Одинокий путник

Мертвая тишина сковала всех, когда Лешек смолк, и лишь огонь, взметнувшийся в очаге, шумел, напоминая о только что спетой песне... Князь, скорчившийся на широком стуле, долго оставался неподвижным, так же как и его потрясенная дружина, а когда поднял старческие, слезящиеся глаза, в них плескалась нестерпимая боль.

— Велемир? — он умоляюще глянул на Лешека.

— Меня зовут Олег, — сглотнув, ответил тот. Он впервые назвал имя, полученное им при рождении.

* * *

Колдун приехал из монастыря сжимая кулаки и скрежеща зубами, кинул поводья на коновязь и бегом взлетел на крыльцо. Лешек, который грелся на солнышке возле дома, успел удивиться и испугаться: лицо колдуна было серым, угол его губы подергивался, а глаза метали молнии.

— Охто, что-то случилось? — спросил Лешек, вслед за ним входя в дом.

Колдун уже поднял тяжелую крышку сундука и выкидывал на пол вещи — шкуру, бубен, пояс с оберегами.

— Да, случилось... — ответил он мрачно. — С юга идет поветрие. Мор.

— Ты хочешь... Ты будешь просить богов?

— Я буду просить у богов ясного неба. Если успею. Это страшный мор, я никогда не видел такого, только слышал от деда и читал в книгах. Пока он ползет медленно, и умирают люди медленно, но через некоторое время он полетит по земле быстрей ветра, и смерть начнет выкашивать всех без разбора.

Он сел на пол рядом со своими вещами и стукнул кулаком по коленке.

— Я ненавижу монастырь, я ненавижу их злого бога! Малыш, ты подумай, что они сделали! Они пришли в деревню, между прочим, не их деревню, и помогли местному иерею: собрали всех жителей, прошли вокруг деревни крестным ходом, вернулись в церковь и причастили всех, всех до единого! И здоровых, и больных!

— И что... теперь тем, кто умрет, придется идти к Юге? — не понял Лешек.

— Теперь они прямиком отправятся к Юге, все! Все, понимаешь? — колдун снова хлопнул себя по коленке. — Теперь заболеют и те, кто был здоров! Дикари! Невежды! И они смеют говорить, что несут с собой свет! Да еще наши прадеды знали, как останавливать мор! И никак не крестным ходом и причастием!

Он рывком поднялся на ноги:

— И это только первая деревня! Они как тараканы расползаются по земле!

Лешек раскрыл свой сундук и тоже начал собирать вещи:

— Я поеду с тобой.

Колдун вскинул глаза:

— Ты останешься дома.

— Почему? Охто! Я уже не ребенок, или ты забыл?

— Ты останешься дома, — твердо и мрачно повторил колдун.

— Но почему? Разве тебе не потребуется помощь? Зачем ты тогда учил меня столько лет?

— Малыш... Я не знаю, лечит ли эту болезнь крусталь... И если нет — я могу только говорить с людьми, только делать вид, что я прошу богов остановить мор, а на самом деле... Тебе там нечего делать.

— Ну и что? Я тоже могу говорить с людьми, я буду помогать тебе!

— Малыш, ты можешь заболеть, — коротко сообщил колдун, — поэтому ты останешься дома.

Лешеку вдруг стало очень страшно. Он сел на кровать и запинаясь спросил:

— Охто... А ты? Ты тоже можешь заболеть?

— Да.

— И что? Если крусталь не лечит этой болезни, ты умрешь?

— Возможно.

Лешек опустил голову и помолчал, а потом робко тронул колдуна за плечо:

— Охто... Можно я все-таки поеду с тобой?

— Нет, — резко ответил колдун.

— Я не могу отпустить тебя так просто...

— Можешь. Малыш, твое предназначение не в этом, как ты не понимаешь?

— А твое?

— А мое предназначение — лечить людей. Я всю жизнь учился этому, и, кто знает, может, это мой час?

Он упаковал вещи и кликнул матушку, чтобы она собрала ему еды в дорогу.

— Охто, но послушай... — Лешек ходил за ним по пятам. — А если монахи захотят помешать тебе?

— Пусть попробуют, — бросил колдун через плечо.

— Тебе не кажется, что ты... просто храбришься?

