...не повод для знакомства

Окажись она тогда не девочкой нецелованной, а хоть мало-мальски опытной в человеческих отношениях девушкой, она не кинулась бы в этот омут с головой. Не опьянил бы один его взгляд, если бы и раньше парни обращали на нее внимание. Она была бы готова к таким взглядам, она умела бы им противостоять. Может быть, пококетничала бы немножко, на том бы и закончился, не начавшись, ее страшный роман... Но откуда у нее мог взяться опыт, если она впервые в жизни пошла в кино с подружкой только в восемнадцать лет! И то на дневной сеанс... Откуда ей было набраться опыта в такой семье, под неусыпным надзором истерически оголтелой, помешанной на теме греховности матери?!

Потом, когда наконец разобралась, что к чему, было уже поздно. Очень поздно... И уже ничего нельзя было изменить. Сколько раз она пыталась порвать грязную связь, оставить в прошлом этого мерзавца! Но никогда не доставало мужества довести дело до конца. То сама ломалась, не в силах сопротивляться натиску негодяя, то становилась жертвой обстоятельств. Как бы то ни было, но каждый раз она оставалась с Владом.

Ведь решилась же она после смерти родителей и сестры покончить с предателем. И сдержала бы данное себе слово. Но, увидев его распластавшимся на асфальте, совершенно беспомощным, с покалеченными ногами, не смогла уйти, не сумела добить его своей черствостью... Да — гад, да — подлец, негодяй, сволочь, но сейчас эта сволочь валялась на земле у ее ног и не могла подняться без Тамариной помощи. Котенка брошенного жалко, а тут — человек, да и не совсем чужой — разве могла она развернуться и уйти?!

Потом жалела... Сколько можно жалеть его, когда же она себя-то пожалеет?! Ведь этот негодяй, воспользовавшись своей немощностью, еще больше привязал ее к себе. Стал требовать ежедневных свиданий, даже квартиру снял для этих целей. Вернее, сначала он настаивал, чтобы они встречались в ее новой квартире — мол, родителей у тебя больше нет, прятаться не от кого — зачем зря деньги переводить на аренду? Отправь ребенка погулять, а мы тут пока покувыркаемся... Пожалуй, впервые в жизни Тамаре удалось настоять на своем и в ее доме он до сих пор так и не был ни разу. Зато отказаться от ежедневных свиданий оказалось очень непросто. Когда Тома твердо говорила "Нет", Влад начинал хныкать, как малое дитя, жаловаться на свои больные ноги, каждый раз давя на жалость: мол, кому я, калека, нужен? а ты — моя женщина, ты обязана быть со мной... Был противен, несносен, совершенно отвратителен, но умудрялся нытьем добиться своего.

И тем не менее ей удалось сократить количество свиданий. Сколько стонов ей приходится выслушивать от него при каждой встрече! Цель одна — разжалобить, выпросить незапланированный визит. Но теперь она стала сильнее. Пусть ей пока не удавалось отстоять свою свободу, но она к ней уже близка, очень близка...

Дверь долго не открывали. Наконец послышались неверные шаги — Влад теперь ходил очень своеобразно, тяжело опираясь на тросточку.

— О! Привет! А чего ты звонишь? У тебя же есть ключ, — и, увидев в протянутой руке одинокий ключик, продолжил: — Что, замок заело?

Тома молча положила ключ в раскрытую ладонь и прошла в комнату. Остановилась посередине, стала оглядываться по сторонам, будто ища кого-то. Или просто не знала, куда себя девать — то ли в кресло, то ли на диван. А может, лучше все выложить стоя, что б быстрее?..

Так и не успела принять решение. Влад подковылял сзади, обхватил одной рукой за талию, уткнулся носом в шею, согнувшись при этом в три погибели:

— Маленький мой, я так соскучился, — а руки уже зашарили, вытягивая блузку из под брюк. — Опять ты в брюках! Знаешь же, я не люблю женщин в брюках.

Тома с трудом оторвала от себя его руку. Теперь бороться с Владом было немного легче — ведь одна рука постоянно занята тростью.

— Мне глубоко фиолетово, что ты любишь. И не лезь ко мне. Сегодня ничего не будет. Сегодня мы будем только говорить...

