Воскресное утро

Утром он наблюдал начало боя с НП 7 ТД. Ровно в 9 загрохотала немецкая артиллерия. Неожиданно бодро и мощно ей ответила советская. Причем стреляла она необычайно результативно — уже через 30 минут немецкие батареи замолчали. И тут со стороны русских на немецкие позиции густо полетели ракеты. Удар их был точен и страшен. Танки переворачивались от взрывов ракет рядом, взрывались от прямых попаданий, взлетали башни от подрыва боезапаса. Ну, самое удивительное было в том, что после удара на позициях обнаружились танки с вырванными страшной силой люками и мертвыми экипажами внутри. В подразделениях возникла паника, и только героическими усилиями офицерского состава ее удалось прекратить. И тут же последовал воздушный налет. Это был не обычный налет русских бипланов и не особенно метких бомбардировщиков. Нет! Его танковую Группу почтили вниманием лично "быстрые дьяволы" — уничтожившие авиацию 2 Воздушного Флота. Причем в данный момент, они выступили в качестве истребителей-бомбардировщиков, несущих под крыльями сразу по несколько десятков ракет. Попытка сопротивления ПВО Группы была вообще пресечена неизвестными летательными аппаратами странной формы — бронированных, необычайно маневренных и весьма эффективных.

Всем находившимся на НП повезло в том, что оно было безукоризненно замаскировано и не замечено с воздуха. Однако через два часа пришлось его покинуть с соблюдением всех мер предосторожности, ввиду появления цепей русской пехоты, занимавшей бывшие немецкие позиции. И вот теперь, сидя в штабе Группы в Вилейке, Герман Гот решал задачу завтрашнего дня. Она была не тривиальной — как выполнить задачу, имея потери за день в половину моторизованного корпуса, не имея воздушной поддержки и не зная, что ему завтра преподнесет противник.

Третья Танковая Группа потеряла инициативу и теперь полностью зависела от завтрашнего хода противника, и Гот это понимал, но не хотел сам себе в этом признаваться. Он еще не подозревал, что является просто фигурой на шахматной доске в комбинации, проводимой русским генералом Жуковым, и ход, который приведет к снятию этой фигуры с доски, уже сделан.

2 июля 1941 года. Война на земле. Западный Фронт.

В 23.00 ожили леса междуречья верховьев Березины и Пони. Ломая подлесок и взрывая гусеницами дерн полей, из них стали выползать колонны бронетехники и машин. Операция "Ночная гроза" перешла в решающую фазу. 13 боевых групп, растянутых бреднем между железной дорогой Полоцк — Вилейка и автомобильной Лепель — Минск, устремились в опускающейся на землю ночной темноте к Вилейке. Каждая группа состояла из танкового взвода Т-72 или Т-55, роты танков или бронеавтомобилей мотострелковых дивизий, мотострелковой роты на БМП и батальона пехоты на грузовиках. Следом за боевыми группами выдвигалась артиллерия и пехота стрелковых дивизий, посаженная на приданные на время операции Фронтом, автомашины. Всем были заранее спланированы маршруты и обозначены позиции, которые им нужно было занять и подготовить к обороне до утра.

Сплошной обороны части 3-й Танковой Группы не имели — были созданы позиции опорных пунктов в пределах огневой связи. Однако все эти позиции оборудовались и оснащались как противотанковые. И сейчас, заслышав рев моторов со стороны вероятного расположения противника, немцы лихорадочно готовились к обороне.

Взвод лейтенанта Смирнова в составе роты БА-10 23 МСП вошел в состав одной из боевых групп и сейчас двигался по дороге вслед за подразделениями 134 МСП. Стандартное построение колонны в их случае было изменено — первыми шли 3 танка 134 МСП, потом должны были идти танки Пролетарки или 23 полка, однако в их случае, учитывая невысокую проходимость БА-10 и, следовательно, недостаточную маневренность на поле боя, вторыми шла мотострелковая рота на БМП, а БА-10 шли третьими. Задачей боевой группы было захватить населенный пункт Сосенка, в 20 км восточнее Вилейки. Это был узел дорог, поэтому группу усилили еще батальоном 108 СД с противотанковой и гаубичной батареями, арт. батареей "Гвоздик", хим. взводом на трех БРДМ -2 134 полка и одной "Шилкой". Их боевая группа на маршруте движения была не первой, и еще не начав движение, они услышали стрельбу впереди, и небо в той стороне осветилось ракетами. Но продолжалось это недолго. Значит, первая группа встретилась с немецким боевым охранением и уничтожила его.

