Царь-дедушка

Гавхар широко распахнула глаза и, в изумлении, прикрыла рот ладошкой.

— Сказывают, — добавил я поднимаясь, — что она достигла великого просветления и даже была принята в сонм младших богов. Знаешь, госпожа, наверное мы не будем ждать, когда освободится мой послушник — отведи меня в ее часовню, я сам вознесу жертвы и от тебя, и от тех из твоих девочек, кто этого пожелает.

Пожелали все — ну, кроме тех, что были заняты с моим молодняком.

Мы, оказывается, попали, если можно так выразится, в "пересменку", когда дневные клиенты дома уже, а полуночники — еще, так что небольшая, расположенная во дворе особняка часовенка оказалась полностью забита девушками во фривольных платьях и с редкостно одухотворенными лицами. Все же каждому человеку надобно во что-то верить — даже в то, что он и в черта лысого не верит назло всем, — а обряды эту веру не только укрепляют, но и тешат, вот и набежали девоньки, изголодались, чай, по духовному. Еще бы, при такой-то работе. Или — особенно при такой работе. Ну что они хорошего видят-то? Ничего, одну сплошную, в прямом смысле, херню. А ведь у каждой есть какие-то желания, такие, какими не поделишься с товарками, одна лишь и надежда, записать свои чаяния на листочке бумаги, да чтобы жрец — ну или в данном случае монах, — произнеся соответствующие молитвы сжег их в каменной чаше у подножия статуи Петулии. Авось и поможет чем добрая богиня-покровительница...

Вот и толпятся в очереди, едва сдерживаются, чтоб пред ликом богини не начать толкаться. Жаль, прямо, что примас такого религиозного рвения не наблюдает.

Кстати, надобно не забыть завтра же устроить Йожадату козью морду за самоуправство. Во-первых, кому запрещать ходить в храм, а кому нет, если дело касается целой социальной группы, это исключительная юрисдикция Конклава, а во-вторых, что это за гадство такое (не сказать покрепче) в моем стольном граде? Люди трудятся в поте не то что лица, а всего своего, мне в казну налоги платят, а этот паршивец самочинно повадился им интердикты устраивать. И даже с царем не посоветовался!

После обряда, который занял не многим более получаса, мы с Гавхар вернулись в комнату для особо почетных гостей, где меня уже поджидал кубок со срамной чеканкой и горячим глинтвейном.

— Даже и не знаю, как вас благодарить, брат Прашнартра. — произнесла хозяйка борделя. — Наши обычные способы выразить признательность вас, боюсь, не устроят. Или?..

Гавхар оперлась на столик обеими руками, качнув пышной грудью, томно поглядела на меня, повела плечами эдак...

— Пустое, госпожа, мне это ничего не стоило. — ответил я, с удивлением отмечая, что не такой уж Лисапет, оказывается и дряхлый.

Что-то у меня, от упражнений бордель-мадам шевельнулось, и вовсе даже не в душе. От обильной кормежки — не иначе.

Чем бы это все закончилось сказать не возьмусь, однако тут внизу послышались звуки какой-то суеты и громкий мужской голос.

— О, — улыбнулась Гавхар, — а вот и наш покровитель прибыл. Что-то давно он не заглядывал под наш гостеприимный кров, уже скоро как неделю.

— В таком случае, полагаю, вам хотелось бы с ним переговорить с глазу на глаз. — я развернул кресло к очагу, и взял кубок. — Прошу вас, не стесняйтесь, я покуда подремлю у огня.

Хозяйка борделя с благодарностью кивнула мне и двинулась к выходу, но не успел я опустить свой геморрой на подушечку для седалища, как дверь за моей спиной распахнулась, громко стукнувшись о стену, скрипнули половицы под тяжелым шагом вошедшего и донельзя знакомый голос скорбно произнес:

— Гавхар, боюсь что я прибыл попрощаться с тобой. С тобой, с Аартой и, верно, с самой Ашшорией.

— Да что произошло, голубь мой? — изумилась борделеначальница.

