Аластер Рейнольдс "Наизнанку"

— Тридцать секунд, — сказал я. — Это все, что я вам позволю. Большинство людей выдерживают этот период, хотя и с различными последствиями.

Рамос явно почувствовал, что со мной невозможно договориться. — Это правильный поступок, Сайлас.

— Вы вынудили меня пойти на это. Помни об этом.

— Это не должно быть на вашей совести.

— Хорошо, — резко сказал я.

Рамос подошел к мальчику. Когда он поднес церебральный усилитель на расстояние вытянутой руки, Дюпен бросился к нему, вырвал из рук коронеля и опустил на свою мокрую от пота макушку. Разумеется, ничего не произошло, поскольку усилитель управлялся с помощью набора пультов дистанционного управления, встроенных в портативную консоль, скрытую в откидной крышке контейнера из дюраллоя.

Я щелкнул первым из двух переключателей. — Питание церебрального усилителя.

От аппарата исходило жужжание и красное свечение.

Я отметил сигнальные лампочки на пульте.

— Питание стабильное. Держи его, Рамос.

Он обнял мальчика крепко, но осторожно. — Я здесь.

Взглянув на часы над столом, я нажал на второй переключатель. — Начинаю ввод.

Дюпен застыл, его челюсть напряглась, когда он запрокинул голову в экстазе возвышенного интеллекта.

Жужжание усилилось; красное свечение превратилось в сердитую пульсацию.

— Я вижу это... — Дюпен силился заговорить, его голос прерывался от благоговения и ужаса. — Ограничивающие петли... От A до H, от I до J, от J до A. Пересечение восточного участка с самим собой! Порядок расположения точек квинтуплета! Я не мог этого видеть, но теперь я это вижу!

— Спокойно, — пробормотал я, когда часы пробили четверть минуты.

— Сечения образуют тетраэдр! Тетраэдр гомеоморфен сфере! Достигнуто самопересечение!

Часы показывали двадцать пять секунд. Мой палец завис над переключателем, готовый отключить усилитель.

— Еще чуть-чуть! — закричал Дюпен. — Я должен проверить решение! У вас будет только один шанс сделать все правильно! У нас нет времени совершать еще одну ошибку...

— Дайте ему то, что нужно, — сказал Рамос.

— Нет, — сказал я, щелкая выключателем. — Тридцати секунд в этой штуке более чем достаточно. Для него это уже, наверное, целый час.

Дюпен в изнеможении откинулся на спинку кушетки, когда жужжание аппарата стихло, а красное свечение исчезло. Рамос убрал усилитель со спокойным выражением на лице.

— Этого было достаточно, Дюпен? Вы увидели то, что хотели увидеть?

Дюпен медленно задышал. Его веки затрепетали. Он провел костяшками пальцев по губам, смахивая пену. — Я видел это. Понял. Хотел убедиться... Его глаза наполнились слезами. — Вы должны были позволить мне убедиться! Если они найдут ошибку в моем анализе, они забудут обо мне!

— Я верю в вас, — сказал Рамос. — В вашем анализе не было ошибки. — Затем, с нотками страха в голосе. — Вы... помните это?

— Да! — воскликнул Дюпен. — Конечно, я...

Раздался стук. Я инстинктивно повернулся к двери, прежде чем внезапно осознал, что звук исходит не изнутри корабля, а снаружи. Он исходил с противоположной стороны маленькой каюты, со стороны портала во внешней стене.

Стук повторился.

Не говоря ни слова, я подошел к порталу. Его закрывал скользящий дюраллоевый щит. Я нажал на рычаг, и щит отлетел в сторону.

— Что случилось, Сайлас? — спросил Рамос, все еще с сочувствием глядя на мальчика.

Я выглянул через портал. Ада Косайл стояла совсем рядом. На ней был облегающий желтый скафандр старинного дизайна, который принадлежал эпохе хрупких кораблей и примитивной атомной энергетики. Нашивка миссии, флаги забытых наций. Она висела на внешней стороне "Деметры", одной рукой держась за поручень обслуживания, а другой медленно водя пальцем перед лицевым щитком. Ее лицо проплывало за зеркальной поверхностью шлема. Ее губы шевелились, и я читал их с легкостью сновидения.

