Легкий, верткий маленький танк с автомобильным мотором, лопающий любой бензин, сейчас рисовался Виктору как идеал. Во всяком случае для разведки отлично бы подошел. Оно конечно, доводилось читать и смотреть видео про всякие современные БТРы, но так уж сложилось, что Вите повезло своими глазами видеть, как ловко и шустро самоходом тот самый танчик ехал на свое место, где он должен был стать памятником. Отметилось это. Может быть даже и не очень осознанно, так же неосознанно, как ощущение стальной хватки лапы упокоенного Фиолетового монстра. И после этого ощущения почему-то защита трактора жестяными листами не казалась очень уж внушительной. Для туповатых зомби — вполне годилась, а вот для другого — такого как Фиолетовый — никак не внушало доверия. Прикидывали так и эдак — не получалось из старенького трактора мощной боевой единицы. Решили дополнительно из железяк наварить этакий горб. Для второго человека. И как-то постараться состряпать что-то навроде решетки, потому что если оторвется лист жести, то ручонками бывшие сограждане дотянутся в момент. Как всегда бывает при ремонтах, все время всплывали вроде пустяковые незапланированные мелочи. Но на них приходилось отвлекаться и терять время. Витька был зол, грязен и замаслен, словно распоследний деревенский сильно пьющий тракторист колхоза '40 лет без урожая', вонял солярой и на глаза ему лишний раз старались не попадаться. Тем не менее остов трактора постепенно стал обрастать снятыми для чистки и ремонта узлами и агрегатами и постепенно уже напоминал не груду металлического хлама, а вполне себе самодвижную повозку. Валентин предложил назвать возрождающегося из металлолома 'Антилопой Гну', но Вите название не понравилось, показалось неуместным. С его легкой руки старенький трактор поименовали Зомбокиллером.
* * *
— В общем не для того я своих домашних в этой хреномути спасал, чтоб их вы угробили, мне нужны гарантии, что вы их не тронете — говорит пленный водила нашему снайперу.
— А раньше о чем думал? — добродушно вопрошает Ильяс. Вид у него благостный, словно не на боевом задании, а на пикничке лениво так беседует с малознакомым человеком. Из вежливости. Просто прямо сытый кот на солнышке.
— Некогда было думать, выживать надо было. Сначала зомбаки поперли. Потом эти святые навалились — твердо говорит пленный.
— Сейчас у тебя время как раз есть подумать, раз раньше не собрался. Так вот гражданских нам мочить без смысла, нет у нас такого приказа. Потому твоих никто не тронет, когда Ропшу возьмем.
— Это если возьмете...
— Не зарывайся, а? Возьмем, не волнуйся — осаживает собеседника Ильяс.
— Это я так. Извиняй... — сдает тот назад.
— Вот уже лучше. Вот будет артподготовка — так что если прилетит по твоим — сам же и будешь виноват. Так что либо говоришь, что спросим. Что знаешь — полностью. Либо — ну сам понимаешь, не девочка ясельная. Вот для начала толкуй, что у вас там за мутеж с танком старым...
Водила молчит. Молчит так долго, что уже хочется пнуть его сапогом в бок, но в самый последний момент начинает говорить. Как прорвало...
А у меня отложилось однако, что был этот гусь в составе ГБР, что работал как ни крути на наших заклятых друзей, что про разведку погибшую что-то ляпнул. Мне не вполне понятно, с чего это Ильяс так с ним миндальничает. Но пленных я не допрашивал никогда, опыта у меня тут — даже не то, что кот наплакал, потому мое дело — помалкивать. Буду загадочно молчать. За умного сойду. Хотя у пациента анамнез болезни собрать иной раз посложнее, чем пленного разговорить. И не помнит ничего и не знает и стукнуть его нельзя. Пациента-то. Особенно когда оказывается, что он себя уже лечил по своему разумению и потому теперь сначала надо устранить последствия его самолечения, а уж потом с болезнью разбираться...
