Именно эту темноту Лео знал в совершенстве. Она была его второй натурой.
Он встал, почувствовав, как позвоночник с лёгким хрустом принимает вертикаль. Гравитация. Враг и союзник. Она напоминала ему о реальности этого мира, о его неумолимой физичности.
Он посмотрел на схему "Биос-3" последний раз. Прекрасный, хрупкий, сложный мир. Сад, в котором забыли, что такое сорняки и мороз.
"Хорошо, — подумал он беззвучно. — Давай посмотрим, как ты выдержишь непогоду. Настоящую".
Он взял планшет и вышел, направляясь в конференц-зал, где его уже ждала Ева. Ждала, чтобы вместе начать вскрывать нарывы на идеально здоровом, казалось бы, теле её мира.
Конференц-зал был маленьким, изолированным кубом на минус втором этаже административного корпуса. Стеклянные стены могли становиться непрозрачными по команде, создавая эффект полной отрезанности от внешнего мира. Сейчас они были матово-белыми, пропуская лишь рассеянный свет. В центре стола плавала объёмная голограмма "Биос-3" — на этот раз не схема, а красивая, детализированная модель: купола, похожие на капли росы, зелёные массивы леса, синие нити рек.
Лео вошёл точно в назначенное время. Не на секунду раньше, не на секунду позже. Он кивком ответил на её короткое приветствие и занял место напротив. Между ними парила голограмма, словно планета, разделяющая два континента.
"Начнём с основ, — сказала Ева, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально и деловито. — Цель — создать симулятор кризисных ситуаций для тренировок команд и проверки устойчивости инфраструктуры. Не технических сбоев, их мы отрабатываем. Речь о ситуациях, где ключевым фактором становится человеческое поведение в условиях стресса, неопределённости и... этического выбора".
Она вызвала в воздух первый сценарий. "Сценарий "Альфа". В куполе "Флора-2" происходит неконтролируемое выделение фитотоксина из-за мутации ГМО-культуры. Система фильтрации повреждена профилактическими работами. Угроза — потеря уникальной коллекции растений и потенциальное заражение смежных секторов. Время на принятие решения — ограничено. Команда из трёх человек. Ваши действия?"
Лео несколько секунд молча смотрел на модель. Его взгляд был пустым, оценивающим. Не эмоций, а переменных.
"Вопрос первый, — сказал он наконец. Его голос был низким, без интонаций. — Каков психологический профиль команды? Лидер, конформист, бунтарь? Есть ли у кого-то личная привязанность к коллекции? Например, учёный, который выводил эти растения десять лет".
Ева замерла. Такой вопрос не значился в её подготовленных данных. "Мы... обычно исходим из стандартного, сбалансированного состава".
"Стандартного не бывает, — отрезал Лео. — В стрессовой ситуации стандарт разваливается, проявляется доминантный психотип. Если лидер — конформист, он будет ждать указаний свыше, пока яд не съест всё. Если бунтарь — может проигнорировать протокол избрания и предпринять неадекватные действия. Нужны персонализированные модели".
Он коснулся голограммы, и вокруг трёх условных фигурок появились круги с сухими психометрическими показателями: индекс ригидности, склонность к панике, коэффициент доверия к ИИ. "Без этого симуляция бесполезна. Это будет игра в поддавки".
Ева почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. Он снова всё усложняет, ломает отлаженный ход мыслей. Но вместе с раздражением пришло и холодное любопытство.
"Хорошо, — сказала она, меняя параметры на лету. — Допустим, лидер — перфекционист, эмоционально привязан к проекту. Второй — технократ, верит только данным. Третий — новичок, высокая тревожность".
Лео кивнул, как будто этого и ждал. "Тогда сценарий развивается так. Перфекционист впадает в ступор от угрозы потери своего "идеального" детища. Технократ требует больше данных, которых нет, и блокирует интуитивные решения. Новичок запаникует и совершит ошибку при попытке героического поступка. Вероятность потери всего купола и гибели минимум одного члена команды возрастает до восьмидесяти процентов. Ваш следующий вопрос?"