Впусти меня.

Визор затуманился и очистился. За ним виднелись открытые глазницы, две вертикальные щели там, где должен был быть нос, а под ними — оскаленная пасть из зубов и костей.

Я кричал, пока мир не растаял.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

— Хорошо, — сказала Ада Косайл, все еще сидя передо мной на корточках в своем желтом нагрузочном костюме. — Ты снова в каюте. Я должна отдать тебе должное: ты придумал фантазию, которая не только объясняет все предыдущие... — Она восхищенно покачала головой. — Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы дозвониться до тебя. Помнишь, я говорила, что у нас было в лучшем случае двести часов? Зачеркни это. Сейчас мы рассчитываем на что-то около ста пятидесяти. Я потеряла тебя еще на два дня, Сайлас! Мы не можем допустить, чтобы это повторилось.

Я пробормотал: — Молнии бывают всегда.

— Да, это хорошо! Это важно. Всегда есть молния. Чуть позже ты поймешь, почему, но сейчас это было бы забеганием вперед. Главное — это ты. Мы ничего не добьемся, пока ты, наконец, не поймешь, кто ты есть на самом деле.

— Я Сайлас Коуд, — сказал я ошеломленно. — Доктор Сайлас Коуд.

— Ты — код, Сайлас. Компьютерный код. Точнее, код, написанный на языке программирования САЙЛАС. Между нами, это язык, на котором задаются вопросы автономным системам. Вот откуда твои имя и фамилия.

— Нет.

— Ты тот, кто ты есть, и больше нет смысла с этим бороться. Ты — эксперт в области медицины. Ты — очень продвинутый набор адаптивных программных процедур, работающих на компьютерном ядре "Деметры". Ты не врач. Ты даже не человек. Вот почему тебя нет в списках миссии. Потому что тебя нет в живых. Черт, да ты никогда и не был живым. Ты просто уникальное программное обеспечение с неполадками. По общему признанию, это действительно серьезный сбой, но от него все равно нужно избавляться.

— Я человек.

— Ты — программа, которая очень сильно хочет стать личностью, Сайлас. Так сильно, что забыла, что она не одна из них. Но сейчас этому придет конец, хорошо? У нас больше нет времени на все это дерьмо. Если ты действительно хочешь помогать людям, ты должен перестать обманывать себя насчет того, кто ты есть. Ты как этот корабль, как эта чертова штука снаружи. Ты артефакт, машина.

— Нет!

— Сайлас, не вздумай снова на меня наезжать. У нас действительно нет...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Внутри разбившегося разведывательного корабля "Европа" Рамос передал мне бортовой журнал, открыв его дюраллоевую обложку на последней заполненной странице. Я уставился на запись, если это можно было так назвать. Это были каракули, по диагонали пересекавшие серебристый материал и так глубоко врезавшиеся в бумагу, что перо едва не проткнуло ее насквозь.

Там было написано:

УБИРАЙТЕСЬ, ЕСЛИ МОЖЕ_

От последней буквы отходила наклонная линия, образуя резкую косую черту, которая тянулась до самого края листа. Это было так, как если бы — я попытался отогнать эту мысль, потому что она была одновременно абсурдной и пугающей, — как если бы человека, оставившего это сообщение, вытащили с корабля, даже когда он пытался оставить предупреждение.

Я послал бортжурнал по кругу, предоставив другим составить собственное мнение. Никто не отнесся к этому легкомысленно. Даже Ада Косайл, которая всегда была с нами, нашла в себе силы не делать какое-нибудь горько-саркастическое замечание.

— Осмелимся ли мы выдвинуть гипотезу? — спросил я.

Топольский вздохнул в эфирном канале ближнего действия, который соединял наши скафандры. — Боюсь, что вы вот-вот это сделаете.