Впрочем, подошедший к нам немного погодя Ремер, судя по всему тоже удивился. Они кололи того пленного, что был в каске, поодаль за кустами и капитан по-моему несколько раз взглядывал явно неодобрительно на то, что у нас тут творилось. Может мне и показалось, но вот как-то именно так показалось, а не иначе.
Ильяс тем временем спрашивает и спрашивает, а водила отвечает и отвечает, убедительно и с уточняющими пояснениями. Уже и план-карту посмотрели, пальцами в нее тычут. Карандашиком почеркали. Черт, долго как они этим занимаются, наверное, уже пропавший грузовик в Ропше ищут. Хорошо еще мои подопечные устроились комфортно и лежат не шевелятся. Ильяс с почерканной карандашиком схемой встает с корточек и двигает туда, где судя по доносящимся голосам, находится майор. Тут же появляется Рукокрыл, машет мне приглашающее рукой. Киваю Сереге на морфов. Он понимающе подмигивает — собственно он и раньше стоял так, чтобы и они были в секторе обстрела. Так что ничего не поменялось.
Меня подзывает майор — они как раз сверяют полученные от пленных данные.
— Танк водила указал здесь, поставлен как БОТ, мотор проржавел, менять не на что, пушку заменили на 23 мм., вполне боеспособен, расчет выделен и подготовлен, постоянно стоит часовой рядом, сектора пристреляны, замаскирован под сарайчик и защищен от гранат из РПГ натянутой якобы как забор сеткой — показывает пальцем на карте у майора Ильяс.
— Каска сказал, что танк в ремонте. Находится здесь в этом ангаре. Так-с — со своей стороны говорит майор.
— Еще в башне в заднее гнездо установили пулемет. Какой — водила не знает — дополняет Ильяс.
— Что с БТРами? Каска доложил, что все три боеспособны, два стоят тут, один — здесь. Гантраков всего 6 — показывает своим заместителям точки майор.
— Нет, шофер заявил, что у одного БТР движок разобран и стоит он вот тут в автомастерской, не на ходу. Гантраков было шесть, сейчас осталось три — отвечает снайпер.
— По личному составу что выходит? — спрашивает Ремер.
— У Каски всего 163 человека вооруженных получилось. А у шофера? — поднимает глаза от карты майор.
— У шофера 36 сектантов всех трех уровней, да 42 члены их семей, тоже вооружены, да два взвода — ГБР и охрана из адептов 4 и 5 уровней, соответственно 26 и 33 человека. С полтора десятка обслуги, имеют охотничье оружие — как и сам шоферюга. Тоже считать надо, ближние холуи вполне себе противник.
— Патрульная служба тоже у них же?
— Да все на этих 4-5 уровня оглоедах.
— Конные разъезды тоже они?
— Нет, конные как раз посвященные. Статус всадника.
— Так... Что по минам? Схемку Каска набросал — вот значится.
Они втроем рассматривают схемку одного и другого пленных.
— Получается у Каски раз в шесть по площади больше, у шоферюги всего четыре участка, плюс два фугаса управляемых... Интересно... С безоткатками тоже расхождение?
Они опять смотрят схемки.
— Ну что ж — произносит майор — кто-то из них врет. Может и оба врут. Что ты этому водиле обещал?
— Он за семью вроде беспокоится. А обещал я ему артобстрел по площадям. Мужик вроде не бедный, ухоженный. Так что вполне может и семейный.
— Ясненько — бурчит майор. Потом спрашивает про накорябанный неподалеку от танка невнятный значок.
— Со слов шофера тут склад спецсредств МВД. В начале Беды привезли добро, а тут оказалось ненужным. Все так и свалено. Под замок.
— Что за спецсредства? — уточняет майор.
— Слезогонные всякие штучки особого назначения в основном. И противогазы тоже там же.
— А что с остальными двумя, тащ майор? — не удержавшись спрашиваю я.
— Один из себя героя корчит, а нам некогда с ним возиться, другой откровенно туп и знает очень мало... Так, давайте — ка, поднимите своих подопечных. Мне кажется по всем признакам, что этот в каске людоед. Зомби к таким тянутся, вот давайте и проверим по-быстрому.