— Царь. — последовал полный трагизма ответ. — Царь пропал вместе с царевичами. Взял несколько провожатых, решил с внуками тайком прогуляться по городу, чтобы никто не узнал, и... исчез. Весь день нету. Ах, ласточка моя, если с ними что-то случилось, то не сносить мне головы! Бежать надо, покуда не поздно, пока не схватили — бежать.

— Но, если государь наш пропал... Боги, ну ты-то тут причем?!

Я вздохнул и поставил кубок, из которого так и не успел сделать ни глотка, на стол.

— При том, госпожа, — произнес я поднимаясь, — что он в Аарте хефе-башкент, и отвечает за все произошедшее в городе.

Я с милостивой (надеюсь) улыбкой поглядел на хватающего ртом воздух Штарпена из Когтистых Свиней и добавил.

— Но ты, князь, напрасно тревожишься за царя. — и за свою шкуру тоже. — Ничего со старым дураком не сделается. Как из дворца ушел, так и вернется. Ну, разве что, ты повозку пришлешь, чтобы ногами до Ежиного Гнезда не пёхать.

Гавхар переводила взгляд с продолжающего косплеить карпа князя на меня, а затем покачнулась и едва не упала — мы со Штарпеном едва успели ее подхватить с двух сторон.

— Вот видишь, до чего ты бедную женщину довел. — укоризненно произнес я, помогая толстяку усадить мадам в кресло. — С порога огорчил, можно даже сказать, что огорошил — немудрено что она сомлела.

— Ва-ва-ваше...

— Не вашкай. Воды ей лучше дай, или вина — кубок вон, на столе.

Хефе-башкент резвой птичкой-страусом метнулся за питьем и вручил чашу с глинтвейном Гавхар, аккуратно поддерживая ее руки своими, чтобы она не облилась или не выронила кубок вообще.

— Ты, князь, мне лучше скажи — откуда такое шервани взял? Всего два дня назад как мой портной мне с карманами пошил, а у тебя уже сегодня не только с ними на бедрах, а еще и с нагрудными.

— Ах. — Штарпен потупился. — Есть у меня такое увлечение — придумывать и шить различные платья со всяческими модными штучками.

— Очень даже полезное увлечение, — одобрил я, — надобно будет как-нибудь устроить для дам во дворце демонстрацию твоей коллекции. Да и мужчинам может быть небезынтересно — царевич Асир, вон, вышивать любит, например. Кстати, скоро он там свои дела закончит, интересно?

— Мальчики уже закончили, кроме двоих, и сейчас в купальне. — слабым голосом отозвалась Гавхар. — Не выходили из комнат только самый младший и рыжий.

Она сделала крупный глоток, стремительно приходя в себя.

— Но с рыжим не удивительно. Набат... Она очень охоча до мужских ласк и ее почти невозможно насытить. Если парень ей приглянулся, то она выжмет из него все соки.

О как! Нварду досталась злая ведьма Нимфомания?

— Не надо из него все соки — мальчику завтра на службу. Ты уж, голубушка, выручай его поделикатнее, а я пойду, внука потороплю.

Что он там так долго делает, маньяк малолетний? На третий посадочный круг пошел?

— А ты, князь, — обернулся я к Штарпену, — насчет какой-никакой колымажки все же распорядись. Староват я, столько пешком ходить.

В комнате, где развлекался мелкий шкодник (дорогу мне девочки указали) слышался сдержанный смех и звуки веселой беседы. Ну надо же — он может вообще сюда переедет?

За открывшейся дверью мне предстала феерическая картина: Утмир, голышом, сидя по турецки рядом с лежащей девушкой, тоже в дезабилье, что-то наяривал ложкой из глиняного горшка — судя по испачканному лицу девицы, ещё и ее подкармливал.

— Кто-то заверял, что в него еда уже не лезет. — хмыкнул я.

Мальчик повернулся, и ничуть не смущаясь улыбнулся.

— А это Таминка меня медом с орехами кормит, говорит — для мужской силы хорошо. Ну, для восстановления. Хочешь попробовать, дедушка?

