Судьба в наследство

— Будем... — выдохнула Серафима и тут же, ухватив сестру другой рукой, подтянула к себе еще ближе и зашептала: — Я как смогла, обезопасила Есфирь, направила ее в самую сумятицу. Там ее попросту не должны обнаружить, но вдруг? Верная моя Иеофилия, ведь если они схватят Есфирь, она знает, где моя Ирена! Нужно что-нибудь сделать!

— Ничего нельзя сделать...

— Но мы должны!..

Почти вскричала мать, даже приподнялась с подушки, но потом без сил повалилась назад. Секретарь еще раз поправила одеяло, а настоятельница, отдышавшись, зашептала вновь:

— Все, из-за чего разыскивают старшую сестру Есфирь — совершенно надуманное! Никогда!.. Ты слышишь меня?! Никогда ни одна из моих сестер не занималась колдовством и не творила скверну! Это все наветы! Я бы никогда не стала готовить себе в преемницы женщину, занявшуюся подобным!.. Иеофилия, что же делать?! Викарий Ответственных требует подписать бумаги, что это правда!.. Грозится, что вывернет на изнанку всю обитель, но найдет следы богомерзких ритуалов!..

Настоятельница начала задыхаться. Тогда секретарь взяла с тумбочки кружку воды и, поднеся ей к губам, помогла напиться.

— Они не найдут, — твердо заверила она, ставя ее обратно. — Вы прекрасно знаете, что все это ложь. Что это только кому-то понадобилось. Есфирь ни в чем не виновна.

— Однако дознаватели собираются направить за ней на поиски! Что же делать... Они откуда-то узнали, куда я отправила сестер... Откуда, Иеофилия, откуда?

Когда дознаватели прибыли в обитель, они показали настоятельнице документы, в которых говорилось, что старшая сестра Есфирь виновна в колдовстве, хуле на Господа, заговоре против Святого Престола и церковных догматов, и попытались заставить подписать их, матери стало дурно. А после того, как в тот же вечер один из младших инквизиторов, в обход епископа-суффрагана Себастиана сказал, что нашел, где скрывается ее опальная родственница и куда поехала разыскиваемая еретичка Есфирь, мать хватил апоплексический удар. И вот теперь уже третью неделю ее высокопреподобие Серафима лежала в постели, а верная секретарь, отпаивая травами, пыталась поднять ее на ноги. За последние дни настоятельница уже немного окрепла и смогла начать разговаривать. Иеофилия не хотела волновать матушку, но скрывать дальше некоторые сведения не представлялось возможным. Она помялась, а потом решилась сказать правду.

— Когда заполняли проездную бирку, в книге регистрации старшая сестра Самантин внесла ее описание...

— Святой Боже!

— И там же указано, куда они поехали сперва...

— Нет! Ирена!!! Иефилия, мы должны спасти Ирену!!! Помоги мне!!! Сделай хоть что-нибудь!!!

Ее высокопреподобие заметалась в постели, еще раз попыталась встать, но была твердо водворена на место.

— Дознаватели не сотрудничают с инквизиторами. Когда они встречаются друг с другом в коридоре, нос в стороны воротят, — постаралась тут же успокоить она мать. Сестра поняла, что поспешила со своими заявлениями. Ох, поспешила! — Им до Ирены и дела нет! А сестер не найдут. Вот увидите. А теперь поспите. Вам необходимо отдохнуть, чтобы уже завтра с новыми силами, бороться со всеми невзгодами.

Голос сестры журчал мягко и успокаивающе, навевал дрему. Скоро глаза измученной женщины потихоньку начали закрываться, и она погрузилась в целительный сон. А секретарь меж тем, думала: 'Хорошо, что не рассказала о том, что дознаватели уже пару недель как выехали за сестрами'.

