Мандаринка на Новый Год

— Хорошо, — она собирается с мыслями. — Старшего сына назову Марком.

— Старшая у нас будет дочь!

— Тогда младшего сына.

— У меня будет две дочери!

— Хочешь двух дочек? — он ее решил удивить сегодня всеми возможными способами! — А как же наследник рода и прочее?

— Фигня! Вон у дядь Димы две девчонки, и он не выглядит несчастливым отцом. Да и твой отец тоже.

— Ой, как будто это от тебя зависит!

— А от кого? — весьма натурально демонстрирует удивление. — Пол будущего ребенка на сто процентов определяет мужчина. Так что — у меня будут две дочери.

Люба молчит. Она реально не готова обсуждать такие темы. Слишком быстро. Слишком... невероятно... волнующе. Затихает под его ладонью, утыкается в шею. А Ник поднимает ее руку, переплетает их пальцы, трогает соскользнувший с запястья вниз браслет.

— Тебе понравился мой подарок? — тихо.

Она могла бы сыронизировать на тему: "А так незаметно?". Но вместо этого отвечает так же негромко:

— Да. Очень.

Теперь он гладит шрам у основания безымянного пальца.

— Это от стекла, да?

— Да.

— Любава...

— Даже не думай!

— Что?

— Я не брошу это — и не проси. Даже не заикайся!

— Но это же очень опасно...

— Жизнь вообще опасная штука — от нее умирают.

Ник вздыхает, притягивает ее руку к губам, целует шрам.

— Ладно. Но ты будешь осторожна. Очень осторожна, так ведь?

— Так.

— Бедный пальчик, — снова наглаживает. — Пальчику больно было... Надо будет тебе выбрать широкое кольцо — тогда будет почти незаметно. Знаешь... так хочу увидеть... обручальное кольцо на твоей руке... Дурак, да?

— Нет, — голос ее звучит смущенно. Ник ее просто добивает! — А ты помнишь, что обручальное кольцо буду носить не только я? Готов увидеть обручальное кольцо, — Люба разворачивает их сплетенные руки так, чтобы была видна его рука, — на своем безымянном пальце?

— Знаешь, вот на своем пальце я хочу увидеть обручальное кольцо едва ли не больше...

— Хочешь носить обручальное кольцо?!

— Очень, — Ник серьезен.

— Почему?!

— Хочу, чтобы все знали — я принадлежу одной конкретной женщине. И только ей. Я твой. И я хочу, чтобы все это знали. Что я уже нашел свою одну-единственную, и только ей принадлежу. Вот.

Это те слова, которые хочет услышать, наверное, каждая девушка на свете. И произносит их самый неромантичный на свете парень.

— А говорят, что мужчины все полигамны по своей сути. И им нужна хотя бы иллюзия свободы и возможности иметь много других... женщин, — Любе все же удается справиться с удивлением. И волнением.

— Ну, мужчины, может, и полигамны... А самцы Звероящеров — нет. Звероящер — зверь-однолюб, — Ник прижимает ее к себе сильнее. — Одну-единственную-Любу-люб.

— Вот скажи мне, Самойлов, — голос ее звучит чуть прерывисто, — как тебя можно не любить?

— А зачем тебе об этом думать? Не надо тебе думать о том, как меня можно не любить. Ты должна думать о том, как меня любить, Самойлова.

— Эй! Я еще не Самойлова!

— Да куда ты теперь денешься, — он усмехнулся. — Ты теперь моя. Моя самочка Звероящера.

— Что?! Колька, ты охренел! Только ты можешь обозвать девушку самочкой!

— Ну, а что в этом такого? Не самец же? Самец Звероящера — это я. А ты...

— Прекрати! — Люба не знает — плакать или смеяться. — И вообще — я биологически не отношусь к Звероящерам!

— Почему это?

— Потому что! У меня нет чешуи! И хвоста!

— Нет хвоста? — у него такая улыбка, что Люба тут же начинает подозревать подвох. — А если найду?

— Нет! Нет. У меня. Хвоста.

— А я проверю, — и, без предупреждения...

— Коля! Перестань! Черт... Бесстыжий... Нет! Нет... Чуть ниже. И нежнее. Да. Вот так. Вот тааак...