Он смотрел на неё через голограмму. Его взгляд был лишён вызова. Это был взгляд хирурга, указывающего на скрытую опухоль.
Ева откинулась на спинку кресла. Воздух в комнате казался гуще. "Вы... предлагаете учитывать неадекватность как данность? Как неизбежный фактор?"
"Я предлагаю учитывать человеческую природу, — поправил он. — То, что вы называете неадекватностью, в условиях крайнего стресса является нормой. Вы же не удивляетесь, что вода закипает при ста градусах. Это её свойство. Так и у людей есть свойства, которые проявляются под давлением. Игнорировать их — значит строить замок на песке и надеяться, что никогда не будет прилива".
Она замолчала, прогоняя в уме привычные, отполированные формулировки об эмпатической коммуникации и коллективном поиске решений. Они разбивались о ледяную логику его аргументов, как волны о гранит.
"Давайте следующий сценарий, — сказала она наконец, и в её голосе прозвучала не вызованная ею самой твёрдость. — "Сценарий "Бета". Внезапное отключение энергии в секторе с возвращёнными видами. Резервные системы не срабатывают из-за ранее незамеченной ошибки в ПО. Начинается падение температуры. Животные впадают в панику. Команда должна эвакуировать или стабилизировать ситуацию. Но есть нюанс: в соседнем, безопасном секторе находится группа школьников на экскурсии. Протокол требует сначала обеспечить безопасность людей, даже ценой потери образцов".
Лео не ответил сразу. Его пальцы снова задвигались в воздухе, перестраивая голограмму, выделяя тепловые карты, потоки энергии.
"И снова неправильная постановка, — произнёс он, и в его голосе впервые прозвучало что-то, отдалённо напоминающее усталость. — Вы создаёте искусственный этический конфликт: дети против животных. В реальном кризисе такого выбора нет".
"Почему?" — не поняла Ева.
"Потому что если система безопасности допускает одновременную угрозу и детям, и уникальным животным, значит, она уже полностью провалилась. Значит, команда столкнулась не с частным сбоем, а с системным коллапсом. В такой ситуации протоколы не работают. Срабатывают инстинкты и личная иерархия ценностей командира, того, кто в этот момент окажется способен принять удар на себя". Он посмотрел на неё. "Вы спросили в первый день на симпозиуме про границу. Вот она. Точка, где кончаются данные и инструкции, и начинается личный выбор. И ответственность за него. Ваша модель должна моделировать не выбор "А" или "Б", а сам момент этого... разрыва шаблона. Момент, когда человек понимает, что он один, и решает, кому дать шанс, а кого списать в убыток".
В комнате стало очень тихо. Гул систем жизнеобеспечения заглушался толстыми стенами. Ева смотрела на его неподвижное лицо и внезапно с абсолютной, пугающей ясностью представила его в кабине корабля, в темноте, пронизанной лишь аварийными огнями, когда на кону — жизни экипажа и миссия. Не абстрактную картинку, а конкретную тяжесть того решения.
Её раздражение испарилось. Осталось только леденящее, почти физическое понимание. Он не просто предлагал усложнить модель. Он предлагал встроить в неё чёрную дыру — зону неопределённости, где жила та самая "архаичная" реальность, от которой их общество так тщательно отгородилось.
"Мне... нужно это осмыслить, — честно сказала она, отводя взгляд от голограммы. — Ваши параметры. Ваша логика. Они... требуют пересмотра базовых допущений".
"На то он и стресс-тест, — сухо заметил Лео, поднимаясь. — Чтобы найти слабые места до того, как это сделает реальность. Время сессии истекло".
Он кивнул и вышел, оставив её наедине с парящей в воздухе красивой, но, как она теперь понимала, наивной моделью её идеального мира. Мира, который не был готов к тому, что в его математически выверенную гармонию может ворваться дикий, нелинейный хаос человеческой природы.