— Конечно храбрюсь. Но я все-таки колдун, ты не забыл? И я не позволю этим ловцам душ... — он со свистом втянул в себя воздух и не стал продолжать.

И в первый раз достал со дна сундука меч в красивых инкрустированных ножнах.

— Видал? — гордо спросил он и улыбнулся Лешеку. — Эту штуку мне подарил старый дружник в Удоге. Это случилось, когда на город напали свеи, они часто на нас нападали. Мне было лет пятнадцать, и я, по дурости, сунулся в бой, как все мужчины.

— И за это он подарил тебе меч?

— Нет, — хмыкнул колдун, на ходу прикрепляя меч к поясу. — Мое участие в бою закончилось бесславно, меня оглушили первым же ударом и хорошо, что не затоптали. После боя, когда я пришел в себя, мы с дедом лечили раненых, многих нам удалось спасти, в том числе этого старого воина. И тогда он отдал мне меч со словами: "Никогда не лезь в бой, жди своего часа, но если враг подойдет к тебе вплотную, защищайся". Мы вскоре ушли из Удоги, и больше мне не доводилось бывать в бою. А теперь... Вот я и дождался своего часа...

— Охто, но ты же не умеешь им пользоваться!

— Кто тебе сказал? Для меня пятнадцатилетнего это был такой подарок! Как же я мог не научиться? Тогда о боевой славе я мечтал гораздо больше, чем о лекарской стезе, во мне же течет варражская кровь, — он рассмеялся и вскочил на коня. — Я поехал, мне надо спешить. На всякий случай: серебро лежит в дупле раздвоенного дуба, помнишь? Где осиное гнездо.

Лешек растерялся — он не думал, что колдун уедет прямо сейчас! Ему так многое хотелось сказать ему на прощанье, так о многом расспросить! И эти его слова о каком-то дурацком серебре! Как будто он и вправду не собирается возвращаться!

— Охто, погоди! Я тебя хотя бы провожу! — крикнул он в отчаянье.

— Нет, не надо. Оставайся здесь и не уходи далеко от дома. На охоту не ходи, вообще в лес не суйся, сиди и читай Ибн Сину.

Он хотел тронуть коня с места, но Лешек вцепился ему в стремя:

— Охто! Охто, не уезжай! Пожалуйста, не уезжай!

— Да что ты, малыш? — глаза колдуна стали влажными. — Как же я могу не ехать?

Но Лешек припал щекой к его руке и взял ее в объятья.

— Не уезжай, Охто! Я прошу тебя! У меня никого больше нет, кроме тебя! Как я буду жить без тебя?

— Малыш... — колдун вздохнул. — Я, наверное, все-таки вернусь... Я ведь не умирать еду, а лечить людей. И потом...

Он погладил Лешека по голове, не торопясь вырывать руку из цепких объятий.

— И потом, знаешь... На краю света, за далекими непроходимыми лесами, меж кисельных берегов течет молочная река Смородина. Там, за Калиновым мостом, нас ждут наши прадеды. И... в случае чего... я буду ждать тебя там, хорошо? Хоть я и не твой отец, я все равно буду тебя там ждать. А сейчас мне надо спешить.

Лешек кивнул, не в силах ничего сказать, и медленно, неохотно выпустил руку колдуна. Тот тронул коня с места, и Лешек сел на землю, не удержав слез.

Колдун вернулся через три дня, в субботу на рассвете, — посеревший, с запавшими глазами, но живой. Лешек купался и увидел его издали, но тот крикнул ему:

— Не подходи ко мне! Уйди в дом!

Лешек не посмел его ослушаться и из окна смотрел, как колдун топит баню — топит по-черному, и, вместо того чтобы подождать на улице, купается в едком дыму, кашляет, вытирает слезы, выходит на воздух, чтобы отдышаться, и снова возвращается в дымную баню. Только через три часа, накалив печь докрасна, он наконец вымылся, даже не окунаясь в речку, и выбрался на воздух, сел в тенёк, тяжело дыша, с красным лицом и не менее красными, воспаленными глазами, которые разъел дым.

— Собирайся, малыш, — сказал он, когда Лешек подобрался к нему сзади, — поедешь со мной. Мне нужен помощник.