— Я и так сладкий. Дуй в купальню быстрее, скоро карета будет, домой пора.

Парнишка отставил горшок, завернулся в простыню, спрыгнул на пол, и пошлепал в коридор.

— Что? — прореагировал я на хитрый взгляд девушки, когда Утмир скрылся за дверью.

— Он действительно твой внук, монах?

— Есть такое дело.

— Ну-у-у... — она сладко потянулась. — Если он в твою породу пошел, то хорошо, что я тебя не обслуживала, когда ты достиг совершенных лет.

— Это почему, интересно?

Ответом мне стал весьма характерный жест. Для рыбаков характерный.

* * *

С каретой прибыл почетный эскорт во главе с Латмуром Железная рука, который до того ласково и незлобиво поглядел на выходящего из борделя сына, что у того мигом вся благодать с лица сошла.

— Князь, вот что тебе опять не слава Солнцу? — спросил я, забираясь в открытый раззолоченный возок. — Смотришь на нас, словно язвенник на редьку. Что, царю уже к продажным женщинам зайти нельзя?

— Не смею препятствовать вашим развлечениям, повелитель. — сумрачно ответил командир Блистательных. — Но впредь прошу брать с собой большую охрану.

— Полагаешь, девочки госпожи Гавхар могли на меня накинуться? Рад, конечно, что ты считаешь меня настолько привлекательным для женщин, но, боюсь, что свою рожу вижу каждое утро в зеркале, когда бреюсь, и не соглашусь с тобой. Хотя, если сказать правду, покуда молодежь развлекалась, я остальных девочек всем гуртом и оприходовал.

Блин, даже у Тумила челюсть отпала!

— Слава государю-иноку! — рявкнул один из гвардейцев.

— Как священнослужитель оприходовал — службу в часовне Петулии провел. — хмыкнул я. — А вы что подумали?

— Именно это и подумали, ваше величество. — с непроницаемым лицом произнес Латмур.

Ой, ёк-макарёк, чую не один Нвард завтра возьмет лом, и будет подметать им плац...

— Тумил. — я повернулся к стремянному. — Несколько девушек из-за вас, молодежи, пропустили жертвоприношения своей покровительнице, а это несправедливо. Задержись, уважь красавиц... если остался доволен услугами, разумеется.

Что-то я сегодня в ударе — у мелкого пакостника челюсть отвисла второй раз за пять минут. Надо добивать, пока не сбежал.

— А как вернешься в Ежиное гнездо, зайди ко мне. Я переплету тебе косу в три пряди.

Что, формально, будет означать и признание его достигшим совершеннолетия досрочно — такие вот у нас законы. Правда уже завтра парню надо будет официально выбирать, становится он монахом или жрецом, и я надеюсь, что он выберет второе — когда Асир взойдет на престол, друг в качестве примаса ему точно не помешает. Главное, чтобы к тому моменту у Тумила глаза выпученными быть перестали.

На ужин во дворец, разумеется, опоздали, да оно и к лучшему — к завтрему невестушка подостынет, может и не попытается открутить мне голову за все хорошее.

Ах, мечты-мечты...

— Ваше величество, царевна Валисса смиренно просит вашего разрешения нанести вам визит. — ох, Караим, ну вот чего ты спать-то не лег, меня не дожидаючись...

— Сильно не в духе, князь? — спросил я.

— Сказать по чести, повелитель — скорее наоборот.

Так, и щось где сдохло?

— Караим, ты меня, право же, пугаешь. — я вздохнул. — Скажи царевне, что дозволяю посетить меня в царских покоях. И, попроси князя Папака распорядиться насчет бани. Если Валисса не отвернет мне голову за похождения сыновей, я перед сном хотел бы искупаться.

Невестка явилась во всем блеске и величии — намакияженная, расфуфыренная, вся в золоте и каменьях, платье опять же... Хорошее такое платье, с карманами. Неужто наш пузатенький хефе-башкент и Валиссу обшивает?

— Присаживайся, царевна. — я указал на кресло. — Случилось чего, голубушка моя, что ты на ночь глядя ко мне, старому, примчалась?