Они целуются, пока он ласкает ее — интимно, нежно, так, как позволено только самому-самому, единственному. И потом берет ее — теплую и сладкую после оргазма.

Засыпают они, крепко обнявшись.

_______

Если новогодний сценарий хорош — то зачем от него отступать? И новогоднее утро тоже не стало исключением. И проснулся Ник под чужим взглядом. И чей это был взгляд!

Он проморгался, чуть повернул голову, рядом сонно заворочалась Люба. Картина не поменялась. В дверях стоял, сложив руки на груди, Любин отец. Охтыжелкипалки! Что сейчас будет...

Ник сделал единственно возможное в данной ситуации — попробовал разбудить свою соседку по постели.

— Колька, перестань щипать меня за попу, — недовольно промычала Люба, не открывая глаз. Ник похолодел. Все становилось еще хуже!— Ты разве не знаешь, что принцесс положено будить поцелуем?

Он попытался донести всю серьезность ситуации до своей свежеобретенной невесты. Она не оценила. Но хоть глаза открыла.

— Да прекрати ты щипаться! У меня синяк будет на попе! — на него уставились огромные синие глаза. Любимые синие глаза, но сейчас ему вот было, честно говоря, не до любования — с учетом того, кто грозно стоял в дверях и пока... пока! молчал. — Доброе утро, Коленька... — она потянулась к нему, но Ник отшатнулся — и максимально округлил глаза, скосив их за ее плечо. Люба нахмурилась, но пантомиму поняла и обернулась.

— Ой, пап. Привет. Вы уже вернулись? Рано вы... — Люба как не в чем ни бывало зевнула. — С Новым годом, папа.

Соловьев, наконец-то, подает голос:

— Через пять минут. На кухне. С объяснениями.

После этого уходит, прикрыв дверь.

— Ушел наконец-то, — вздыхает Люба. — Ну, меня будут целовать?

— Любка, нас ждут! — его голос звучит хрипло — Ник надеется, что это спросонья, а не от пережитого ужаса.

— Подождут — Люба, в противовес ему, беспечна. — Куда папа денется? А я уже соскучилась по своему Звероящеру...

— Давай одеваться! — он умудрятся вывернуться, сесть на кровати, а потом и вовсе встать на ноги. Оглядывается в поисках одежды. Джинсы валяются почти рядом с дверью. Ему хочется стонать — голый, в чужой квартире, за дверью — разгневанный отец его невесты и... и даже физиология подводит! Несмотря на два раз ночью и обстоятельства пробуждения утренний стояк никто не отменял. Наклоняется за боксерами — те тоже на самом видном месте, мать их, в самом центре комнаты! И пара использованных презервативов рядом с кроватью. Вообще зашибись картина!

— Ты одевайся красиво, с чувством, с толком, с расстановкой. Чтобы я могла насладиться... процессом, — Люба и не думает вставать с постели. И даже прикрываться не собирается — бесстыдница. Ник замирает и смотрит на нее, забыв на какое-то время обо всем. И Люба это понимает. Томно, с придыханием: — Иди ко мне, мой самец Звероящера...

— Зараза! — он все-таки отводит взгляд от ее голой груди. В два шага добирается до своих штанов. — Марш одеваться! Нас ждут.

— Зануда. Пусть ждут. Что ты паникуешь?

— Я не паникую. Я... — он снова сбился, совершив ошибку и опустив взгляд ниже ее лица.

— Коля, если ты забыл — ты мне ночью предложение сделал. Или ты передумал?

— Я не забыл! И не передумал!

— Ну, тогда все в порядке. Не паникуй, — Люба садится на кровати, одеяло совсем сползает, она сладко потягивается, а Ник снова "зависает". — Точно будем одеваться? По-моему, ты совсем не этого хочешь...

— Я тебе отомщу, — грозит он, натягивая толстовку. — Страшно отомщу! Если сам выживу, конечно...

_____

На кухню они зашли, держась за руки. Стас Саныч стоит, прислонившись к углу подоконника, сложив руки на груди. С другого угла зеркальной копией стоит Вера Владимировна. Нефиговая такая мизансцена.