Движение начали колонной, имея четкие инструкции действий каждой машине при развертывании. Двигались, не включая фары, и ориентировались по задним фонарям впереди идущей техники. Танки и БМП 134 полка использовали приборы ночного видения. Через полчаса довольно быстрого движения они проезжали деревню, у которой немцы пытались остановить первую группу. В деревне уже проводила зачистку рота Пограничной дивизии НКВД. На околице деревни, на позиции у дороги лежали трупы немецких пулеметчиков. С другой стороны дороги угадывалась раздавленная танком немецкая 37 мм противотанковая пушка. На занятиях, которыми буквально измотали личный состав за эти две недели, им доводили, что эта пушка опасна лишь легкобронированной технике. Танкам Т-34 и КВ-1, не говоря уже о Т-72 и Т-55 снаряды этой пушки как слону дробина. Видно танкисты пожадничали снаряд и просто раздавили орудие. Судя по отсутствию трупов рядом — расчет сбежал. Все это Смирнов увидел в свете горевшей избы, около которой так же лежали тела в серой форме. Он впервые видел мертвых, точнее убитых. Пока это не вызывало у него никаких эмоций. В центре деревни у колодца в свете фар командиры пограничники допрашивали первых пленных. По мере движения сопротивление немцев возрастало, уже при каждом столкновении впереди хлестко били танковые пушки, перекрывая стрекот пулеметов. Но пока их боевая группа еще не развертывалась, их черед еще не наступил.

Примерно через полтора часа движения уже их группа стала головной, и Смирнов, тревожась и приоткрыв верхний люк, пытался рассмотреть, что-либо в темноте, приказав своему взводу развернуть стволы сорокапяток елочкой. Но ничего не произошло, и через полчаса командир боевой группы по рации сообщил о прибытии в Сосенку и приказал занимать ранее намеченные и указанные позиции. Смирнов, размахивая фонариком с зеленым стеклом, разводил машины своего взвода, указывая им основные и запасные позиции. Отметил про себя, что не зря они очень внимательно изучали по картам и на макете местность предстоящей операции. Он тут не был ни разу, но даже в темноте знал, где расположены позиции взвода. Со всех сторон звучал стук лопат, негромкие разговоры и чуть более громкие команды. Подразделения готовились к утрешнему бою. А то, что он будет — не сомневался никто. Танки, шедшие впереди их группы ушли — танковый батальон в составе четырех рот Т-72 и Т-55 составил подвижный резерв командира корпуса.

Рассвет застал группу в процессе окапывания. В этом деле сложнее всего пришлось как раз роте БА-10 — машины были высокие и окопы для них должны были быть глубокими. Пришлось Смирнову в темноте поползать по местности, отыскивая хоть какие-либо углубления, чтобы уменьшить объем работ. Благо, такие нашлись и к рассвету позиции приобрели удобоваримый вид. Сейчас экипажи маскировали дерном брустверы. Когда над левым флангом позиций над лесом показалось солнце — объявили завтрак.

2 июля 1941 года. Аэродром "Бобруйск".

Шла к концу уже вторая неделя войны. Летчики уже втянулись в ритм боевой работы. К тому же, после завоевания превосходства в воздухе эта работа стала более размеренной и спокойной — Егоров делал в день не более 3 вылетов. Именно на этом числе настаивал перед командующим ВА Копцом командир корпуса Красавин. Как пояснил им замполит на политзанятиях — большее количество вылетов в день ведет к накоплению усталости пилота и потере концентрации, невнимательности и, в конечном счете, серьезно снижает шансы на выживание в бою.

Немцы в воздухе встречались крайне редко. И каждому сбитому летчики радовались как рыбаки пойманной щуке. В основном, летали на штурмовки наземных войск или прикрытие бомбардировщиков и штурмовиков. Хотя непонятно было — от кого прикрывать. Боевые действия на земле велись уже в зоне перекрываемой локаторами, поэтому появление какой-либо цели с запада, севера или юга вело к немедленному подъему дежурных звеньев и перехвату целей. Вот эта размеренность и помогла продвижению в деле завоевания сердца официантки Леночки. Теперь каждый вечер, как по расписанию, после окончания ужина и уборки в столовой Леночка приходила на мостик через речушку между аэродромом и штабом полков, где он ее уже ждал, томимый чувствами. Далеко уйти было нельзя — в связи с особым статусом их аэродрома вся территория вокруг него плотно охранялась несколькими линиями постов НКВД. Поэтому с трудом можно было даже найти укромное место для встреч. Но было бы желание! Да и именно об этом периоде отношений между влюбленными как раз и говорится — "С милым и рай в шалаше!". Именно в один из таких вечеров Колька "провел удачную атаку" и, прижав Елену к стогу сена, поцеловал ее. Правда перед этим он использовал отвлекающий маневр, показывая рукой звезды и рассказывая о них. Когда он оторвался от ее губ, и она смогла говорить, он получил выговор за самовольство, правда тут же Леночка над ним сжалилась и разрешила ее целовать. Иногда. Не больше двух раз за вечер. Колька с радостью согласился. И в тот же вечер нарушил запрет, превысив лимит.