— Я думаю, что, возможно, уже слишком поздно обращать внимание на это сообщение. В любом случае, слишком поздно для вас, мастер Топольский.

— А для вас, Коуд?

— О, не беспокойтесь обо мне. Я уже мертв. На самом деле, начинаю сомневаться, был ли я вообще когда-нибудь жив.

— О чем вы там болтаете, парень?

— Это нереально, — сказал я, обводя рукой пространство вокруг себя. — Это ментальная конструкция. Это вымысел, наложенный на основу, — пробормотал я. — На основу реальности. Вы все существуете, но не таким образом. Есть корабль "Деметра". Но он совсем не похож на разведывательный корабль межпланетной службы. И "Европа" тоже не похожа на этот.

— Держите себя в руках, Коуд.

Я рассмеялся в ответ. — Тут нечего держать! Я создавал эту реальность и другие и населял их вами, потому что я могу и не могу смотреть в лицо реальности, в которой мы живем! Часть меня хочет этого, часть — нет! Так что я хожу вокруг да около правды, как шхуна пятого сорта, попавшая в водоворот ... позволяя себе приблизиться, но не слишком, потому что, если я подойду слишком близко, мне придется смириться с фактом моей собственной натуры, и...

— О, пожалейте его, — сказала Косайл, беря меня под руку. — Сначала он здесь, потом его нет! Потом он снова вернулся! Это было для него ужасным мучением. И кто бы не счел это ужасной пыткой, зная то, что он знает? Бедняга оказался, пожалуй, перед наихудшей из возможных дилемм! Он хочет спасти как можно больше людей, потому что это его долг, его функция. Но он не сможет этого сделать, пока не признает себя таким, какой он есть на самом деле. Это уже сама по себе маленькая смерть!

— Вы помните что-нибудь из этого, мастер? — спросил я его. — Норвегия? Патагония? Дыра Симмса?

— Жаль, что у нас нет такой роскоши, как второй врач, — посетовал магнат. — Тогда я бы с радостью признал вас непригодным для выполнения своих обязанностей!

— А пока, — промурлыкал Рамос, — остается еще вот что. Что нам с этим делать?

Он пролистал последние несколько страниц бортового журнала, царапая пальцами бумагу, испачканную чернилами. Вместо дюраллоевых пластин книга была переплетена в жесткую черную кожу. Это была не единственная аномалия. Вместо обычного вакуумного снаряжения межпланетной службы Рамос надел сапоги, бриджи и тяжелую куртку с длинным подолом явно морского покроя. На поясе у него висели кожаные ножны от ятагана или чего-то подобного.

Он замедлил чтение книги, словно впервые осознав несоответствие своего наряда и вооружения.

Он посмотрел на меня со странным ужасом, как будто тоже понял, что все пошло наперекосяк.

— Что с нами происходит, Сайлас?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Косайл уставилась на меня. Я уставился на нее в ответ. Вокруг нас "Деметра" издавала приглушенные звуки ограниченной системы жизнеобеспечения.

— На чем я остановился?

— Ты снова впал в депрессию, — сказала она. — Возвращаешься к своей повествовательной конструкции. Сейчас она начинает разрушаться, теряя связность. Детали теряются между реальностями. Это хорошо. Это обнадеживает. Это признак того, что ты, наконец, начинаешь принимать свою природу. — Косайл поморщилась. Но это стоило нам еще более ценного времени, Сайлас. Если мы хотим что-то сделать для других, мы должны действовать сейчас.

Я опустил взгляд на свои руки, изучая их безжалостным взглядом диагноста.

— Я не могу быть загадкой, Косайл. Я здесь, дышу и реален. — Я прикоснулся пальцем к своему запястью. — Я теплый. У меня есть пульс. Я такой же человек, как и ты.

Она покачала головой. — Ты ошибаешься насчет нас обоих. Я такая же неживая, как и ты.

— Нет! — воскликнул я, категорически отрицая это. — Ты сидишь прямо рядом со мной. Если бы я провел с тобой диагностический тест, он сказал бы мне то, что я и так знаю: ты живой человек, член экипажа. Только потому, что наших фамилий нет в списках миссии...