— Ну-с. Я жажду услышать объяснения увиденному, — Любин отец не собирается ждать, пока Ник соберется с мыслями.

— Здравствуйте... Стас Са... Станислав Александрович... Вера Владимировна... — неловкий кивок в сторону будущей, как он надеется, тещи. — Дело в том, что я... что мы... с Любой... в эту ночь... хотя, на самом деле, это еще год назад... началось. Хотя это неважно. Или важно... То есть, я хотел сказать... — все, его словарный запас исчерпался — особенно под пронзительным синим взглядом взрослого мужика, который ему в отцы годится.

— До чего же любопытная история, Верочка, ты не находишь? — Соловьев демонстративно обращается к супруге. — Так увлекательно излагает молодой человек — слушал бы и слушал.

— Папа, прекрати! — Люба, как кролик из цилиндра фокусника, высовывается из-за плеча любимого. Встает перед Ником, прижимается спиной к его груди, берет его руки и обнимает ими себя за талию. — Перестань пугать Колю, он скоро заикаться начнет — из-за тебя! Ты и так все прекрасно понимаешь!

— Боюсь, ты переоцениваешь мои мыслительные способности, дочь.

— Хорошо, — Люба невозмутима и нисколько не обескуражена строгим тоном отца. — Коля вчера пришел ко мне. Сказал, что любит, жить без меня не может. Предложил выйти за него замуж. Я согласилась. И потом мы слегка увлеклись... празднованием этого события. И Нового года. Вот. Все просто.

— Да, — Ника вдруг внезапно наконец-то отпустило. Что он, как мальчишка, в конце-то концов? Ничего плохого и недостойного он не совершил! Обнял Любу покрепче. — Так все и было. Я люблю вашу дочь и прошу ее руки.

Соловьев какое-то время смотрит на них молча. А потом обращается все так же к супруге:

— Верочка, тебе не кажется, что наши дочери завели какую-то странную привычку — выходить замуж за сыновей наших лучших друзей?

— Факт, — Вера едва сдерживает улыбку.

— Надежда выскочила замуж за сына Баженовых, Любава намылилась за сына Самойловых. Что будем делать с Софьей? Парней больше нет.

— Не знаю, не знаю, — Вера уже откровенно улыбается, глядя на среднюю дочь и ее избранника.

— Одна надежда на Тихомирова, — продолжает разговор на отвлеченную тему Стас, — может быть, у него где-то завалялся незаконнорожденный отпрыск?

— О, зная Дашу — это вряд ли.

— Да у него там этих незаконнорожденных — целая горнолыжная секция, — решает поддержать тему Люба. — Как там этого их юного Васькиного чемпиона зовут? Артур?

— Эдик, — смеется Вера. — Но он совсем мальчик еще.

— Ну, вот Сонька себе сызмальства мужа и воспитает как надо. И вообще, — Люба с видимым удовольствием трется затылком о плечо жениха, продолжая милый необременительный домашний треп, — мало ли, каких она там себе привычек приобретет на своей второй Родине — при их-то либеральных нравах? Вот сменит сексуальную ориентацию — и соблазнит... Катьку. Или Варьку.

Стас и Ник поперхнулись одновременно. И одновременно рыкнули:

— Любава!

— Все, молчу, молчу! — смеется Люба. — Цени, папа, я тебе привела нормального жениха!

— А я ценю, — наконец-то улыбается Соловьев. Протягивает ладонь Нику. — Добро пожаловать в семью, Николай.

— Спасибо, — Ник отвечает на рукопожатие. И тут нервное напряжение его отпускает окончательно. Все хорошо. Все правильно.

— Мы очень рады за вас, дети, — Люба перекочевывает из рук Ника в материнские объятья. Вера целует дочь в лоб, а потом спрашивает: — Коля, твои уже знают?

— Нет. Пока... не знают.

— Так это надо срочно исправить! — Стас берет со стола лежащий там телефон. — Надо же обрадовать... свата.

— Рано еще, пусть человек поспит, — смеется Вера.