Ева не стала гасить голограмму. Она уставилась на неё, чувствуя, как в груди, рядом с остатками растерянности, разгорается тот самый холодный, острый азарт. Он был прав. Ужасно, кощунственно, откровенно прав. И она должна была научиться думать так же. Хотя бы для того, чтобы защитить этот хрупкий, прекрасный мир от тех бурь, которые он, Лео, видел насквозь.
Кабинет Марка напоминал стерильную операционную. Белые стены, мягкий, немерцающий свет, минимум мебели. Единственное "украшение" — большой панорамный экран, разбитый на сектора. На нём в реальном времени пульсировали графики, схемы, потоки данных. Это был пульт управления человеческими душами, или, по крайней мере, их видимыми, измеримыми проявлениями.
Марк сидел в эргономичном кресле с сенсорными подлокотниками. На основном секторе экрана отображались данные с завершившейся сессии Евы и Лео. Не содержание разговора — это было бы нарушением этики без их прямого согласия, — а метаданные: длительность, активность нейроинтерфейсов, частота обращения к базам данных, паттерны ввода. Косвенные признаки когнитивной деятельности.
Графики были... интересными. Первые двадцать минут: типичная картина для Евы — высокофокусная активность, чёткие, последовательные запросы. Активность Лео — низкая, почти фоновая, с редкими, но мощными всплесками. Затем, после определённой временной отметки, картина менялась. Активность Евы становилась хаотичнее, увеличилось количество отменённых действий, возросла частота пульса (данные с её фитнес-трекера, доступные в обезличенном виде). Активность Лео, наоборот, выровнялась, перейдя в режим устойчивой, интенсивной работы. Графики их взаимодействия с общей базой сценариев начали коррелировать.
Марк прищурился. Он мысленно представил диалог. Ева задаёт рамку. Лео взламывает её. Ева теряет равновесие, пытается найти новую точку опоры. Лео предоставляет её, но уже на своей территории. Не конфликт. Не конфронтация. Скорее... перетягивание каната, в процессе которого оба прилагают значительные усилия и, возможно, сдвигаются с исходных позиций.
"Адаптация через противостояние, — пробормотал Марк, делая голосовую заметку для будущего отчёта. — Субъект Б не принимает правила игры Субъекта А, но вовлекает его в свою, более сложную игру. Субъект А демонстрирует гибкость и способность к когнитивной перестройке. Пока в рамках профессиональной деятельности. Риск эскалации в личную сферу? Вероятность низкая, но требует наблюдения".
Он почувствовал странное, двойственное чувство. С одной стороны, его профессиональное "я" фиксировало успех. Лео не саботировал процесс, а активно, хоть и деструктивно, в нём участвовал. Ева не отступила, а включилась в вызов. Это был материал для оптимистичного вывода. С другой — в его груди копошился червь беспокойства. Они создавали что-то новое. Непротокольное. Их дуэт выпадал из всех стандартных схем "терапевт-пациент" или "куратор-подопечный". Они становились самостоятельной, плохо предсказуемой единицей.
В этот момент в углу экрана всплыл полупрозрачный флажок янтарного цвета. Уведомление от ядра "Каирос". Не тревога, а "внимание". Марк коснулся его.
Текст был краток: "Субъект Б. Обнаружены повторяющиеся нерегламентированные перемещения в буферной зоне Заповедника "Биос-3", сектор 7-Гамма. Отсутствие служебной необходимости. Контакты с гражданкой Ирмой С. (статус: резидент, минимальная интеграция). Частота: 3 раза за последние 10 дней. Рекомендовано: уточнение мотивации".
Сектор 7-Гамма. Домик отшельницы. Старуха, которая предпочитает жить воспоминаниями и, по слухам, бумажными книгами.
Марк откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы. Ирма. Он видел её досье. Философ по образованию, добровольно отказавшаяся от активной социальной рози, живущая на базовом обеспечении. "Мемориал", как она сама себя называла. Что могло связывать её с Лео? Не ностальгия по старому миру — Лео никогда в нём не жил. Тогда что? Общая позиция аутсайдеров? Возможность беседы без оценивающего взгляда системы?