* * *

Мы ехали к морю, а навстречу нам спешили первые робкие ручейки беженцев, которые, навьючив свой нехитрый скарб на ручные тележки, или взвалив его горой на телегу, в которую была впряжена единственная в семье ледащая лошаденка, торопились убраться вглубь страны подальше от надвигающейся опасности. Но чем ближе мы оказывались к месту нашего назначения, тем полноводнее становился этот людской поток. А в одну сторону с нами катились войска: маршировали туркаполи и бойцы из маршальских орденов, нестройными рядами тянулись ополченцы. Краем дороги пробирались ватаги наемников да сорвиголов, решивших поискать счастья во время войны. Вдоль дорог стояли наспех выстроенные заставы с боевыми братьями Ордена Бедных Братьев Святого Симеона; их же разъезды сновали туда-сюда. Иногда им в помощь территории патрулировали братья госпитальерских орденов и Ордена Братьев Пустынных Земель. Вот последних мы старались объезжать дальней дорогой из-за того, что натворили в Бертрое и Виане. Нам неизвестно было, пошли ли дальше по эстафете сведения о том, что случилось, и разыскивают ли Агнесс в этих землях Союза.

В итоге, чем больше мы приближались к Лорили, тем тревожнее становилось, тем сильнее осторожничали. Не раз и не два по пути была проверка документов, и каждый раз у меня душа замирала; казалось, что вот-вот нас всех вместе опознают, или одну Агнесс.

Мы ехали, а на дорогах все более или менее было спокойно. Но иногда наймиты нет-нет, да отваживались заглядывать в попадающиеся им пути крестьянские дома. И тогда, если поблизости не оказывалось орденского разъезда, брали из вещей или съестных припасов все, что хотели. Однако это еще было малым лихом. Хуже когда попадались другие — отчаянные вояки, не знающие удержу, которые хватали не только скарб, но и ссильничали жен дочерей. А если мужик вступался, могли и на клинки поднять, а чтобы скрыть свои следы подпустить в дом красного петуха.

Правда, боевые орденские патрули недаром свой хлеб ели. Они отлавливали мародеров, вздергивали без суда и следствия на первом же суку, а после оставляли в назидание другим. Мы таких 'пугал' достаточно по пути навидались. Но чем ближе подъезжали к побережью, тем чаще на нашем пути встречались следы бесчинств мародерствующих наймитов. Первые шрамы войны всегда наносились своими же руками.

Не знаю, кто старался свои союзные, выжигая территории вглубь и заранее готовясь, чтобы захватчики шли по опустошенным землям или нурбанские гулямы, однако Лориль встретила нас заревом пожарищ, клубами дыма и гарью. Сырой промозглый ветер, задувая со стороны моря, приносил с собой редкие колючие снежинки вместе с запахом морской травы, выброшенной на берег вчерашним штормом. Но и он не мог перебить тяжелый дух погоревших селений и деревень, что встречались на пути, пока мы пробирались вдоль побережья до монастырской обители. Тяжелое февральское небо, словно предчувствуя уход зимы, хмурилось все сильнее и обещало разразиться последним в этом году снегом. Весна на побережье должна была вот-вот начаться, но все откладывала свой приход, будто бы оправдывалась календарем. Земля уже успела скинуть с себя снежное покрывало, но еще не переоделась в зеленый наряд, и поэтому пыталась стыдливо спрятать свою наготу за прошлогодней жухлой травой.

Нам жительницам центральных провинций, где в это время дети еще вовсю катались на санках, а взрослые торопились по своим делам, попутно ругая проклятущие морозы, которые в этом году ударяли, конечно же, сильнее чем в прошлом, было крайне непривычно видеть даже такие робкие признаки приближающегося тепла. А вот, по мнению еще не сбежавших от надвигающейся войны приморских жителей, весна затягивала с приходом.

По кривой, миновав Каварро, возле стен которого в подготовке к войне лихорадочно кипела жизнь, мы наконец-то прибыли в монастырь Святой Элионы Смиренной. Обитель стояла на холме, и ее высокие стены было видно издалека. Казалось, они непреступной преградой встанут на пути любого, но мы-то понимали, что без рук обороняющих, они не способны противостоять захватчикам, и даже, скорее всего, способны стать западней для укрывшихся за ними.

