— Я подумаю над твоим предложением, Порфирий. А пока приходи на мое следующее занятие. Я всегда рад новым ученикам, особенно таким, как ты.
49.
Интуиция не подвела Плотина, ни с кем он теперь не проводил так много времени, как с Порфирием. Если поначалу он держался по отношению к нему немного отстраненно, то с некоторых пор не стеснялся обнажать свои самые сокровенные чувства, делиться с ним самыми заветными и дорогими мыслями.
Порфирий очень дорожил таким отношением к себе. Впервые он получил возможность наблюдать за великим человеком в такой близости. А то, что Плотин являлся величайшим философом своего времени, он не сомневался. Едва ли не каждый день приносил то или другое подтверждение этого тезиса.
Хотя почти с самого начала их отношений между ними царила большая духовная близость, но одновременно возникали все новые расхождения на идейном уровне. Порфирий являлся самостоятельной личностью, он не привык безраздельно доверять чужому суждению, даже, если оно принадлежало человеку, которого он безмерно уважал и чтил. Так было с Лонгином, в результате он покинул его, так происходило и с Плотином. Порфирий далеко не всегда соглашался со всеми утверждениями своего учителя, на многие вопросы имел собственный взгляд. Если же он не совпадал с взглядом Плотина, то открыто высказывался об этом.
Нельзя сказать, что Плотину нравилась подобная самостоятельность, но он никогда не принуждал ученика отказаться от своего мнения. Они спорили, подчас горячо, но не ссорились; когда температура спора слишком повышалась, расходились. Но ненадолго.
Причиной их разногласий все чаще становился Аристотель. С некоторых пор Плотин довольно скептически относился к греческому мыслителю, Порфирий же, наоборот, защищал его воззрения. Вопреки Плотину, который резко разделял философию Платона и Аристотеля, Порфирий отстаивал точку зрения, что оба мыслителя, несмотря на определенные расхождения, являются по сути дела представителями одной афинской школы.
Но эти расхождения не мешали Плотину поручать Порфирию защищать его взгляды в устраиваемых диспутах с представителями других философских школ, писать опровержения на работы риторов, с которыми Плотин был не согласен.
Но больше всего Порфирия в Плотине поражала и привлекала даже не его философия, а сама личность философа. Он восхищался его бесконечной добротой и отзывчивостью, тем, что чужими делами он мог заниматься больше, чем своими. Плотин ни раз повторял ему, что добрые деяния помогают приблизиться и уподобиться божеству.
Но более всего Порфирия поразило другое. Через много лет он запишет, что пока он был с учителем, Плотин четырежды пережил соединение с высшим богом, у которого нет ни формы, ни какого бы то ни было вида, стоящий над умом и всем умопостигаемым.
Порфирий видел, каким был потрясенным Плотин после переживания такого состояния. Он будто бы весь светился, даже на какое-то время, молодел. Он долго не мог ничем заниматься; все обычные земные дела теряли для него всякий смысл. Требовалось время для его возвращения к конвейеру обыденной жизни.
Порфирий пытался расспрашивать, что же видел или чувствовал в эти минуты учитель. Но Плотин так ни разу не дал вразумительного объяснения, говорил лишь то, что эти переживания настолько прекрасны, настолько необычны, что их н сравнить ни с чем, что их невозможно выразить словами. Порфирий обижался на учителя, он считал, что тот не хочет ни с кем делиться столь драгоценными ощущениями. А потому защищает их от проникновения других такими отговорками.
Но Порфирий наблюдал с горечью и другое, как постепенно, но неуклонно старел Плотин, как слабело его здоровье. Он не был таким же активным, как еще недавно, глаза уже не сияли удивительным светом, а становились все более блеклым. Плотин старался не жаловаться на недомогание, но не всегда мог скрыть плохое самочувствие.
Однажды Порфирий после такого состояния Плотина сказал ему, что надо больше внимания уделять своего здоровью и чаще обращаться к их знакомому врачу из Александрии, но живущего сейчас в Риме. Евстохию.
Плотин отказался это делать. На вопрос же Порфирия, почему он не желает лечиться, ответил, что не видит смысла уделять внимание своей телесной оболочке. "Разве ты не знаешь, что нашего тела надо стыдиться. Ведь каждое очередное земное воплощение — это наказание за грехи, совершенные в предыдущих жизнях. И ты предлагаешь мне заботиться о том, что является источником греховности и несовершенства моей натуры. Наше тело самое наглядное свидетельство того, что в прошлых пребываниях на земле мы были грешниками. Пусть все идет так, как идет".
Больше Порфирий Плотину лечиться не предлагал. Впрочем, вскоре ему стало не до этого. Былая эйфория от пребывания рядом с Плотином стала куда-то исчезать. Порфирий все так же боготворил его, но ему стало недоставать притока новых идей. Он все чаще ловил себя на том, что мир насколько велик, всеобъемен и одновременно непостижим, что даже такая глубокая философия, как у учителя не способна охватить его всего. В голове роились разные мысли и идеи, которые все чаще не совпадали с тем, что проповедовал Плотин. К тому же их разногласия по поводу Аристотеля постоянно усиливались.
