Изгнание. Книга 1

Когда научилась нормально передвигаться, быстро и аккуратно пить и есть, самостоятельно одеваться и ходить в определенное помещение без посторонней помощи, мне вживили еще пару чипов, и начали ускоренно обучать выполнению будущих служебных обязанностей.

Оказывается, мне предстояло стать горничной, да не где-нибудь, а на летательном средстве! В воздухе! Плохо понимала разговоры двух моих воспитателей, но помню, как тщательно меня учили держать в руках приборы для уборки помещений, как тщательно объясняли, что такое 'чистота', которую я буду поддерживать...

Перед самым отправлением к непосредственному месту будущей работы, меня научили мыться. Не просто принимать душ, а мыться: активно смывать грязь с тела, делать самомассаж, давая отдохновение и удовольствие телу, так как подобные сведения могут оказаться полезными для работы. Им тоже может понадобиться массаж, а мои ласковые ручки так нежны...

Грубые руки 'учителя' указывали мне на самые чувствительные точки на теле человека. В последний вечер он показал мне, как клиенты могут хотеть получать удовольствие от моего тела: перед ванной с водой опрокинул меня спиной вперед, заставив прогнуться, и быстро и неожиданно причинил боль, а затем вынудил принять вместе с ним ванну. Я тогда толком не поняла, что такое со мной произошло: слов таких не знала. Но, когда меня привезли на дирижабль, старшая горничная, быстро осмотрев меня, засмеялась: 'опять эти дикари из лепрозория клонов поторопились! Может быть, клиент бы захотел взять девочку целой! Ничего, исправим эту беду!'

Вместе со мной на дирижабль прислали парня. Клона-мужчину, для выполнения самых тяжелых работ: в воздухе такая работенка бывает. Он носил огромные баулы путешественников, зачем-то его приглашали иногда в трюм и топливный отсек. Его звали Кардис-4, и он не умел вести беседу. Говорят, клоны похожи на тех, из чьей плоти их сделали, еще и характером.

Работа мне далась легко. Много ли ума нужно для того, чтобы убрать каюты, протереть пыль, набрать ванну? Проще простого, тем более, что программа-чип заранее давала варианты возможных ответов на любую проблемную ситуацию.

Моя программа даже содержала тексты популярных песен: оказывается, та, из чьей клетки меня создали, умела и любить петь, и это было учтено при моем создании. Когда работала, пела, — многим клиентам-мужчинам это нравилось, забавляло их. Поющей, я больше походила на настоящую живую женщину. Непосредственную и импульсивную.

Спросила у старшей горничной: куда делась моя предшественница? Она очень удивилась: назвала меня сообразительной; но не ответила. Очевидно, мне не полагалось это знать. Однажды с Кардисом случилась неприятность: его придавило чем-то тяжелым, раздробив кость. Лечение заняло бы месяца два, и Кэрдиса куда-то отправили, а назад он уже не вернулся. Тогда я еще ничего не поняла, только через несколько лет страшная правда стала ясной.

Шли годы. Дни пролетали незаметно в постоянной суете и беготне. Мои наряды постоянно менялись: я не понимала, зачем это? Я же горничная! Первые два года ходила с двумя русыми косами, — в парике, конечно, — нам по-прежнему каждую неделю зачем-то обривали голову; в длинном темном облегающем платье. Тогда была мода на средневековье, мне так сказал один из пассажиров, когда оставил меня у себя на ночь. За отдельную плату. В тот раз, впервые за всю службу на дирижабле, отлично выспалась, и поняла, что значит крепкий сон. Тот человек меня не обижал: рядом с ним было лучше, чем в комнате для прислуги, где мы спали в три яруса, а некоторые ужасно храпели. Сон клонов составлял в среднем четыре-шесть часов, по графику, и спать хотелось всегда. В первую полную ночь с пассажиром я еще не понимала: что такое 'плата', — нам не полагалось брать деньги, мы даже не знали их значения, живя на всем готовом. Мы не имели материальной заинтересованности в продукте своего труда.

