохранить вход в музеи свободным.
Линда нашла меня в кафе. Она пришла с работы; она была офис-менеджером в адвокатской конторе, расположенной на окраине Сохо. Она была немного ниже меня, с разумно короткими волосами, слегка растрепанными там, где они начинали седеть. На ней был слегка помятый сине-черный костюм. Ее лицо было маленьким, симметричным, с аккуратными чертами, оттеняемыми маленьким носиком. Она всегда была нежной и приятной для глаз красавицей. Но мне показалось, что я увидел больше морщин и теней, и она выглядела немного напряженной, ее глаза были ввалившимися. Она всегда программировала себя до последней минуты, как, несомненно, и сегодня; ей наверняка пришлось выкроить время для меня в своем расписании.
Я угостил ее кофе и объяснил свой план пройтись по стене.
— В таких туфлях?
На ней были невзрачные черные кожаные туфли на плоской подошве, которые я, когда осмеливался, называл "туфлями матроны".
— Они подойдут.
— Не мои. Твои. — На мне были мои старые слипоны Hush Puppy. — Когда, черт возьми, ты собираешься купить себе кроссовки?
— В тот день, когда они выйдут из моды.
Она хмыкнула. — Ты всегда был извращенцем. Но все же — два часа ходьбы по лондонским дорогам в такой душный день, как этот. Почему? ... О. Это опять семейные дела, не так ли?
Она всегда с подозрением относилась к моей семье, с тех пор как стало ясно, что моя мать никогда по-настоящему не одобряла ее. — Слишком скучная для твоего характера, — говорила мне мама. Думаю, Линда была тихо довольна тем, что я всегда был далек от них в лучшие времена, и еще больше отдалился от своего отца после смерти матери. У нас и так было достаточно ссор из-за семейных проблем. Но потом мы ссорились по любому поводу.
— Да, — сказал я. — Семейные дела. Брось, Линда. Давай хоть раз побудем туристами.
— Полагаю, мы всегда можем пойти в паб, если что-то не получится, — сказала она.
— Так всегда бывает.
Она встала, быстро собрала свою сумочку, проверила свой мобильный телефон и направилась к выходу.
* * *
Лондонская стена представляла собой огромный полукруг, тянувшийся на север от реки в Блэкфрайарсе, на восток вдоль Мургейта, а затем обратно на юг к реке у Тауэра. От самой стены сохранилось немного, но даже по прошествии стольких лет в узоре лондонских улиц все еще остается римская планировка.
Прогулка проходила не по всей линии стены, а только по участку, который проходил к востоку от музея в Барбикане, шел к северу от города и затем спускался к реке у Тауэра. Предполагалось, что там будут маленькие пронумерованные керамические таблички, за которыми вы сможете следить, причем несколько первых находились в районе самого музея, который был построен на месте одного из римских фортов. Мемориальная доска номер один была на башне, а номер двадцать один — рядом с музеем, так что нам предстояло пройти по линии обратного отсчета, что нарушило мое чувство аккуратности и вызвало первую за день насмешку со стороны Линды.
В трехмерном бетонном лабиринте дорог и тротуаров Барбикана было трудно найти следующие несколько мемориальных досок — "Как тюрьма, вывернутая наизнанку", так выразилась Линда. Первая доска была приклеена к стене современного здания банка; на ней было изображено место расположения позднеримских городских ворот, ныне давно разрушенных. К тому времени, как мы добрались туда, Линда уже вспотела. — Это будет история дня? Дерьмовые маленькие таблички, показывающие, где что было раньше?
— А чего ты ожидала, гладиаторов?..
Следующие несколько табличек провели нас по периметру старого римского форта. Участки стены были видны в клочках сада ниже уровня проезжей части. Большая часть стены была надстроена в средние века, а затем обнаружена археологами. Уровень земли со временем неуклонно повышался; мы шли по огромному слою обломков толщиной в столетия, что свидетельствовало о глубине самого времени.
Таблички с семнадцатой по пятнадцатую вызвали у нас некоторые споры, потому что они были разбросаны вокруг руин круглой средневековой башни, расположенной в саду в тени самого музея. Мы брели по покрытой травой земле к воде и обратно, пытаясь разобраться в странных маленьких картах, которые якобы показывали нам, как добраться от одной мемориальной доски к следующей по номеру.
Мемориальная доска номер четырнадцать находилась на церковном дворе, который оказался маленьким оазисом спокойствия, вдали от постоянного шума уличного движения. Мы сидели на скамейке напротив прямоугольного пруда, окаймленного бетоном. Стена со сложными слоями средневековой застройки и перестроек тянулась вдоль противоположного берега, минуя остатки круглой башни форта. Я захватил с собой пару бутылок воды Эвиан, одну из которых сейчас передал Линде. Она была права насчет обуви. Мои стопы уже болели.