А сегодня у одной из девочек был день рождения. Около палаток, где жили официантки сегодня, было крайне многолюдно. Была куча полевых цветов! Куча поздравлений! На составленных нескольких столах среди нехитрого угощения стоял большой торт испеченный девчонками из продуктов, присланных из Вязьмы с транспортником родителями девочки. На стоящем перед палаткой столике играл магнитофон. Певец хриплым голосом на английском языке пел о неразделенной любви. Как пояснила Леночка — пел Крис Норманн из группы "Смоки". В сумерках наступающей ночи кружилось несколько пар. Подойдя к имениннице, они поздравили ее, вручили маленький подарок — и пошли танцевать.

Из магнитофона уже неслась песня на русском языке:

"Летний вечер, теплый самый, был у нас с тобой, разговаривали с нами звезды и прибой. Нам оставил темный вечер не угасший свет. Обнимал он нас за плечи и смотрел нам вслед".

Лена обхватила его за шею, положив голову ему на грудь и о чем-то загрустила. Тело ее обмякло в Колькиных руках и обволокло его. Руки его сразу стали потными.

"Уходили мы по гальке от тепла воды, было жалко, было жалко, смыл прибой следы!

И за далью белой стужа где-то, где-то там.

За стеклом морозных кружев, будет сниться нам".

Теперь в жар его бросило всего. Он остро чувствовал ее тело. И его тело приходило от этого в неистовство. Ему было стыдно, его моральное "Я" вопило "Это нехорошо! Это неправильно!" — он старался отодвинуться от Лены, но плотское "Я" наслаждалось моментом и спрашивало "Почему нельзя? Я ее люблю, и, кажется, она отвечает мне взаимностью. Разве любить — это плохо?" А Лену его терзания, похоже, не тревожили, она вздохнула и еще плотней прижалась к нему. И мораль сдалась под неукротимым натиском плоти.

"Летний вечер, летний вечер, летний вечер будет сниться нам.

Летний вечер темный, темный не скрывал от нас.

Огоньки приморских комнат и любимых глаз.

Не скрывал он мысли наши, чувства не скрывал,

отчего он стал вчерашним и далеким стал.

Почему он нам с тобою не оставил слов,

только тихий шум прибоя, шорохи шагов.

Он за далью белой стужи где-то, где-то там,

За стеклом морозных кружев, будет сниться нам.

Летний вечер, летний вечер, летний вечер будет сниться нам".

Егоров в этот момент думал о том, что наверно, счастливей вечера у него уже никогда больше не будет. Ну, по крайней мере, не было точно. И бережно держа ее в руках, он боялся спугнуть эти минуты счастья. Как и все молодые — он не верил, что его могут убить. Это могло произойти с кем угодно, но только не с ним. Он обязательно сможет выкрутиться. И вернуться. К ней. Обязательно! Он так решил в эти мгновения.

По просьбе именинницы сразу же заиграла следующая медленная композиция уже на английском языке.

" Дом восходящего солнца", — прошептала Лена, и они продолжили совместное погружение в наслаждение.

В стороне, скрытые темнотой стояли и смотрели на молодежь оба замполита полков и проверяющий из политотдела Воздушной армии. Они тоже поздравляли именинницу. Хотя проверяющему категорически не нравилось происходящее. Причем буквально все. И короткие юбки официанток, иногда заменяемые штанами со странным названием "джинсы". И вот эти вот примитивные танцы, и иностранная музыка и вообще, как он считал, эти легкомысленные девицы разлагающе действовали на сталинских соколов. Да еще форма с погонами раздражала его так, что он едва сдерживался. А тут слухи стали до него доходить, что холостые летчики реактивных МиГов стали пропадать у палаток официанток 161 полка. Да и не только холостые. Произошел как бы обмен между полками женским составом. Все это давало повод сомневаться в верности социалистическим идеалам и коммунистической морали. Поэтому, даже наличие и соответствие планов политической подготовки, проведение полит. занятий и полит. информаций с личным составом всех подразделений, ведущихся в полках, не успокаивали его. Все это он высказал обоим замполитам полков. И если замполит 161 полка отмолчался, то подполковник Киян ответил в том ключе, что главным показателем политической зрелости личного состава является исполнение воинского долга. А вот как раз с этим у летчиков этих двух полков было все нормально — эти два полка были лучшими во всей 1 Воздушной Армии. Кроме того, он напомнил проверяющему об особом статусе всего их корпуса, который всего лишь придан их Армии и является корпусом РГК. А что касается странностей — как-то их формы, одежды, музыки и так далее — то с этим вопросом лучше всего обратиться напрямую к товарищу Сталину. Потому как именно он как Верховный Главнокомандующий определяет им задачи. Проверяющий, решив про себя, что завтра же напишет докладную на имя начальника ГлавПура, скрипнул зубами и, не попрощавшись, ушел.

"Зря ты так! — сказал замполит 161 полка — Отмолчался бы и все. Он злопамятный. Я его знаю. Будет кляузы писать".

" Пусть пишет. Не там он ищет врагов", — ответил Киян.