Мне приходится довольно долго втолковывать Мутабору что требуется от его белобрысой кошки. Результат оказывается прогнозируемым — она тянется именно к тому, что в каске, недвусмысленно и плотоядно. Связанные после допроса руки не дают возможности тому прикрыться. А Мутабор с садистическим удовльствием на страшной роже держит свою питомицу так, что она не достает до вжавшегося в землю мужика считанные сантиметры.
Шоферюга тоже отшатнулся как мог, но фасон все же держит. Двое других, тех которые как 'языки' себя не проявили толком, получились странно — героем молчаливым Блондинка не заинтересовалась в общем, а к тупарю потянулась, хоть и не так настырно, как к тому, что в каске.
В общем черт их разберет, но явно вкус женский и у умертвия остался. На всякий случай расспрашиваю Мутабора, как он оценивает результаты. Кое-как понимаю односложные ответы, что тот, что в железо-колпаке вкуснее остальных. Деликатес. Меньше всего вкусно пахнет от молчуна. С шофером непонятно. Но тут у Мутабора проскакивает не понятная сразу мной фраза, что страх — тоже запах. Запах страх помеха. Время ход повторение нюх... А ведь что-то такое брезжит — слыхал, что и собаки и те же акулы скорее кидаются на тех, кто боится. Это их заводит. Что с зомби тоже так же? Потом надо будет уточнить, не запамятовать бы.
У меня за спиной между тем в отсутствие майора, ушедшего к рации докладать начальству полученные данные, разворачивается любопытный разговор, поневоле настораживаю уши. Судя по услышанному, Ремер выговаривает Ильясу о неправильности ведения допроса в полевых условиях, причем катает как по-писанному:
— 'Крестьяне не так просты, как кажется. Они свободолюбивы, трудноуправляемы, хитры и изворотливы. Первейшая жизненная задача крестьянина любой национальности — выжить. Выжить при любом политическом процессе. Власть меняется, а крестьяне остаются. Крестьяне инстинктивно и постоянно собирают абсолютно всю жизненную информацию, из которой делают быстрые и безошибочные выводы. Они наблюдательны от природы, обладают способностью быстро сопоставлять факты и мгновенно просчитывать ситуацию. Нельзя играть с крестьянином в психологические игры, особенно если инициатива исходит с его стороны. Психологически переиграть крестьянина невозможно — его мышление происходит не столько на логическом, сколько на психоэнергетическом уровне. Крестьянина можно обмануть, но провести — никогда.
Слабое место крестьянина — страх. Именно страх перед равнодушной жестокостью обстоятельств делает крестьянина сговорчивым, очень сговорчивым. Его разрушает страх перед реальной силой, непреклонной и не приемлющей психологических провокаций. И чем больше гонора у крестьянина снаружи, тем больше животного и парализующего сознание страха внутри. Заскорузлое мышление жадноватого от природы крестьянина определяется текущим моментом — выгодно ему или нет. Властям помогают недовольные и обиженные, а также из чувства мести, былой зависти, просто из пакости — крестьянин обидчив, злопамятен и мелочен'.
— Это ты что такое процитировал? — интересуется Ильяс.
— 'Информация о прагматичности крестьян для курсантов спецшкол КГБ и ГРУ'.
— Дельно написано. Бене тровато. Да ты говори дальше, вижу же, что распирает.
— Смотреть тошно было. Не так с пленными работать надо, это ж азбука допроса, для дошколят понятная. Ты с ним прямо по-приятельски общался. Как с равным. Нельзя так.
— А как надо? — удивляется Ильяс. Что-то уж слишком удивляется. Не по жучаре такому удивление.
Ремер морщится, сплевывает, как высморкался. Потом все же продолжает разговор.
— Разговоры разговаривать нельзя. Пока, во всяком случае, не обыскали.
— Обыскали. Причем сразу же. При нем оружия — ножик был, да обрез двустволки 20 калибра в кабине. С двумя патронами — с пионерской готовностью рапортует Ильяс. И даже немного пучит глаза от усердия.