Подошла к окну, переводя дыхание перед серьезным разговором. Повернуться к Владу не рискнула, осталась стоять лицом к окну. Так и заговорила в пустоту:

— Влад, я должна сообщить тебе кое-что. Мне много лет, у меня растет сын... Я отдала тебе не один год своей жизни, но нашим отношениям пришел конец. И поэтому мне больше не нужен ключ. Я встретила хорошего человека, который хочет на мне жениться... В общем, Влад, я выхожу замуж.

Лишь выдав заранее приготовленную тираду на одном дыхании, боясь сбиться, резко повернулась. Влад застыл в двух шагах от нее, там, где и застало его страшное известие. Несколько мгновений не мог двигаться, голос тоже не работал. Потом вышел из состояния ступора, спросил неприветливо:

— Это что, шутка юмора такая?

Вот теперь, услышав так хорошо знакомые устрашающие нотки, Тома успокоилась. Весь день поджилки тряслись от предвкушения последней встречи с мерзавцем, а услышав его грозный голос, успокоилась. Да кто он такой, с какой стати она должна бояться эту мразь?! Ответила дерзко, даже весело:

— Нет, Каминский, это не шутка. Хватит, я свое отбарабанила. Сколько я могу тебя обслуживать? Поищи-ка замену мне, дружок. А еще лучше, отправляйся-ка ты к жене и блюди супружескую верность. А я выхожу замуж!

— Я не понял, ты таким образом решила меня шантажировать, чтобы я развелся с Любкой и женился на тебе?

Тома расхохоталась. Она смеялась так заразительно и в то же время издевательски, что Владу захотелось ее немедленно придушить. Он заорал:

— Замолчи! Заткнись!!!

А Тома хохотала все громче. Из глаз потекли слезы, и она совершенно по-детски утирала их маленькими кулачками. Ее невероятно веселил вид взбесившегося Влада. Наконец, отсмеявшись, она ответила:

— Ты слишком самоуверен, Каминский! Я тебе уже сто раз говорила — ты мне даром не нужен, обуза! А уж чтобы я ради тебя такие комбинации строила! — она еще раз хихикнула и добавила уже серьезнее: — Нет, Влад, я действительно выхожу замуж.

Белый от бешенства Влад спросил с нескрываемой издевкой:

— И что же, ты действительно думаешь, что я соглашусь делить тебя с каким-то посторонним мужиком?! Наивная!

— Нет, Каминский, ты не совсем правильно понял. Я выхожу замуж. Замуж, понимаешь? Это когда женщина спит только с одним мужчиной — со своим мужем. А тебе не придется меня ни с кем делить — я просто исчезну из твоей жизни. Так что не я наивна, а ты, дружок...

— Не смей называть меня дружком! — Влад заверещал, как свинья на бойне. Тамара поморщилась, как от зубной боли:

— А и правда, какой ты дружок? Ты — сволочь, подонок и мразь. Думаешь, я не понимаю, чего ты так бесишься?! Тебе же Любка твоя не дает, ей здоровых кобелей хватает. А ты, калеченный, на хрен никому не нужен, а "динь-динь"-то хочется. А кто тебе еще даст, как не я, дура забитая? Ты мне своим чувством долга печенку проел, пользуешься моей жалостливостью. Да только всему приходит конец, даже моему терпению. Так что — чао, бамбино! С сегодняшнего дня я тебе ничего не должна. А еще знаешь что я хотела сказать тебе все эти годы? Пошел ты к едреной бабушке, кобель хренов!

Хотела было выскочить из квартиры так же резво, как и выдала тираду, носимую в себе много лет, да не вышло — Влад преградил дорогу тростью:

— И далеко ль ты собралась? Ты что ж думаешь, я вот так запросто отдам тебя другому мужику? Нет, милая, запросто не получится. Сначала я побеседую с твоим женишком, живописую ему наши с тобой приключения. Во всем цвете передам, как трахал тебя в машине и в лесу, на стройках да пустырях. Не поможет — Юрочке расскажу, пусть готовиться сынок к взрослой жизни на славных мамочкиных подвигах. А этого мало покажется, так я ведь и к свадебному алтарю подойти не побрезгую в самый ответственный момент. Представляешь, как гости заслушаются? А я им, чтоб не заскучали, еще и привру, как мы тебя всей ротой трахали на базе, как мужики по второму кругу в очередь становились. Я ведь на выдумки мастак, ты сама знаешь. Например, можно развить тему любви втроем, да хоть с Витькой Нетесовым, он подтвердит. А что б повкуснее было, перенесем место действия, скажем, на остановку общественного транспорта в час пик. Как тебе такая идейка? Что скажешь? Или думаешь, я на такое не способен?!

