Вслед за этим монахини, числом около полутора сотен направились в трапезную. А тут подошли несколько из них, приставленные смотреть все это время за сестрой Эланой.

— Она, проснувшись, даже откушала бульона и пребывает в совершенности в себе,— доложили они.

— О, Боги, она действительно исцелится!-воздела руки к небесам мать-настоятельница.-Вот уж, знаменательный день!

Мы со спутниками заняли место за столом на который уже начали подавать праздничные блюда.

— Послушайте, святой старец,— сказала вдруг настоятельница.-Наши семь девственниц — конечно, монахини. А все же, они — молодые здоровые девицы. И доставите ли вы им хоть немного удовольствия, если и далее будете питаться одним хлебом и водой?

— Знаете, матушка,— признал я.-Только исходя из этой, предстоящей мне задачи, я готов отказаться от своего поста. Потому, как, должны же и девицы испытать удовольствие, не токмо же я.

Тут же мне поднесли хорошо зажаренную с капустой и яблоками утку и большой кубок вина.

— А еще скажите мне, старец Светоч,— с улыбкой глядя на то, как я все это поглощаю, спросила мать настоятельница.-При всей моей благодарности к вам, ибо спасли вы мне любимую сестру. Откуда и как берется такая святость? Не видела я никогда святых, которые ставили бы, подобно вашим, условия насчет девства и действовали не молениями и священными текстами, а жезлом.

— Вы правы, матушка,— вмешалась тут Быстрые Глазки.-Друг мой совсем не святой, но он — маг, именем Поздний Рассвет, и только магией своей сумел справиться с тем жутким созданием, которое вы сами в ваших подвалах видели. Скрывается же он от того, что в королевстве нашем магия не в чести.

— Никто из нас его не выдаст,— твердо пообещала настоятельница.-Много по монастырям ходит славы о его чудесах, а, все же, в нашем монастыре, проявил он себя более, чем у всех. По этому живите у нас без опаски, пока не кончится зима. За одну-то ночь с семерыми ему, при всей магии управиться будет сложновато, а нас зимой почти никто не посещает.

— Ох, матушка,— сказала при этом Глазки, указав на Крикуна.-Но мой младший братец, в юные свои годы, настолько не подходит для такого праведного места...

— Милая девица,— улыбнулась настоятельница.-Не согрешишь — не покаешься. Я же сумею каждой согрешившей назначить епитимью. Лишь бы не оказалось их слишком много, а то заездят бедного мальчугана.

— Да нет, вы об этом не волнуйтесь,— сказал Крикун.

— Глупый мальчишка,— под смех окружавших нас монахинь ответила Глазки.-Успокойся, они дадут многое — сумел бы ты взять.

— Однако же, кому из нас отрабатывать долг первой?-спросила одна из девственных монахинь.-Пусть наш достойный гость скажет, ибо все мы пребываем в некоем боязливом нетерпении.

— Было бы нехорошо, с моей стороны, выбрать одну и обидеть остальных,— ответствовал я.-Пусть дело решит жребий, ибо, верьте моему слову, все вы одинаково хороши для меня.

— Что же, давайте выпьем еще вина и кинем жребий,— согласилась мать настоятельница.-Посмотрим, кому доведется провести сегодняшнюю ночь с нашим гостем.

Тут же было принесено семь одинаковых зубочисток и одна из них обломана на половину, после чего мать настоятельница зажала их пучком в кулаке так, что видны были только самые кончики.

— Ах, сестрица, тебе всегда везет,— сказала одна из монахинь, когда ее подруге угораздилось вытянуть именно этот жребий.

— Не переживай, милая, нам всем придет пройти через это,— резонно ответила та.-Какая разница, кому раньше, кому позже? Ведь делаем мы это ради доброго дела, а не из похоти.

Вслед за тем, вместе с этой сестрой, имя которой было Гара, мы удалились в отведенную нам келью, где я целиком и полностью удовлетворил ее любопытство в отношении того, что есть плотский грех и каковы бывают его проявления. Дело это заняло у нас никак не меньше ночи.