После мне довелось радовать взоры путешественников в образе греческой богини и египетской царицы; образы менялась в зависимости от моды. Мне, в сущности, было все равно, как я выгляжу: я не была хозяйкой самой себе. Но я пыталась мыслить, рассуждать, насколько хватало разума.

Один странный клиент, нелепый и смешной, во время нашей с ним близости, рассердился, когда мне пришел приказ срочно убраться в соседнем номере. Рассердился настолько, что, узнав, кто мое непосредственное начальство, отправился к ней 'разбираться'.

Когда он внес плату за мое недельное постоянное пребывание в его каюте, из моего тела извлекли все чипы. Я боялась, что после этого не смогу даже разговаривать, что все мои знания и умения — электронного происхождения, и без них я стану подобна резиновой кукле! Я ошиблась: за несколько лет пребывания на дирижабле в роли горничной, я многое запомнила: расположение помещений на корабле, имена всех членов персонала и живой команды, свои прямые обязанности.

Я даже в состоянии была поддерживать беседу на бытовом уровне: мой Кирие предположил у меня своеобразное чувство юмора, и никак не мог поверить, что я — клон! В последний день полета Кирие ходил к высокому руководству, желая меня выкупить. Начальство согласилось.

Я была счастлива от ожидания, но недолго: с Кирие случилась беда, он погиб, и мне пришлось остаться клоном, служанкой на воздушном судне. Но я изменилась даже внешне за ту свободную неделю, проведенную с человеком: стала более уверенной, гордой, веселой.

Идею о том, чтобы не возвращать в мой организм удаленные чипы, -которые, как известно, помогают первичной работе, но сокращают жизнь, — внесла старшая горничная, полагая, что так, без них, я в некоторой степени, пусть внешне, напоминаю скорту, свободную женщину, способную увлекать мужчин. Мне оставили свободу мысли, украсив руку внешним коннектом. Я стала рискованным экспериментом.

С работой справлялась и без всякой электронной начинки: все на судне было знакомо 'от' и 'до'. Но теперь у меня появилась возможность мыслить и чувствовать в большей степени, чем ранее, когда мои мысли были навязаны извне разными программами.

Стало гораздо труднее уживаться с другими клонами, казавшимися мне тупыми скотами. Большинство из них было не в состоянии запомнить букв! Не говоря уже о том, чтобы составлять их в слоги! Я же научилась читать и, тайком от пассажиров, после уборки читала простые книги, заказав их по визору. С каждым днем я изменялась все более, и оттого отчаяние мое еще усиливалось: замечала, как периодически исчезают в безвестность мои товарищи по работе.

Большинство горничных из числа тех, что работали здесь, когда я влилась в трудовую команду, уже исчезли. Лишь только у них отмечались первые признаки старения, вполне естественные при такой напряженной работе, как их отбраковывали. Я же была едва ли не старше всех работающих! Впрочем, выглядела я отлично, молодо, ничем не болела, — и пассажиры отзывались обо мне очень хорошо. Даже женщины. Но каждый день страх в душе все усиливался: вскоре меня спишут на берег за профнепригодностью! Когда?

Решила: если подойдет такой день, я не стану ждать, пока меня обездвижат, чтобы отправить на переработку. Лучше выпрыгну вниз с неимоверной высоты: пусть фабрика по производству клонов собирает мои бренные останки, разбросанные по периметру в десятки километров.

Думаю, если бы мое руководство хотя бы догадывалось о таких моих мыслях, мне немедля всадили бы назад не только удаленные чипы, но и пару других. Потому что во мне росли настроения бунта! Они сами позволили мне измениться, чтобы больше заработать, но больше им не удастся сделать из Лиэз рабыню электроники! Мой мозг, пусть и развит, как у юной школьницы, которой не довелось учиться в дисципии, — мозг человека! Если бы у меня было время пройти полный курс обучения, я бы стала, как они...