Невестка грациозно опустилась на предложенное место, придерживая юбки, чтоб не помять, и усмехнулась.

— Лисапет, я рада, что вы озаботились воспитанием моих сыновей — сама уже подумывала о подходящей девице для старшего, но, во-первых, вам не кажется что Утмиру еще рано?..

— Не кажется. — прервал ее я, выдерживая самый благостный тон. — Судя по докладу обслуживавшей его девушки, мальчика можно женить уже хоть сейчас, и его супруга не будет обделена ни в каком плане.

Брови Валиссы чуть приподнялись, но более она ничем своих эмоций не выдала.

— Ну что же, в конце концов вам, как мужчине, виднее, когда мальчику надлежит начинать общаться с женщинами, гм, более плотно, а когда еще рано. — нет, ну точно где-то что-то сдохло, и много. — Но, Лисапет...

Царевна поглядела на меня с нескрываемой укоризной.

— Шлюхи? — она покачала головой. — В приличных домах для мальчиков нанимают девушек из строгой, но небогатой семьи, чтобы она могла услужить юному господину, а тот, когда женится, дал бы ей достойное приданное, а то и жениха бы заодно подобрал.

— Как поступают в приличных домах я не знаю, поскольку в свое время обошелся без чьего-либо посредничества, причем был тогда немногим старше Утмира. — истинная правда, причем в обеих жизнях. — Да и чему такая девушка из "строгой, но небогатой семьи" сможет научить пацана, если сама даже письку сосать не умеет?

Невестушка аж задохнулась от такого пассажа.

— Впрочем, вашему младшему, как мне показалось, все это еще не особо интересно — так, одно из приключений, которыми столь богата юность, — а вот что касается Асира... Знаете, Валисса, а вы правы. Полагаю, вам стоит обсудить этот вопрос с сыном самой, и если он желает ограничить свой меч единственными ножнами... — я развел руками. — Его право. Хотя как по мне, так это ограничение можно отложить и на после женитьбы.

Валисса — умница такая, — резко успокоилась и побарабанила пальцами по подлокотнику.

— Считаете, что молодым людям следует достаточно нагуляться и набедокурить в юные лета, чтобы к зрелости вся блажь из головы уже выветрилась? — спросила она.

— Пожалуй. — я кивнул. — Главное контролировать эти процессы, дабы к зрелости в голове одна дурь не осталась. И даже не думайте, царевна, свалить этот контроль на меня. Я старый, помру скоро.

Откуда-то из соседней комнаты притопал зевающий и потягивающийся Князь Мышкин, плюхнулся на попку и с интересом начал разглядывать платье Валиссы — видимо на предмет вскарабкаться по юбке на колени. Невестка погрозила коту пальцем, на что тот фыркнул и начал умываться: не больно-то, мол, и хотелось.

— Хорошо, я поговорю с сыновьями. — царевна поднялась. — Посмотрим какое они примут решение.

После ухода Валиссы Мышкин вознамерился было напроситься на ласку, но, увы — мир бывает несправедлив даже к царским котам — пришел Шаптур.

— К инициации все готово, государь. — сообщил он. — Послушник Тумил только что прибыл, я попросил хирбада Ашавана подготовить его к церемонии.

Разумеется, что прибыв в Ежиное гнездо я первым делом распорядился, чтобы наш дворцовый капеллан со своими послушниками неслись в царскую часовню зажигать свечи с жаровнями и исполнять все прочие потребные для церемонии переплетения косы дела. Ну и Шаптура к процедуре припахал, ясен пень — даром он что ли с нашей обители?

Не думаю, что аврал прибавил Ашавану любви ко мне... Только у нас с ним и так той любви, ноль целых шиш десятых.

Не нравится мне он, вот честно скажу — не нра-вит-ся. Нудный, безынициативный, способный лишь псалмы петь — и то без выражения, да еще и фальшивя. Как такая моль бледная могла попасть в часовню для членов царской семьи — ума не приложу. Не иначе креатура Йожадату, призванная выгонять весь двор на богослужения в Пантеон почаще.