— Знаешь, у меня когда-то была такая игрушка, — сказал я. — Я имею в виду замок. Он был весь пластиковый, основание с цилиндрическими башнями и кусочками стен, которые вставлялись на место, и подъемный мост, по которому могли въезжать и выезжать маленькие рыцари...
Она пролистала путеводитель. — Не могу поверить, что ты на самом деле отмечаешь таблички по мере того, как мы их находим. Ты такой дотошный.
— О, отстань, Линда, — огрызнулся я в ответ. — Если ты хочешь упаковать это в...
— Нет, нет. Я знаю, как ты будешь волноваться, если мы это сделаем. — Это было кодовым выражением того, что она смутно наслаждалась этой маленькой экспедицией. — О, да ладно.
Мы пошли дальше.
Отсчитывая количество мемориальных досок, мы проходили места исчезнувших городских ворот и обнаружили еще больше затонувших садов, расположенных в стороне от дороги, как острова прошлого. Но когда мы направились вниз по Мургейту, мемориальные доски стали менее интересными, они были расположены дальше друг от друга и установлены на стенах офисов. Сам Мургейт представлял собой шумную смесь магазинов и офисов, где, как всегда, осуществлялись грандиозные проекты по реконструкции. Нам приходилось протискиваться по временным переходам вокруг окрашенных в синий цвет экранов, пугающе близко к неумолимому движению транспорта, в то время как над головой возвышались устрашающие подъемные краны.
Одним из самых красивых мест был еще один небольшой садик недалеко от входа в церковь Всех святых: офисные работники сидели без пиджаков, курили, их сотовые телефоны поблескивали на траве рядом с ними, как ручные насекомые. Но таблички — номер десять — не было на своем месте на постаменте, вероятно, она давным-давно пострадала от вандализма и так и не была заменена. Номер девять тоже исчез, а номер восемь, казалось, был поглощен перепланировкой. В моей маленькой книжечке появилось удручающе мало галочек. Сама прогулка датировалась 1985 годом, достаточно давно, чтобы время и энтропия начали свою терпеливую работу, даже на мемориальных досках.
Я спросил: — Так почему ты хотела меня видеть?
Ее глаза были скрыты за солнцезащитными очками, она пожала плечами. — Я просто подумала, что должна. Смерть Джека... Хотела посмотреть, справляешься ли ты.
— Это хорошо с твоей стороны. — Я не шутил. — И к какому выводу ты приходишь?
— Думаю, ты здоров. На тебе все еще это чертово спортивное пальто, и твой сфинктер такой же тугой, как всегда...
Она повернулась ко мне. Я мог видеть ее глаза, мерцающие в тени очков. — Я беспокоюсь из-за этой задачи найти твою мифическую сестру.
— Кто тебе сказал об этом?
— Это имеет значение?
— Полагаю, ты снова думаешь, что это извращение...
Подходя к Олдгейту, мы входили в финансовый район города, район, где я провел большую часть своей трудовой жизни. В это время суток, ближе к вечеру, тротуар был запружен людьми, в основном молодыми и жизнерадостными, многие с мобильными телефонами, прижатыми к ушам или закрывающими лица масками. Было по-настоящему странно прослеживать стену, этот многослойный пережиток прошлого, через место, которое было так тесно связано с моей собственной предысторией.
Она спросила меня: — Итак, что ты будешь делать? Поедешь в Рим?
Лу предположил это, но я все еще не был уверен. — Не знаю. Это похоже на серьезное обязательство...
— ...по делу, которое может оказаться совершенно дурацким. Но, возможно, это единственный способ прояснить ситуацию, если ты относишься к этому серьезно.
— Я серьезно. Как думаю. Не знаю.
— Все по-старому, все по-старому. Джордж, ты хороший человек. Но ты такой чертовски нерешительный. Тебя продувает каждый ветерок.
— Тогда ты была права, что выгнала меня, — сказал я.
Некоторое время мы шли молча.
Табличка номер четыре находилась на задней стороне офисного здания — нам пришлось набраться смелости, чтобы зайти на частную территорию, — где мы обнаружили наклонную стеклянную раму, похожую на низкую теплицу, установленную над траншеей в асфальте. Часть стены была обнажена, на глубине шести метров под стеклом, через которое мы и заглянули. Мы не могли видеть нижнюю секцию, римскую часть, потому что офисные работники в своем подземелье под ней сложили коробки и папки.
Я был первым, кто сказал это. — Ладно, извини. Но я действительно не уверен, что мне сейчас нужен совет. Возможно, в моей семье были какие-то проблемы, но я ничего не могу сделать, чтобы изменить прошлое. И теперь этого нет — Джина сбежала так далеко, как только смогла, — и все, что у меня осталось, это...