Порфирий тяжело переживал этот внутренний разлад с самим собой. Ему очень хотелось сохранять верность учителю, но он не мог заглушить в себе и сомнения, и желание идти к новым вершинам. Это раздвоение личности сильно мучило его, он не знал, что с ним делать, как с ним совладать? Он даже стал пропускать занятия наставника, уклонялся оставаться с ним наедине.
Плотин заметил, что с любимым учеником творится что-то неладное. Однажды он подошел к нему и попросил остаться.
— Что с тобой, Порфирий? — спросил Плотин.
— Я не знаю, как поступить, учитель. Я очень многое познал, находясь возле вас. Я считаю вас великим мыслителем. Но это ваши мысли, а у меня есть и свои. Они не всегда совпадают с тем, что вы проповедуете, не всегда идут с ними в одном потоке. Меня преследует ощущение, что я предаю вас, но и не могу избавиться от того, что я созрел для того, чтобы заняться чем-то другим. Это мучает меня постоянно, я не знаю, как от этого избавиться.
— Нечто подобное я предполагал, — сказал Плотин. — Ты не обязан следовать по пятам за мной. Боги хотят вывести тебя на другой путь. Если ты пойдешь по нему, от этого ты не перестанешь быть моим учеником, но приобретешь собственное звучание. Выращивать адептов и эпигонов не большое достижение, их всегда много и после себя они чаще всего ничего не оставляют. Какая ценность в том, что ты будешь повторять за мной то, что говорю я; разве меня для этого недостаточно. Возьми мои мысли с собой и прибавь к ним свое слово, пусть даже оно не во всем будет совпадать с тем, что излагаю я. Я стану гордиться, что воспитал для мира еще одного самобытного мыслителя. Езжай, для тебя настала пора тронуться в путь.
Через некоторое время Порфирий отправился на Сицилию, в Лилибее. И до конца жизни Плотина получал от него все его сочинения.
50.
Иногда Каракозову казалось, что неприятные моменты специально где-то скапливаются, а затем, словно проливной ливень, обрушиваются на его голову. Очередная неприятность пришла оттуда, откуда он не ждал, и застала его врасплох.
Как оказалось, освобождение большинства протестующих женщин обрадовало далеко не всех, у многих это вызвало сильное неприятие и большой протест. Ничего подобного Каракозов не ожидал, наоборот, был уверен, что в области обрадуются, что вдовы и жены участвующих в войне, на свободе. Но, как оказалось, это было далеко не так.
Но самая большая неприятность заключалось в другом, эти недовольные решили провести свою альтернативную демонстрацию. Точнее, сначала речь шла именно о демонстрации, но затем эта идея стала стремительно разрастаться. Ее инициаторы предложили провести грандиозный митинг на главной городской площади в поддержку президента, правительства, войны и солдат на фронте. По замыслу организаторов, должно было собраться не менее пятидесяти тысяч человек, представляющих все слои общества.
Но затем и этого стало мало, поступило предложение дополнить митинг большим патриотическим концертом с участием не только местных артистов, но и знаменитостей из Москвы. А вместо часа все это действо предполагалось провести в течение шести часов.
Когда Каракозову принесли план мероприятия, его охватил ужас. То, что предлагали авторы, был даже не митинг, а самый настоящий шабаш в поддержку власти и войны с заклеймением всех не согласных в качестве врагов народа. Но даже не это больше всего поразило Каракозова, а то, что главная роль в этом мероприятии отводилась ему, губернатору области. Он должен быть не только возглавить шествие, которое плавно переходило в митинг, но произнести зажигательную патриотическую речь, обрушиться на всех противников действующей власти и потребовать изгнать их, если они работают на государство, со службы.
Авторы документа настолько были уверенны в том, что поступают правильно, что даже изложили довольно подробно тезисы речи, которые должен был произнести Каракозов.
Ни с чем подобным он еще не сталкивался. Первый импульс был запретить весь этот патриотический шабаш под каким-нибудь благовидным предлогом. А уж о том, чтобы публично произносить весь этот бред, не могло быть и речи. Но, как быстро выяснилось, эта идея уже овладела массами, да в такой степени, что образовался штаб по проведению митинга. В него вошли самые отъявленные патриоты, к ним быстро присоединились многие общественные организации и известные люди, которые раньше особенно не были замечены в слишком рьяной поддержкой ни власти, ни войны. Понять их было не трудно, таким образом, эти деятели демонстрировали свою лояльность. А в нынешних условиях это всегда полезно.
Между тем, инициатива, как мотор на разогреве, приобретала все большие обороты. Без его ведома в городе появилось несколько билбордов, информирующих жителей о предстоящем событии, на местном телевидение состоялась передача с участием инициаторов митинга. После нее на Каракозова обрушился целый шквал звонков, люди выражали поддержку мероприятию и желание в нем, так или иначе, поучаствовать.