— 75 —

Следующим вечером на смену двадцатилетней Гаре пришла одинадцатилетняя Вельма, пугливая, как лань, обладательница нежных трепетных губок и маленького горячего язычка, которым она могла чудеса творить. В остальном же, ей пришлось несравненно труднее Гары, ибо сложена была еще совсем по детски и вокруг детородных врат ее едва появились первые светло-русые волоски.

Вельму сменила Лора, умудрившаяся сохранить свою девственность до двадцати шести лет, и мне не мало пришлось приложить старания, чтобы бедняжка не померла от страха в ожидании того, что придется пережить.

Девятнадцатилетняя Дарена больше всего на свете боялась забеременеть, причем, вопреки всему тому, что говорили ей более старшие и умудренные в этих вопросах монахини, считала, что зачатие происходит от поцелуев. Поэтому за всю ночь уста наши ни разу не соприкоснулись, хотя во всем остальном девица охотно предоставляла мне полную свободу действий.

Ее восемнадцатилетней подружке Нерте, наоборот, зачать хотелось необычайно, так как настоятельница пообещала, что, буде у кого из семи девственниц родится ребенок, это не только не будет наказуемо, но, кроме всего, чадо будет взято на содержание монастыря и останется вместе с матерью. Так что, всю ночь с Нертой мы занимались лишь тем, что зачатию способствует и разнообразием себя не баловали.

Криде, которой, как раз, в этот день исполнилось пятнадцать, ее подруга Тения уступила свой жребий в качестве подарка. Оказавшись в моей келье, распаленная рассказами побывавших у меня ранее, Крида забралась на меня верхом и нанизалась на свой подарок со страшной силой. Особой она оказалась настолько страстной, что для ее удовлетворения мне пришлось принять толику возбуждающей травы.

Сама же шестнадцатилетняя Тения, девица, внешне кроткая и застенчивая, огорошила меня на следующий день тем, что попросила, непременно, перед началом игры, связать себя и легонько высечь. Справившись у настоятельницы, не нанесу ли тем обиды монастырю, я узнал в ответ, что родители бедняжки Тении были донельзя религиозны и пороли девицу за все, что их ограниченные рассудки, могли посчитать неподобающим благонравной девице. Вместе с тем я получил из ее рук прочную шелковую ленту и охапку розог.

Большое это количество было истрачено уже под утро, связанная же девица беспрестанно всхлипывая и стеная величала меня не иначе, чем любимым папочкой, отдаваясь мыслимыми и немыслимыми способами, а утром объявила, что никогда еще не получала так много наслаждения за одну ночь.

Всем девицам я вознамерился было выдать, в согласии со своей привычкой, по золотому, но выяснилось, однако, что, коль скоро, они давали обет бедности, то денег этих в руки принять не смогут. Посему, с согласия Глазок, я вручил семь золотых матушке-настоятельнице, объяснив, что рассматривать это, как оплату, нельзя, ибо есть это ни что иное, как дар в память о том, что между нами произошло. Настоятельница со мной согласилась и объявила, что средства эти будут потрачены, исключительно на нужды обители в самых праведных целях.

Крикун, любивший побурчать по поводу моего, якобы, транжирства, тут не сказал ни слова, ибо было ему сейчас совсем не до презренного металла, коим некий мудрец древности обозвал деньги. Монахини и послушницы, стремясь получить от его здешнего пребывания побольше радости, делали все, дабы пребывание это было для Крикуна нескушным и, если бы не категорический приказ настоятельницы, разрешающий посещать им его келью лишь в ночное время, не более двум сразу, и не усиленное питание, так бедняга бы, точно, зачах.

То одна, то другая монахиня либо послушница, посещали иногда келью, где остановились Глазки и Трина. После же того, как я выполнил труды свои по части девственниц, мать-настоятельница сказала, что и я бы мог принимать по ночам гостей. Поскольку я не выразил против того никаких возражений, каждую ночь, с тех пор, ночевала хоть какая-нибудь монашка, а то и не одна.