Лешек боялся поверить своему счастью — как? Неужели колдун передумал?

— Охто! Ты же велел мне сидеть дома! — радостно засмеялся он.

— Крусталь лечит эту болезнь. Нам ничего не угрожает, кроме дружины монахов. Рядом со мной ты будешь в большей безопасности, чем здесь. Сегодня поедем к нам на торг, объедем деревни, какие успеем, а вечером двинем на юг. Мор идет медленно, и, если бы не монахи со своими крестными ходами и гнусными проповедями, я бы его остановил. Кстати, можешь попариться, я натопил так, что в баню заходить страшно. Уезжаем надолго, когда еще помыться доведется...

— Расскажи хоть, как там? Что с тобой было?

— Да ничего со мной не было. Там, куда монахи не заходили, больные есть, но немного, я их вылечил. А там, где они уже помолились, дела обстоят гораздо хуже: люди болеют, через одного болеют. Три ночи не спал, ходил по домам. Одному тяжело: и погоды проси, и лечи, и ухаживай, и объясняй, что дальше делать. Да и повеселей вдвоем. Иди мойся, я подремлю немного. Но как только соберешься, сразу меня буди, ладно?

Лешек кивнул: если надо успеть на торг, то больше часа колдуну спать не придется — время катилось к полудню. Он быстро помылся, собрал вещи и разбудил колдуна только тогда, когда оседлал коня.

— Что? Что такое? — не понял колдун.

— Пора. Я готов, — сказал Лешек.

— Правда? Мне показалось, что я только что закрыл глаза... — колдун, кряхтя, поднялся. — Поехали.

Лешек с жалостью смотрел, как его шатает по дороге к коновязи, — может быть, стоило отдохнуть немного и только потом ехать по деревням? Но колдун сказал, что нарочно вернулся к субботе, чтобы застать на торге как можно больше людей.

Там-то и пригодилось умение Лешека собирать народ своим пением. И когда вокруг выросла толпа, колдун, который не любил говорить прилюдно, обратился к ней с долгой речью.

— Вы слышали, что с юга на нас идет поветрие? Вчера я говорил с богами и просил их мор остановить.

Лица людей помрачнели и насупились: о поветрии, которое еще не дошло до села, им думать не хотелось, но страх уже глодал их сердца.

— Что сказали боги, Охто? — выкрикнул кто-то. — Они не оставят нас?

— Какие жертвы им нужны?

— Боги просят жертв, но не таких, как всегда. Боги запрещают ходить в лес, убивать животных, как диких, так и домашних. Боги велят сидеть по своим дворам и до первого снега не появляться на торге.

— А праздники? А урожай?

— Праздновать будем, когда уйдет мор. Боги не хотят веселья, когда вокруг царит смерть. Им нужно другое: они велят каждый день топить печи в домах и париться в бане. Каждый день, вы слышали? Дымы должны виться над каждой деревней, над каждым двором. Дым — та жертва, которая нужна богам.

— Летом? Топить дома?

— Да! Так хотят боги. Дым и пар каждый день, и мор обойдет нас стороной. Если же сюда явятся монахи из Пустыни, гоните их топорами и вилами. Того, кто пойдет к причастию, боги спасать не станут.

— Охто, а с кем из богов ты говорил? — подозрительно спросил человек из первого ряда.

— Я говорил с Власом и Мокшей, — невозмутимо соврал колдун. — И если ты мне не веришь, то вспомни или спроси своего отца: сорок лет назад, когда меня тут еще не было, волхвы несли от богов те же вести.

— Правда, — негромко сказал старик, стоявший в стороне. — Во время мора боги всегда требуют дыма, я помню. Мор обходит стороной тех, кто каждый день топит печь.

Потом на колдуна посыпались вопросы, и он с готовностью отвечал: можно ли косить сено, можно ли стирать белье, как обмолачивать хлеб, как доить коров. Прошло не меньше часа, прежде чем люди отпустили его, и они с Лешеком направились в ближайшую деревню.

— Как легко со своими! — улыбнулся колдун. — Попробуй скажи что-нибудь подобное на юге! Там нужны зрелища, которые переплюнут церковные действа.