— Отвести в сторону от машины обязательно надо. Вы отвели, видел. Но все равно слишком близко сидели. А машина может быть с прослушкой. Я такое видал. И если это не известно заранее и не 'так и задумано' — получается хреново.
— Так — соглашается Ильяс. Нормально соглашается, сейчас без налета шутовства.
— Плюс азбука — пленный приводится в неудобное или — и — униженное положение — сидит-лежит, а вокруг стоят, спрашивают сзади, не давая поворачивать головы, сажают в неудобную позу или на неудобную поверхность, дав закурить, поворачивают так. чтобы дым шел в глаза, поворачивают против солнца. Разговаривают 'через него' — как через пустое место. Не обращают внимания, наконец. Даже если его вербуют на сотрудничество. Даже тем более — его 'по достижении' согласия приводят поэтапно в более приличное состояние — посадят, поднимут, закурят и дадут папироску, руки ослабят а то и освободят, попить дадут. Более того — на виду товарищей. Тут же срабатывает — ему дороги назад-то нет. Ну и показательно — пять минут назад валялся как скотина в грязи — сейчас стоит как человек, курит и воду пьет.
— Совершенно бесспорно — и тут соглашается снайпер. Ремер удивленно смотрит и продолжает так же убежденно:
— Правила определены четкие. Никто не позволит пленному задавать вопросы — это просто из серии кто кого сношает. 'Здесь вопросы задаю я!' — штамп избитый, но это так. Кстати фраза 'Молчать, я тебя спрашиваю!' — она тоже не анекдот. Это просто по-другому выговаривается: 'Молчать! Я — тебя спрашиваю!'. С упором и акцентом на 'Я'. Отвечающий по любому становится в подчиненное положение. Подсознательно. Как и оправдывающийся. Тут спорить будешь?
— С какой стати? Опять же полностью согласен.
— Либо его вообще не считают за пленного — хотя бы для вида 'О, братишка, ты свободен! Мы освободили тебя от гнета! Давай, помогай нам расправиться с вашими угнетателями!'. Или он как все но просто в сторонке и на него в отличие от остальных — нет внимания. 'Дежурный придет — разберемся'. А так как-то выходит что пленный рулит ситуацией — не он выпрашивает семью свою спасти и его не убивать — а ему видишь предлагают, а он кобенится. Нельзя так — убежденно говорит капитан.
— И как бы ты поступил? — спокойно, без подковырки, а заинтересованно спрашивает снайпер.
— Я бы, чего греха таить, в таком варианте позаводил бы его еще на большую наглость — на виду прочих, а потом пристрелил. Демонстративно. Образцово-показательно. И остальные бы запели сразу — убежденно говорит капитан спецназа.
В общем мне действительно позиция Ремера понятна. Просто на самом деле, после разведчика, да тот шоферюга еще и сам добавил — 'опять разведка?' — с ним я бы так разговаривать не стал. Пускай наемники, пускай разведка незнакомая, и много еще пускай. Но вот представлю, как с пробитым брюхом уходить от собачек и их хозяев, а потом еще и от зомби. Которые медленные, да. Но с пробитой брюшиной и сам не спортсмен, и тут по уму раненому форы бы дать, но не те вокруг существа, чтоб о милосердии и гуманизме вспоминать... Ловлю себя на том, что представляю себе ремейк картины Мане 'Завтрак на траве' с Мутабором, Блондинкой. И провизией в виде этих наших пленных. С другой стороны — мое дело тут даже не шестнадцатое. Вот курсанты — те глазами сверкают свирепо. Наверное полностью согласны с Ремером. Я даже не знаю кто должен был бы резче реагировать — вояки и все те, кто имел схожий опыт, или те, кто впервый столкнулся — вот свои убитые, вот тот, кто их убил. Разведчик-то покойный на дереве сидевший, впечатление на нашу молодежь произвел сильное, хотя всякое видали. Очень всякое.