Веселье с Тамары как ветром сдуло, по лицу поползли красные пятна. От такой грязи в ушах появился противный писк, сердце было готово выскочить из груди. От желания немедленно убить подонка перехватило горло. Постояла минуту, привела в порядок чувства, сжав их все в кулак. Ответила неожиданно спокойно и покорно:

— Способен. Я хорошо знаю, на что ты способен.

— Вот и умница, — Влад убрал трость, подковылял к Тамаре, вновь облапил свободной рукой. — Давай не будем ссориться. Ты же знаешь, что я тебя люблю. А с Любкой я разведусь, потерпи еще немного...

Сжав зубы, Тамара позволила ему раздеть себя, послушно подошла к кровати, села:

— Ложись. Я сегодня буду сверху.

Влад, самоуверенно осклабившись, лег, аккуратно прислонив к стене тросточку. Приготовился к блаженству, довольный собой — как здорово ему удалось усмирить бунтарку! Монстр, как пионер, в полной боевой готовности прижался к слегка обрюзгшему Владову животу. Тамара погладила его, отвела вниз, к самой простыне и занесла одну ногу над Владом, собираясь принять позу наездницы, да промахнулась, с силой опустив колено на причинное место. Влад охнул сдавленно, а Тома, резко выбросив вперед руку, схватила трость, прижала ею шею мерзавца к подушке и давай вертеться на коленке, давя проклятого Монстра, со всей силой вмазывая его в простынь. Влад хрипел, но вырваться от разъяренной женщины не мог — мало того, что был позорно пригвозджен к подушке, так и адская боль сковала тело, свела судорогой все члены. А Тома вошла в раж, готовая убить, наконец, подлеца, все давила и давила, приговаривая:

— Я знаю, на что ты способен, мразь! Только отныне ты не будешь способен ни на что. Теперь ты — медуза, суфле аморфное. Отныне ты не только калека, а еще и импотент. Мразь, дерьмо...

Порыв ненависти остыл. Отбросив подальше трость, Тома встала с растерзанного Влада:

— Убедил, урод. Я не выйду замуж. Да только вряд ли тебе от этого станет легче. Тебе-то меня теперь все равно не видать. Да и не нужна я тебе больше. Тебе теперь никто не нужен. И ты никому не нужен, размазня. Ползи за своей тросточкой, змея подколодная, а я погляжу, как ты будешь на полу извиваться. Только на помощь не рассчитывай.

Влад не отвечал, только тихо стонал на кровати. Тамара не спеша оделась, тщательно привела себя в порядок, не обращая внимания на его стоны. И только в дверях спросила:

— Что, козел, доктора вызвать? Так я дверь не буду закрывать, а то ж ты, гнида, не доползешь. Будь здоров, дружок! Привет супруге.

Аметист

Настроение преотвратное, если не сказать больше. И сказал бы, да слова подходящего не знает, каким можно было бы охарактеризовать его нынешнее моральное состояние.

Пожалуй, впервые в жизни Сашкой овладела настоящая депрессия. От кабаков и кабацких шлюшек сводило челюсти. Дома находиться он также не мог — после последних событий ему стало там особенно неуютно...

Ксюта сделала аборт. Он, как и обещал, организовал сие малорадостное мероприятие в лучшем виде: хорошая клиника, наркоз, уход на высшем уровне. Не забыл и о моральном ущербе, отстегнул три штуки зеленых за причиненные страдания. Сумма для него плевая, для Ксюты же — манна небесная. Неизвестно, что творилось в ее темной душе, но, судя по всему, уходить со службы она не собиралась. Больше того, похоже, ей понравилась столь ощутимая компенсационная выплата, и она всерьез озаботилась подобным способом добычи средств для существования семьи.