Пассажирам казалась забавной моя искренняя манера разговора. Когда я пыталась шутить, хвалила прически дам и широкие плечи мужчин, они радовались, как дети. Взрослые люди любят лесть! И в книге отзывов они все ставили мне: 'великолепно', даже, если я забывала протереть пыль.

Я всегда терпеливо сносила приставания мужчин, не жалуясь, сознавая, что в случае нареканий, мне будет гораздо хуже, чем в такие моменты. И мужчины были довольны покладистой горничной. Но никто больше не хотел выкупать меня! В жизни каждому дается один счастливый шанс, наверное...

Странная девушка поселилась недавно в четвертой каюте. Обычно мне не нравятся женщины, путешествующие на дирижабле: манерные, пустые, недалекие, почти столь же глупые, как я сама, жалкий клон! У них здесь одна цель: завести богатого друга! Чтобы прожить подольше и посытнее!

Эта девушка была совсем иной: она сама увидела мои страшные мозоли, вызванные ношением неудобных дешевых сандалий, — и предложила мне другую обувь. Потому что я в тот день предпочитала ходить босиком, чем мучиться с жесткими сандалиями. Сандалии от нее я приняла, но долго не могла придти в себя от удивления: неужели бывают хорошие люди, даже женщины? Подобных людей я раньше не видела: бескорыстно отдать что-то?

В тот день, даже будучи занята работой, несколько раз вспоминала об этой рыжеволосой красавице, такой доброй и юной, моложе меня. Меня создали четырнадцатилетней, значит, сейчас мне двадцать два, — правда, по уму — как раз восемь!

Девушка мне очень понравилась: безыскусностью, отсутствием яркого макияжа, простотой поведения и одежды. Я не знала даже ее имени, спросить было неудобно, но втайне прозвала 'феей': читала про прекрасных фей в старых сказках Европы. Я только недавно научилась читать сказки, у них слишком большие тексты.

Особенно вечером, когда она все-таки решила пойти в казино, девушка напоминала подлинную фею. Ее мысли бродили где-то далеко, и мне показалось, в глубине души юная госпожа тоже испытывает страх. Как я.

Она заронила мне в душу безумную идею: сбежать с дирижабля, стать человеком! Но как это сделать? Я столь глупа, — даже в том счастливом случае, если мне удастся сбежать, — я не смогу выжить в безмерно большом сложном мире! Меня отыщут и убьют, разобрав по частям. Вернее, по органам, костям и прочему, что может пригодиться человечеству...

После того, как рыжая красавица отправилась в казино, — перед этим она посетила триклиний и рассказала мне, что впервые в жизни отважилась съесть мясо кролика, — раньше она мясо не ела, полагая эту пищу низменной, недостойной. Я слушала ее с замиранием сердца, а потом нелепо брякнула, что нам и овощей не дают обычно, но лишь витаминизированную массу искусственного происхождения. Красавица растерялась, а затем извлекла из своих вещей пакетик с фундуком. В принципе, нам нельзя ничего брать у пассажиров, но мне известно: в этой каюте нет глазка видеокамеры, никто не увидит факт нарушения. Я спрятала пакетик, съела его только после ухода рыженькой в казино. Ожидание предвкушения наполняло меня счастьем.

Ближе к ночи в последний раз за сегодня прошлась по подотчетным мне каютам, привела все в порядок. Именно в каюту доброй госпожи зашла в конце. Только стала протирать особой салфеткой место для расположения визора на стене, как в каюту влетело трое оголтелого вида парней. Странно: это были охранники из нашего казино, собственной персоной! Что им тут было делать? Хотела было их выгнать: они все — клоны с вживленными чипами, то есть существа, не способные мыслить самостоятельно, но это они выгнали вон меня, пообещав в противном случае выкинуть за борт.