До вечера успели заехать в две деревни, рассказать старикам о "требовании богов" и послать гонцов в разные стороны, куда не успели добраться сами. А потом колдун гнал коней на юг, в сторону монастыря, надеясь хотя бы к утру поспеть в Лусской торг.

— Пропадает ночь, луна пропадает! — ругался он по дороге. — Не успеть сегодня, точно не успеть!

— Охто, ты все делаешь правильно! — ворчал Лешек. — Не надо себя напрасно корить!

— Знаешь, когда я думаю, что там, на юге, может быть, умирают люди, я не могу думать о том, что все делаю правильно. Я мог бы послать на север Невзора, ему бы поверили быстрей, чем мне. Или... Я мог бы оставить ему крусталь... Но я испугался чего-то — не знаю, чего.

На закате они добрались до Пустыни, молчаливой и обезлюдевшей, но до Лусского торга не доехали: на берегу Выги, неподалеку от Никольской слободы, им повстречался конный монах, из числа дружников Дамиана. Оказалось, что колдуну он знаком, поэтому они остановились и раскланялись.

— Ты откуда так спешно? — спросил колдун.

— Из Дальнего Замошья. Мор, в каждом дворе больные! Отец Нифонт умирает, послушник Лука в горячке. Мы три дня назад там служили, было всего двое больных! А сегодня — все, в каждом дворе! Шестеро умерло, отец Нифонт исповедал, причастил и сам свалился.

Колдун поморщился, но ничего не сказал, и монах продолжил:

— Еду в Пустынь, надо собирать иеромонахов по нашим деревням — некому исповедовать, некому причащать...

— Лучше бы ты туда не ездил... — пробормотал колдун.

— Не могу. Дамиан шкуру спустит, — монах невесело усмехнулся. — Я бы отсиделся где-нибудь, так ведь велено всем: по деревням. Да и жалко Нифонта: без причастия ведь умрет. Луку он причастил, а его кто причастит?

Колдун снова скривил лицо, а Лешек обмер: Лука — это же Лытка! Лытка!

— Охто! Поедем скорей! — дернул он колдуна за рукав. — Поедем! Может, мы еще успеем!

— Поедем, — мрачно выдавил колдун. — Напрямик поедем, через Бугры. Три часа езды, не больше. Луна через час взойдет.

Выга в том месте делала изгиб к Лусскому торгу, по ней до Дальнего Замошья можно было ехать от рассвета до заката, напрямую же пробираться получалось быстрей, но труднее — между крутых берегов Выги лежало холмистое урочище. Они распрощались с монахом, и Лешек пришпорил коня, обгоняя колдуна.

— Ты куда рванулся? Убьешься в темноте, — прикрикнул колдун.

— Это же Лытка! — крикнул ему Лешек. — Послушник Лука — это Лытка!

— Да знаю я... — буркнул колдун.

Через реку перебирались вплавь, рискуя лошадьми, хотя колдун и выбрал узкое место. И темно было хоть глаз коли — месяц прошел с летнего солнцестояния, и прозрачные сумеречные ночи сменились непроглядной чернотой.

Колдун ехал впереди, осторожно выбирая дорогу по тропе крутого берега, а Лешек нетерпеливо подгонял его и изнывал от невозможности двигаться быстрей. Он с трудом различал тень колдуна, хотя ехал уткнувшись в хвост его лошади вплотную. Кони поминутно спотыкались и вздрагивали, слыша, как осыпается под их копытами красный глинистый берег. Но и поднявшись на самый верх, ехать быстрее не смогли: спускались так же осторожно, потом снова поднимались на новый бугор и спускались — теперь уже к Выге. Колдун безошибочно вышел к воде неподалеку от Дальнего Замошья, и снова пришлось перебираться через реку вплавь.

Луна к тому времени поднялась высоко над рекой, и темный силуэт обыденной церкви, возвышавшейся над домами, они увидели издалека. Колдун пустил коня во весь опор по обмелевшему песчаному берегу, и теперь Лешек едва за ним поспевал.

Несмотря на поздний час и погашенные огни, деревня не спала: то там, то здесь слышны были причитания и стоны, изредка хлопали двери, а из узких окон церкви отчетливо неслось "Богородице дево, радуйся".