Вход, ведущий в монастырь, отыскался с западной стороны, для этого нам пришлось объехать практически вокруг стены и, спешившись, провести лошадей по узкой тропочке над обрывом, где внизу под ногами с шумом бились о берег морские волны. Вместо привычных ворот входом служила невысокая дверь, укрепленная металлическими полосами. Нам пришлось долго стучать, прежде чем в зарешеченном окошечке показалось чье-то недовольное лицо.

— Мы сестры из Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской прибыли к вам по поручению нашей настоятельницы, — поспешила пояснить я, дабы его не захлопнули перед носом. Иначе потом придется еще долго колотить, добиваясь, чтоб нас хотя бы выслушали.

В ответ только буркнули: 'Ждите', — и, закрыв окошко с громким стуком, оставили стоять на холодном ветру.

Прошло не менее получаса, прежде чем нам открыли снова. За это время мы успели продрогнуть до костей, а Агнесс и вовсе до зубовного стука. Ее пришлось оттеснить к самой стене, кое-как спрятав от стихии за лошадьми.

Беззубая старуха в таком же ветхом, как и она сама монашеском одеянии из серой некрашеной шерсти отворила дверь, и только убедившись, что мы действительно сестры и приехали одни без сопровождения мужчин, пропустила нас внутрь. Кое-как проведя упирающихся коней сквозь узкий и низкий ход, мы наконец-то оказались во внешнем дворе обители. Нас тут же украдкой принялись разглядывать убирающиеся тут же сестры и послушницы. На миг другой даже показались любопытствующие лица в узких окон келий и из-за парапета внутренней стены, что дополнительно закрывала собор и жилые корпуса.

Тем временем старуха, не говоря ни слова, повела нас в длинный сарай, который временно должен был стать конюшней. Она грозно стояла и наблюдала за нами, пока распрягали коней, ставили их в импровизированные стойла и снимали переметные сумки. В общем, следила, не отводя глаз, словно мы были вражескими лазутчиками на союзных землях. А едва управились, так же не проронив ни звука, она махнула нам рукой, мол, за мной и бодро заковыляла в пристроенный к внешней стене флигель.

Там, под точно таким де неусыпным надзором, нас вселили, роздали постели, подали постную кашу на воде и сухие лепешки, а после закрыли на замок, оставив одних во всем здании.

— Ничего себе, теплый приемчик! — выдохнула Герта, слыша, как старуха натужно проворачивает ключ в замке. Тот, явно не смазанный со времен образования Союза нещадно скрипел, пощелкивая шестернями. — Эти элионитские курицы совсем на уединении помешались, раз даже от сестер по Вере отгораживаются!

— У них всегда так, — заметила Юза, с подозрением разглядывая содержимое мисок. — С нами ни одна сестра разговаривать не будет, вернее не должна, пока их настоятельница разрешит.

— А как же с ними общаться? Неужели знаками? — удивленно захлопала глазами Агнесс.

До этого девочка оглядывалась по сторонам: попробовала на мягкость матрас на топчане, попыталась даже, привстав на цыпочки, выглянуть в зарешеченное окошечко, а теперь в недоумении уставилась на нас.

— Нас что, всегда взаперти держать станут? — вопросы от нее посыпались один за другим.

— Да нет, — отмахнулась Юозапа. Похоже, среди нас сестра одна оказалась знатоком устава Орден Святой Элионы Смиренной.

Она оставила в покое миски с серым кашеобразным месивом, и теперь сосредоточенно рылась в своей седельной сумке.

— Через неделю, другую уже вовсю с нами перешептываться начнут, пока настоятельница не видит... Эх, хорошо что я запасливая! — и она с победным видом извлекла коляску кровяной колбасы.

— А как же до этого быть?! — кажется, девочку сильно потрясли порядки в этой обители.