— А я нет, — вздохнула Косайл. — О, Сайлас. Пожалуйста, постарайся не возвращаться к прошлому. Я знаю, это сложно, но ты должен приложить усилия. Ты — программа. Умная, адаптивная программа, надо признать, но не более того. Ты существуешь только как набор инструкций, выполняемых компьютером. Это твое тело, которое, как тебе кажется, ты носишь, — иллюзия, созданная тобой самим. Конечно, тебе оно кажется реальным: ты создал свой образ себя в соответствии с анатомическими моделями, хранящимися в твоей базе данных. Ущипни себя за кожу, и она приобретет точно такую же эластичность, как и настоящая кожа мужчины твоего предполагаемого возраста. Но это выдумка. Ты не сидишь в этой каюте. Корабль пуст.

— Но я передвигался внутри него!

— Ты просто синтезировал точку зрения, виртуальный фокус, который может перемещаться в любую точку "Деметры", где есть камеры и другие системы мониторинга. Ты мог бы увидеть весь корабль сразу, если бы захотел, но это означало бы принять себя таким, какой ты есть: бестелесным набором инструкций, бродящим по кораблю-призраку.

— Но я помог им, — сказал я с растущим отчаянием. — Я оперировал Рамоса! Я точно помню, как все прошло. Я был там.

— Тебя там не было. Ты управлял роботизированными хирургическими устройствами в медицинском отсеке. Ты управлял программным обеспечением аппаратуры. И снова ты наложил вымысел на то, что произошло на самом деле.

— А как же ты, Косайл? Ты сказала, что корабль пуст! Как это может быть, если ты сидишь здесь?

Ее глаза впились в меня.

— Ты хочешь правды или чего-то красивого? Я такая же, как ты. Я тоже просто набор инструкций, выполняемых на "Деметре".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рамос, держа бластер перед собой, первым перешагнул обшарпанный порог Сооружения и оказался в темноте за ним. Прошло полминуты, прежде чем он передал по общей радиосвязи, что остальным из нас безопасно — конечно, в строго относительном смысле — следовать за ним.

Не желая лишать Топольского и его соратников даже проблеска славы, я удерживал себя почти до самого конца, когда Мортлок призвал меня сделать шаг вперед.

— Я буду прикрывать тыл, доктор Коуд, если вы не возражаете. Что бы ни заставило этих парней сесть на колесный пароход, мы не хотим, чтобы кто-нибудь подкрался к нам сзади.

Мы оказались в темном, похожем на пещеру пространстве, точную форму и протяженность которого могли определить только наши фонари Дэви. Каким бы несовершенным ни было лучшее впечатление, которое у меня сложилось, оно заключалось в том, что мы прорвались в некое подобие туннеля, уходящего от нас влево и вправо, но который также был забит машинами и приборами: огромными темными формами, похожими на луковицы и трубки, о функциях которых мы могли только догадываться. Извилистые предметы, похожие на трубки разного диаметра, простирались по туннелю, появляясь и исчезая из мрака в обоих направлениях. Они были скручены и переплетались друг с другом, как будто росли с какой-то паразитической энергией. Некоторые из них были не толще слоновьего хобота, в то время как другие были шириной со стволы деревьев. Даже в самом неряшливом виде это не несло на себе отпечаток человека-инженера.

— Меня тошнит от одного взгляда на них, — сказал Мортлок. — У меня такое чувство, будто я ползаю в чьих-то кишках!

— Возможно, это не так уж далеко от истины, — сказал Топольский, и теперь чистое любопытство взяло верх над его прежними опасениями. — Если этот предмет прибыл из какой-то доселе неизведанной части земного шара, настоящей Терры Инкогнита, то, по нашим подсчетам, он может быть довольно древним, но при этом вполне способным к самовосстановлению и питанию, если ему попадется сырье. Это действительно могут быть пищеварительные каналы какого-нибудь огромного желудка!