— Да как можно спать, когда такие новости? Доброе утро, Глеб Николаевич! — последнее уже в трубку. — Недоброе? Ну, извини, просто у меня тут такое — только к тебе могу обратиться, уж прости, что разбудил. Что случилось? Рассказываю, слушай. Прихожу я, значит, утром, домой из гостей — а у меня дома, в постели моей средней дочери, лежит голый парень. Нет, я звоню тебе не как травматологу и не потому, что я его из окна выкинул. Ах, почему не выкинул?! Ну, во-первых, он здоровенный лоб под два метра. Согласен, не аргумент. А во-вторых, он — твой сын. Что значит: "Какой сын?!". У тебя их сколько? Да не ори ты так! — Стас убирает трубку от уха. — Капец у тебя папаша горластый, — это уже Нику. И снова в телефон: — Ну, проорался? Нет, я не шучу. Абсолютно серьезно. Что я сделал? О, ну я был в негодовании. В страшном, да. Что они? Ну, они у меня оба в ногах тут валялись. Долго валялись — с полчаса, наверное. Долго и убедительно. Ну, ты же знаешь мое доброе сердце. Простил. Простил и благословил. Так что теперь твоя очередь. Приезжай... благословлять детей. Да, все есть у меня для благословения. Полный буфет и холодильник. Даже этот твой поганый сидр есть, к которому ты в последнее время пристрастился. Все, приезжайте. Ждем.

Стас нажимает отбой.

— Слушай, Николай, ну отец твой... Что за манера у этих заведующих: чуть что — сразу орать? Но ты не переживай, — хлопает Ника по плечу. — Я своих зятьев в обиду не даю. Ладно, дети. Идите в душ и завтракать будем. А потом у нас гости.

С кухни Люба и Ник выходят так же — держась за руки. И уже на выходе их настигает голос Стаса:

— На тот случай, если я неясно выразился: в душ — по отдельности!

Люба и Ник переглядываются и дружно улыбаются.

Глава двадцатая, в которой герои вьют гнездо и учатся жить вместе.

— Тебе нравится?

— Нормально.

— Что — и цвет не смущает?

— Люба, почему у меня такое ощущение, что унитазом в нашей квартире буду пользоваться только я? Если тебя не смущает розовый цвет — то почему меня должен? Это вообще вещь сугубо... утилитарная.

— Ты портишь мне все удовольствие! — она с досады притопывает ногой — прямо посреди зала сантехники в строительном гипермаркете.

— Я согласен доставлять тебе удовольствие, — он наклоняется к ее уху. — Но не здесь же. И не в процессе покупки унитаза.

Ник довольно наблюдает за выражением смущения на ее лице.

_____

— Как тебе тот ламбрекен?

— Люба, что из ЭТОГО является ламб... этой штукой?

— Вон та штучка сверху, с драпировкой. Красиво. Тебе нравится?

— Угу.

— Что — угу?

— Нравится.

— Что именно тебе нравится?

— Ну, этот... ламберекон.

— Ламбрекен! Ты даже название не запомнил!

— Зачем мне знать название того, что будет висеть на окне?

— Ты портишь мне все... — и тут она замолкает под его насмешливым взглядом.

_______

— Николай, да оставался бы уже у нас ночевать.

— Нет, спасибо. Мне завтра на работу рано, а от вас очень далеко ехать. Подниму вас тут ни свет, ни заря.

— Ну, вызывай тогда такси. Может, еще чаю с кексом на дорожку?

— Спасибо, Стас Саныч, но — нет. Очень вкусно, но больше не хочу.

— Мое дело — предложить.

А потом они уединяются в ее комнате.

— Ну чего ты упрямишься? Оставался бы у нас ночевать.

— Угу. Чтобы меня твой отец прибил. Он довольно ясно высказался на этот счет. Что, дескать, в своей квартире можем делать, что хотим. А тут — ни-ни.

— Ну и не надо "ни-ни". Кто тебе мешает спать на диване в гостиной?

— Ты!

— Я?! — предельно округлив глаза.

— Ты! Блин, — он проводит рукой по волосам. — Я думал, что раз мы жених и невеста, то хоть как-то сможем... А тут этот ремонт все время пожирает. Батя твой высокоморальный. Дэн сволочь завистливая, — Ник совсем удрученно вздыхает.