— Посмотрим, — пожала я плечами. — Главное будет — узнать у настоятельницы, когда собираются вывозить отсюда сестер. А то если они промешкают — никому, ничего хорошего не светит.

Нас продержали взаперти до следующего утра, а наутро, когда отзвучал колокол, распускающий всех с первой молитвы, та же старуха отрыла дверь и жестом пояснила, чтобы двое из нас следовали за ней. Вызвались мы с Гертой. Каково же было изумление, когда она вместо того, чтобы вести к настоятельнице, потащила нас на конюшню и, вручив вилы, указала широким жестом — убирайте. Так же меня неприятно удивило то, что в яслях оказалось подопревшее сено и ни фунта овса. Естественно наши кони к подобному корму не коснулись.

— Сестра, вы что издеваетесь?! — взвыла Гертруда, тоже заметив подобное безобразие. — Жеребцов хотите нам попортить?!

Она ухватила пучок этого прелья и сунула бабке под нос.— Да один наш конь стоит дороже, чем вся ваша обитель вместе с сестрами! Они не могут питаться таким — им животы посворачивает! Если в бейлифате прознают, вас из кулька в рогожку вытряхнут, чтобы взамен этих купить!

Но старуха лишь скривилась, отпихнула от себя пук и вновь властно указала на вилы. Герта оглянулась на меня, ища поддержки.

— Насыпь последнее в торбы из наших запасов, — распорядилась я, — А мне, думаю, нужно заставить настоятельницу со мной потолковать.

Услышав, старуха встала крестом в дверях, ясно давая понять, что никуда меня не пустит. Тогда я, покачав головой, посоветовала:

— Если я захочу, то пройду, меня здесь сдержать некому. Так что лучше сами доложите.

От таких слов бабку перекосило. Разгневанно запыхтев, она с прищуром уставилась на меня. Но старшая сестра, увидев старухино сомнение, оторвалась от засыпки овса по торбам и рявкнула:

— Бегом! Одна нога здесь, другая там!

Бабка вздрогнула от неожиданности, еще раз кинув на нас полный ярости взгляд, неспешно развернулась и с величием папского легата в Великом посольстве заковыляла по направлению во внутренний двор обители.

Когда та отошла, чтобы уже не могла слышать нас, Герта заметила:

— Ой, чую я, нахлебаемся мы здесь. Чтобы заставить этих куриц предпринять что-нибудь для своего спасения лет пять потратить надо, — она повязала торбу на морду своему жеребцу первому. — Кушай, кушай миленький... — сестра ласково потрепала его за гриву. — Есфирь, а ты как думаешь?

Я неопределенно пожала плечами, потому как тоже чувствовала, что дела здесь пойдут не так, как нам хотелось бы. В последние дни моя подозрительность возросла до небес, я начинала опасаться каждого куста. К тому же письмо, что написала наша матушка местной настоятельнице, вызывало у меня сомнения. Вскрыть, не нарушив печати, у нас не получилось, оставалось лишь догадываться о его содержимом. Памятуя о дороге сюда и об увеличивающихся с каждым днем толпах беженцев, я понимала, что война не за горами. И от этого хотелось как можно скорее решить, как же быть дальше, узнать, что будет с обителью, и с нами заодно.

Уцелеть женскому монастырю там, где скоро разразятся самые жаркие сражения, дело немыслимое, сродни чуду из чудес. Пока мы ехали сюда, я оценивала местность, ее значение в обороне, важность, возможность удержания рубежей. А когда увидела обитель на холме, то окончательно пришла к выводу, что по своему расположению она и есть один из оплотов обороны, способный удержать этот участок побережья. При наличии рук защищающих ее, захватить стены, как и гавани расположенные у подножья холма, будет очень сложно. Монастырь занимает господствующую высоту, а значит, используя его как цитадель можно довольно легко удержать и прилегающие к нему земли. Небольшое расстояние меж ним и городом так же способствует, чтобы превратить его в форпост войск.