Не стала спорить и задавать вопросов: ушла, только недалеко. В ближайшей нише притаилась, стала ждать. Действительно, они недолго высидели в ее каюте: вышли в коридор. Хотели ждать ее там. Мне стало жутко интересно: что привело этих клонированных головорезов в каюту прекрасной девушки? Прислушалась, — услышала ответ.

Похолодела вся: оказывается, красавица 'сняла' в казино огромную сумму. 'Хозяин' рвет и мечет, требует возвращения денег. Так как нелепо ожидать, что красавица вернет их по доброй воле, то решено было деньги возвратить насильно. Проще говоря, отнять!

Но как это сделать, не вступив в конфликт с девицей? И я поняла: они просто тюкнут ее по голове чем-нибудь, даже убивать не станут, и сбросят вниз. До земли — не один километр! Она разобьется, конечно! Что же мне делать? Такого случая еще не было на моей памяти! Будь я простым клоном, — тихо удалилась бы, чтобы не нарушать чужих приказов, но я была самостоятельно мыслящим клоном! И решила попытаться спасти рыжую добрую девушку. Как? Возможно, мне придется дежурить здесь до самого утра: вдруг она отправилась к одному из игроков в номер? Это было бы ее спасением! Если у нее завелся защитник! Но, если она придет ночью?

Молодчики, постояв полчаса перед каютой, вновь вошли внутрь, где ожидание, — в мягких креслах-трансформерах, — казалось куда терпимее. Я тоже сменила место дислокации и переместилась в другую темную нишу, размышляя, как мне безопасно предупредить госпожу, и чтобы при этом мое лицо не запечатлелось на экранах видеокамер слежения.

Мне пришла в голову смешная идея, которую я мигом осуществила: в нишах были укреплены парашюты, на случай аварийных ситуаций. Так вот, взяла один из них, — и просто сбросила вниз. Зачем? Потом, когда его не досчитаются, могут подумать, что она спрыгнула вниз от страха...

Еще извлекла из внутреннего кармана сменный парик, расправила его: предложу ей надеть эту штуку. Парик отлично изменит внешность.

Ближе к полночи наконец возвратилась рыжая красавица. Она шла совсем медленно, размышляя о чем-то своем, но успела мигом сосредоточиться, когда я попыталась схватить ее за руку. Когда сказала ей об угрозе, она поняла меня быстро, но, услышав предложение вернуться туда, откуда пришла, заливисто расхохоталась. Но спорить не стала. Однако, спросила: не боюсь, что меня накажут за предупреждение об угрожающей ей опасности? Ведь больше никто не мог бы предупредить ее! Об этом я не подумала. Но почему сотрудники охраны казино не могут предположить, что она сама по себе оказалась более предусмотрительной, чем ожидалось?

— Ты не просто не глупа, дорогая Лиэз: ты почти мудра! — пассажирка чему-то рассмеялась. — Но не будем искушать судьбу! Кстати, зови меня просто Цертой! Если останусь жива, завтра ты уедешь отсюда со мной, — и спорить не смей! Ты сможешь провести меня назад к тринадцатой каюте так, чтобы ни одна камера нас не засняла на пленку? — Я закивала. Передала ей свой дополнительный темный парик. И мы пошли темными переходами к той каюте. Все сошло успешно. Перед тем, как открыть дверь чужой каюты, госпожа Церта тихо спросила меня о времени остановки дирижабля следующим утром. Порадовалась, что это будет на рассвете. Сняв парик, она завела меня в весьма богатую каюту, в которой ехал богатый человек, явно.

Мы вошли и услышали богатырский храп, удививший меня своей силой. Церта улыбнулась довольно, убедившись, что человек, которого она за глаза назвала Манлием, крепко спит. Велела мне располагаться в кресле, и поднять ее в половине шестого утра, чтобы успеть на последнюю остановку, — перед долгим непрерывным путем на острова Счастья.