— Этот незакрепленный конец. И ты не можешь удержаться, чтобы не потянуть за него. Что ж, думаю, тебе следует пойти. Давай посмотрим правде в глаза, смерть родителя — самая большая потеря, с которой кто-либо из нас когда-либо сталкивался. Я думаю, тебе стоит потратить некоторое время, чтобы пережить это. И если эта история с сестрой — повод для этого, прекрасно. Поезжай в Рим. Потрать немного лир.
— Евро.
— Неважно.
— Я был уверен, что ты попытаешься остановить меня.
Она вздохнула. — Умение слушать — это всего лишь один из навыков, которые ты так и не приобрел, Джордж. — Она коснулась моей руки; ее кожа была теплой и приятной. — Иди. Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони.
— Спасибо.
— А теперь давай закончим эту глупую прогулку, — она зашагала дальше.
* * *
Мы выбрались за пределы древнего города и спустились по Куперс-роу, пройдя под железнодорожной линией в ориентированный на туристов район недалеко от реки и Тауэра. Мы прошли по подземному переходу Тауэр-Хилл у входа на станцию метро, посмотрели на руины крепких на вид средневековых ворот, а затем прошли обратно через метро туда, где в затонувшем саду в северо-восточном углу подземного перехода стояла статуя императора — и, по иронии судьбы, прямо в конце аллеи, наиболее хорошо сохранившийся участок стены, который мы видели за весь день.
Мы сидели на скамейке и потягивали воду.
— Еще одна галочка для твоей книжечки, — сказала Линда не слишком недоброжелательно.
— Ага. — Высота всего девять метров, а сама римская секция, может быть, метра три. Римская кирпичная кладка представляла собой аккуратные ряды, перемежающиеся красной плиткой, которая, возможно, была из дома моего отца. Средневековое строение над ней было намного грубее. — Если бы не знал лучше, то сказал бы, что римские постройки были викторианскими или более поздними, — сказал я. — Как будто всю стену перевернули вверх дном.
Линда спросила: — Цивилизация действительно пала здесь, не так ли?
— Это действительно произошло.
— Интересно, приходила ли она сюда. Эта твоя прабабушка. Регина.
— ...И мне интересно, знала ли она, что все это исчезнет, как если бы на город сбросили маленькую ядерную бомбу.
Третий голос заставил нас обоих подпрыгнуть. Я обернулся и увидел громоздкую, несколько неуклюжую фигуру, одетую в пальто, которое выглядело даже тяжелее, чем мое спортивного покроя. Линда отшатнулась от него, и я почувствовал, как испарилось неуверенное настроение между нами.
— Питер. Что ты здесь делаешь?
Питер Маклахлан обошел скамейку и сел, я оказался между ним и Линдой. — Ты упомянул о прогулке. — Так я и написал в электронном письме. — Я так и думал, что ты окажешься здесь. Я ждал.
— Как долго?
Он посмотрел на часы. — Всего около трех часов.
— Три часа?
Я мог видеть выражение лица Линды. — Послушай, Джордж, все было хорошо, но я думаю...
— Нет. Подожди, извини. — Я быстро представил их друг другу. — Питер, зачем ты хотел меня видеть?
— Чтобы поблагодарить тебя. И сказать, что меня не будет некоторое время. Я уезжаю в Штаты.
— Навестить слэнтеров? — Линда снова поймала мой взгляд; я поджал губы. Не спрашивай.
— Я чувствую необходимость наверстать упущенное. Освежить.
— Освежить что?
Он пожал плечами. — Энергию. Веру. Вот почему я хочу поблагодарить тебя. Каким-то образом ты выбил меня из колеи. Твоя тайна с сестрой. Слои за слоями... Это и Койпер, конечно. — Он наклонился мимо меня и приблизил свое лицо к Линде. — Конечно, вы знаете об аномалии Койпера. Вы видели последние события? — Он достал свой карманный компьютер и начал нажимать на крошечные кнопки управления, и на его экране, похожем на драгоценный камень, замелькали веб-страницы.
Линда дернула меня за рукав. — Этот парень действительно странный, — прошептала она.
— Он старый школьный друг. Он помог моему отцу. И...
— О, да ладно. Твоего отца похоронили. Он последовал за тобой в Лондон. И все эти жуткие вещи — какое отношение это имеет к тебе и твоей сестре?
— Не знаю.
— Послушай, Джордж, я передумала. Как будто люди вокруг тебя — это часть твоей личности. Твоя семья была цепкой, деспотичной, католической частью, и тебе нужно уйти от всего этого, а не потакать этому. И этот парень, он как твой...