Ничего подобного Каракозов даже близко не ожидал, почему-то с самого начала был уверен, что инициатива, как возникла, так и затихнет. Такое уже ни раз случалось. Люди же не идиоты, чтобы в свой выходной идти на площадь, слушать бредовые речи, поддерживать то, что нормальный человек поддержать не может. Лично он ни за что бы не пошел на эту сходку потерявших разум людей.
Но все происходило с точностью до наоборот, желающих поучаствовать со скоростью потока воды возникшего после рухнувшей плотины, только прибывало. Буквально через несколько дней в городе уже мало кто сомневался, что в ближайший выходной грандиозный митинг состоится. А когда Каракозову позвонили по очереди начальник городской полиции, а затем и Зенин по сути дела с одним вопросом — согласовать меры безопасности, то он понял, что загнан в тупик и ни на что повлиять уже не способен.
Самым поразительным в этой истории было то, что кто-то искусственно нагнетал интерес к речи Каракозова. Возникало ощущение, что всем этим руководит какой-то невиданный дирижер. С одной стороны это казалось полным абсурдом, а с другой — он все больше проникался уверенностью, что процесс направляют люди, которые сознательно не желают себя афишировать — уж больно скоординированной была вся эта кампания.
Каракозову не терпелось обсудить ситуацию с Виолеттой, но они в очередной раз не могли встретиться из-за несовпадений графиков. Он сильно переживал по этой причине, но ничего изменить не мог. Поэтому решил поговорить на эту темой с женой. Она вращается среди местного бомонда — жен чиновников, а потому вполне может что-то знать из того, чего не знает он.
Вечером, за ужином он завел на эту тему разговор.
— Ты слышала о том, что на воскресенье намечен большой митинг? — спросил Каракозов.
— Разумеется, все только об этом и говорят и собираются на нем присутствовать.
— Даже так? — удивился он. — Не знал. А тебе случайно неизвестно, кто организатор этого действа?
— Ты разве не знаешь, — в свою очередь удивилась Татьяна.
— Кто числится официально, знаю. Но мне все больше кажется, что за ними кто-то стоит.
— И ты, будучи губернатором, не знаешь, кто?
— Раз спрашиваю, значит, не знаю.
Жена очень серьезно посмотрела на него.
— Одна знакомая дама по секрету сказала мне, что эта инициатива идет от Зенина.
— Вот оно как! — не сдержал восклицания Каракозов.— Ты уверена, что эта твоя знакомая знает, что говорит.
— Она всегда информирована лучше других, — ответила Татьяна. — Я неоднократно убеждалась в этом. — Жена вдруг встрепенулась. — Хочешь сказать, что об этом ты узнал только что от меня?
— Именно это хочу сказать.
Татьяна даже перестала есть.
— Ты понимаешь, что дело очень серьезное. Гораздо серьезней, чем я предполагала.
— И в чем серьезность?
— Это проверка тебя со стороны Зенина.
Вслух Каракозов ничего не сказал, но мысленно согласился с женой. Теперь все выстраивается в одну цепочку. Это одновременно месть со стороны Зенина за то, что заставил освободить женщин, и проверка его, Каракозова, на лояльность. Татьяна права, дело более чем серьезное. Нельзя исключить, что за Зениным еще кто-то стоит, возможно, даже из Москвы. Там хотят убедиться, что ему, Каракозову, по-прежнему можно доверять.
— Игорь, ты должен со всей ответственностью отнестись к этому событию, — услышал он голос жены.
— Я понимаю, — согласился он.
— Одного понимания мало, надо сделать все, чтобы митинг прошел на самом высоком уровне.
— Меня вынуждают произнести там речь, — сообщил Каракозов.
Татьяна пристально взглянула на мужа.
— А тебе не хочется?
Каракозов решил, что нет смысла скрывать, и кивнул головой. А дальше случилось то, чего он никак не ожидал. Жена встала из-за стола, подошла к мужу и села ему на колени.
Каракозов в первые секунды даже не поверил происходящему, в последний раз жена сидела на его коленях, наверное, лет десять назад.
Татьяна взяла его голову в свои руки.
— Игорек. Я тебя понимаю, но мы не имеем права на ошибку. А если ты выступишь плохо, это и будет ошибкой. Помнишь, ты цитировал, не помню кого: это не преступление, это хуже, это ошибка.
— Это сказал Талейран, — уточнил Каракозов.
— Не важно, кто это сказал, важно, что это очень верно. Я знаю, тебе все это не нравится, ты не любишь такие сборища, ненавидишь толпу. Я сама ее терпеть не могу, но у нас нет выбора. Ты согласен?
— Да.
— Тебе нужно произнести речь, которую станут цитировать на федеральных каналах. Мне известно, что они будут освещать это событие. Нисколько не сомневаюсь, ты сможешь это сделать. А раз можешь, то сделаешь. Так?
— Так, — подтвердил Каракозов.
Татьяна поцеловала мужа в губы.
— Я знаю, ты можешь все.
— Не преувеличивай.
— Ты сделал блестящую карьеру. Мой отец этому не верил, но я его убедила.