Первыми же явились Тения и Крида, прихватив с собой уже знакомую ленту и охапку розог и, к вящему наслаждению Тении, я целую ночь изображал ее папашу, а подружка — мамашу.

Довелось мне, тако же, ночевать одну из ночей и в келье матушки-настоятельницы. Проведя время в утонченной беседе и распитии вина из монастырских подвалов мы рассуждали о магии, религии, делах королевства и веры, не забывая, однако же, доставлять друг другу удовольствия и более плотскими утехами.

Заметив же, сколь возбуждают в ней любопытство всякие магические вопросы, я напоследок даже обладал ею при засвеченном магическом жезле, причем, милая эта женщина клялась и божилась, что столько удовольствия, как в этот раз она не получала даже со своими лучшими подругами. На последок свидания она подарила мне две книги, посвященных магическим вопросам, которые до той поры без дела пылились на полках монастырской библиотеки.

Конечно, не забывал я своими ласками и Трину с Денрой, всегда спрашивая у них на то разрешения, дабы не помешать заранее назначенному свиданию, и обе принимали меня. Одна — с огромной любовью, другая со своей извечной — насмешливой благосклонностью.

Но все хорошее, когда-нибудь заканчивается, подошла к концу и эта зима. Снег на горных вершинах потемнел и начал таять, нем же пришла пора собираться в дорогу.

И вот, однажды утром, тепло простившись с монахинями и послушницами Обители Вечной Святости, мы попросили их не забывать нас в своих молитвах и отправились в путь.

— 76 —

Из Обители Вечной Святости вышли мы с тринадцатью золотыми в кармане и вновь, под видом старца именем Светоч в компании паломников, спускались почти неделю по горной дороге, что и поныне именуется Дорогой Сорока Монастырей.

И вновь питался я не иначе, чем хлебом и водой, за столом высказываясь теперь, однако, не токмо о наличии или отсутствии в очередной обители девиц, но и по вопросам веры и монастырского миропорядка, ибо, благодаря матушке-настоятельнице, получил об этих делах некоторое представление.

Наконец спуск подошел к концу и я с радостью вновь оборотился господином Фонарщиком, ибо скидок в тавернах паломникам за святость не делают, я же питаться далее хлебом и водой категорически отказался.

Дороги здесь были оживленные, поскольку вели в сторону столицы королевства, так что нанять за пару медяков попутную повозку труда не составляло. Пропитание же стоило дороже, чем на юге и на нем приходилось экономить. Впрочем, моих отъевшихся на монастырских хлебах спутников это не слишком беспокоило.

— Не ропщи, друг мой Рассвет,— сказала Глазки во время одного из нередких у нас пеших переходов.-Все-таки, на твоем счету уже два десятка девиц. Мог ли ты подумать, что столь быстро сможешь приблизиться к цели?

— Ах, милая Денра,— вздохнул я.-С каким удовольствием отказался бы я от этой погони за девством. Зажил бы где-нибудь в уютном тихом местечке, где продукты не дороги и есть для меня хоть бы какой постоянный доход. Обретались бы мы с тобой и Триной в маленьком уютном домике, предаваясь радостям дружеского общения и взаимным ласкам.

— А я?-возмущенно спросил Крикун.

Но не успел я рта раскрыть, как из-за поворота появился вооруженный человек, ведущий в поводу коня, ноги которого сгибались от тяжести, и беседу пришлось прервать.

— Добрый господин Фонарщик!-помахал рукой путник.-Добрые мои друзья!

— О, благородный Гжед!-первой узнала его Глазки.-Какая приятная встреча! Что я вижу, на вас золотые шпоры?

— Их величество, в милости своей, посвятил меня в рыцарское достоинство за то, что я уничтожил несколько банд, наводивших ужас на дорогах королевства,— скромно потупился юноша.-Я как раз спешу из столицы, чтобы порадовать своих братьев по ордену.

— Примите поздравления, достойный рыцарь,— с поклоном сказал я.-Мы сами могли бы засвидетельствовать, сколь самоотверженно вы это делали!