Теперь она не пряталась по вечерам в своей каморке, как раньше. Нынче она стала поджидать возвращения хозяина домой. Видимо, некоторую сумму из тех денег она потратила на себя, и теперь появлялась пред светлы Сашкины очи уже не в набившем оскомину черном форменном платье, а в пестрых китайско-турецких безвкусных костюмах чудовищного покроя. На грубом лице землистого цвета до неприличия вызывающе пылали губы экзотического апельсинового оттенка. Завершающим штрихом к очаровательному портрету домработницы были туфли на высоченном тонком каблуке (почему-то зеленые), на которых Ксюта передвигалась совершенно неуклюже, не умея до конца разогнуть колени. При этом она была похожа на этакий симбиоз кенгуру с цаплей, но, не догадываясь о том, какие чувства вызывает у хозяина, то так, то этак старалась максимально сексуально наклониться, вильнуть попкой или случайно выставить в разрез юбки ножку. О том, что женская ножка с неудаленной густой растительностью выглядит крайне отвратительно, бедная Ксюта даже не догадывалась...

Сашка делал вид, что не замечает ее навязчивых виражей вокруг его персоны, старательно уткнувшись взглядом в очередную книгу. Продефилировав несколько раз мимо хозяина и не дождавшись желанной реакции, Ксюта обращалась к нему с каким-нибудь незамысловатым вопросом типа "А что й то Вы читаете, Александр Филиппович? Наверное, сильно книжка интересная?". Аметиста слегка подташнивало от запаха дешевой туалетной воды "а-ля франсе", от всего ее нелепого вида, от примитивного заигрывания. И если раньше она периодически возбуждала в нем некоторые желания своим крепким, пахнущим мылом телом, то теперь, похожая на ярмарочную зазывалу, скорее отталкивала от себя его взор, вызывая стойкое отвращение. Он уже давно жалел, что в минуту слабости, когда узнал об ее интересном положении, пообещал, что не будет возражать против дальнейшего ее пребывания в своем доме. Тогда он мало думал о будущем, больше заботясь о том, как в данный момент избежать сложностей из-за возможного появления нежеланного наследника. В тот момент он мог ей наобещать много чего, лишь бы решить проблему. В глубине души-то он надеялся, что после аборта Ксюте самой не захочется оставаться у обманувшего ее многообещающие планы хозяина. Ан нет, его надежды не сбылись. Больше того, похоже, ситуация вообще выходила из-под контроля. Хотелось отправить ее восвояси, не видеть и не вспоминать о ее существовании. Да неудобно было нарушать данное слово...

Домой идти не хотелось. В кабак — тоже... Аметист до позднего вечера сидел в рабочем кабинете, тупо раскладывая пасьянс на мониторе компьютера. Игра ему совсем не нравилась, скорее раздражала своим однообразием, зато хорошо отвлекала от мрачных мыслей.

Сашка никогда в жизни не задумывался о самоубийстве. Нет, зачем же столь уж радикально решать проблемы? Он слишком любил себя и жизнь, чтобы поступать так неразумно с собственным телом. И, наверное, душой. Ведь есть же кто-то или что-то, управляющее этим миром извне? И не может быть, чтобы со смертью тела все прекращалось. Не может быть, чтобы там был просто мрак! Несмотря ни на что, Санька оставался непримиримым оптимистом.

А уж коли он оптимист, он должен найти выход из любого тупика. Все надоело — это плохо. Жизнь не радует — еще хуже. Надо что-то делать, надо на что-то решаться...

Что его беспокоит больше всего? По крайней мере в сей момент? На этот вопрос ответить нетрудно: Ксюта. Ксюта — номер один по доставлению ему неприятных ощущений. Он оказался ее заложником в собственном доме. А дамочка, похоже, наглеет... Если раньше, походив вокруг него кругами, несолоно хлебавши возвращалась в свою конуру, то последнее время так и норовит коснуться хозяина крутым бедром, или положить свою большую грубую, неухоженную ладонь с обломанными ногтями поверх изнеженной, наманикюренной Сашкиной ручки. То ли денег еще хочет, то ли вдруг после аборта в ней таки проснулась чувственность — так или иначе, но видеть сию барышню в своем доме ему категорически не хотелось. В то же время, Сашка не любил нарушать данное слово. Как быть?