Это было хуже, чем он думал. Лео не просто искал союзника в лице Евы внутри системы. Он искал (или нашёл) точку опоры вне её. В лице человека, который систему сознательно игнорировал. Это было уже не "валуном" в ручье. Это было создание альтернативной экосистемы. Ручей и тень на его берегу.
Профессиональное любопытство боролось с инстинктом контролёра. Часть его жаждала узнать, о чём они говорят. Что старая отшельница может дать человеку, видевшему обратную сторону космоса? Другая часть, та, что отвечала за стабильность, требовала действий. Изолировать этот контакт. Нейтрализовать его влияние.
Марк глубоко вдохнул. Нет. Поспешные действия уже привели к отказу Лео от терапии. Нужен тонкий подход. Он отправил в "Каирос" запрос: "Установить пассивное наблюдение за сектором 7-Гамма. Логировать частоту и продолжительность визитов Субъекта Б. Анализировать открытые коммуникационные каналы (если имеются). Без вмешательства. Цель — понять характер связи".
Ответ пришёл мгновенно: "Запрос принят. Режим наблюдения активирован. Приоритет: низкий".
Низкий приоритет. Система не видела в этом прямой угрозы. Но Марк, с его опытом психолога, знал: самые глубокие трещины возникают не от ударов, а от постоянного, почти незаметного давления. Ирма была таким давлением. Тихим, глухим напоминанием о мире, где не было "Каироса", меритократии и культового альтруизма. О мире, где человек мог быть просто одиноким — не как диагноз, а как состояние бытия.
Он погасил основной экран, оставив в поле зрения только янтарный флажок с уведомлением. Он будет напоминать. Напоминать, что его пациент, его сложный, ценный, опасный случай, постепенно выскальзывает из чисто профессионального поля в нечто иное. В нечто, что Марк, со всей своей научной рациональностью, не мог до конца ни определить, ни контролировать.
Бег был медитацией и пыткой одновременно. Ровная синтетическая дорожка, проложенная по самому краю буферной зоны заповедника, вилась между стройными стволами биомодифицированных сосен и диким подростком старого леса. Воздух пахёл озоном после утренней очистки и сырой землёй — настоящей, не из гидропонных матов.
Лео двигался размеренным, экономичным шагом, каким бегал по круговой дорожке на станции "Возвращение". Там не было гравитации, чтобы давить на суставы, но там было чувство замкнутого пространства, от которого бег становился навязчивой потребностью. Здесь же каждое приземление стопы отдавалось глухим ударом по позвоночнику, напоминая о весе тела, о притяжении планеты, о его нынешней пленённости.
Мысли, отточенные и острые во время сессии, теперь кружились в голове, как щепки в водовороте. Ева. Она была сильнее, чем он предполагал. Не просто компетентный администратор, а мыслитель, способный на мгновенное переформатирование. Он видел момент, когда его слова о "разрыве шаблона" достигли цели — её взгляд стал отстранённым, внутренним, она ушла в себя, чтобы заново собрать разбитую картину мира. Это был признак настоящего ума. Не того, что защищает свои догмы, а того, что способен их пересмотреть под давлением фактов.
Но в этом и заключалось её "слепое пятно". Она верила в исправимость, в оптимизацию. В то, что, найдя правильные параметры и построив точную модель, можно избежать катастрофы. Она искала способ встроить хаос в свою гармоничную систему, чтобы обезвредить его. Как вакцину. Она не понимала, а может, не хотела понимать, что сам этот хаос — не внешняя угроза, а часть основы. Что тень — не отсутствие света, а его неотъемлемое свойство. Что можно смоделировать панику, но невозможно смоделировать тот миг абсолютной, леденящей тишины в душе, когда принимаешь решение обречь одного на смерть ради шанса для других.