— Что вы, господин Фонарщик,— еще больше застеснялся рыцарь Гжед.-Служение мое Мечу далеко не достаточно, коль скоро Священное Оружие все еще пребывает сокрытым.

— Вы про тот восьмисотлетний меч? Он так еще и не найден?— блеснули любопытством глаза моей рыжеволосой спутницы.

— Восьмисотлетний меч, что и сегодня выглядит так, будто его только что создали!-благоговейно возвел к небесам очи юноша.-Знайте же, сударыня, что ныне нас уже двадцать четыре человека, объединенных в Орден Девственника. Те из нас, кто лично видел Священное Оружие, являются Паладинами Ордена и их, на сегодняшний день девять человек. Остальные же состоят в Ордене на правах рыцарей и оруженосцев.

— Удивительное дело,— вздохнул я. Мне хотелось выразиться в том смысле, как много людей разом вдруг увлеклось этой фантазией, но, видя пылающие восхищением небесно-голубые глаза юного Гжеда, сказать этого я не решился.

— Вы удивились бы еще больше, добрый господин Фонарщик,— с той же страстью обратился ко мне рыцарь и, как выяснилось, Паладин,— если узнаете, что величайший маг древности, каковым без сомнения является Поздний Рассвет, находится сейчас на территории нашего королевства.

— Но как такое возможно, если он столь стар?-в глазах моих могло бы быть более страха, чем любопытства, а по сему я, в мнимом благоговении, возвел их к небесам.

— Знайте же, друзья мои, что по решению Капитула нашего Ордена, Паладин Айз в сопровождении двух рыцарей и нескольких оруженосцев побывал к югу от границ королевства. Известия он привез самые удивительные. Дварфские торговые караваны приходят туда каждый месяц, привозя прекрасные товары и увозя избытки еды. Отличнейший меч стоит там меньше десяти золотых! Дварфский меч, друзья мои! Каждый из наших братьев купил себе по два! А доспехи, спросите вы?.. Хотя, простите, я отвлекся,— сообразив это, Паладин вернулся к теме нашего разговора.-Так вот, братья наши привезли известия одно удивительнее другого.

— Может, присядем, вы устали с дороги? Не хотите ли вина?-вспомнив нашу последнюю встречу, предложила Глазки.

— А что же, можно,— согласился Гжед.-У меня есть неплохой кабаний окорок и мех отличного вина справа от седла. Только, прошу извинить, оруженосца я лишился в последней схватке, так что прислуживать за столом будет не кому.

— Мы сами все сделаем,— успокоила Денра и, окинув взглядом изрядно навьюченного коня спросила.-Вы всегда возите с собой так много?

— Что вы, добрая женщина!-рассмеялся рыцарь Гжед.-Это все — мои боевые трофеи. Продавать их около столицы нет смысла, ибо цены невелики. Бросить же, не велят законы нашего Ордена. Все добытое в бою должно служить Священному Оружию, часть, конечно, рыцарь имеет право тратить на дорожные расходы. Согласно решению Капитула, ровно три четверти.

— 77 —

— Знайте же,— с аппетитом уплетая кусок окорока и запивая его вином, продолжил рассказ рыцарь Гжед.-Некоторые из дварфов торговый путь, которым приходят в наши края, иначе, чем Дорогой Позднего Рассвета, не называют, говоря, что он ее восстановил магическим путем. В селении же людей, которое находится у самых дварфских рубежей и славится сегодня своими ярмарками, есть даже баня названная "Источником Позднего Рассвета".

— Понимаю ваше недоумение, господин Фонарщик,— продолжил он, хотя, видят Боги, никакого недоумения я с полным ртом выразить не мог, а во всю наслаждался вкуснейшим окороком.-Никому из нас не пришло бы в голову назвать именем величайшего мудреца какую-то баню. Но, как разузнал Паладин Айз, баня для дварфов — место особое и священное. Многие из них лично говорили ему, что скорее бы согласились умереть, нежели, пройдя свой торговый путь, не посетить за тем баню!