В Мягких Полях водилась живность. Странно подумать, что кому-то захочется жить на тонком слое травы, стелящейся поверх гиблой трясины. Однако всяческих тварей здесь обитало предостаточно. Трещала саранча, жужжали оводы, вились над головами москиты. Квакали, надувая щеки, жабы. Они отличались по цвету от лесных и не вызывали суеверного ужаса, но на всякий случай воины старались обходить их стороной. А вот жабы ничуть не боялись северной пехоты — сидели себе, таращились на людей, раздували пузыри. Встречались зайцы. Неведомо зачем забегали из леса вглубь болота, носились по траве зигзагами, замирали, навострив уши. Одного них кайр Джемис подстрелил из лука. Пару секунд проводил несущуюся цель, затем выпустил стрелу. За миг до выстрела заяц нырнул в густую траву и пропал из виду, но кайр точно предсказал его движение. Серый пес кайра помчался туда, размахивая хвостом, и принес в зубах заячью тушку. Это был, на взгляд Эрвина, единственный успех нынешнего дня.
В Полях, конечно, водились и змеи. Колемон сказал, что ползучие твари — главная опасность в Мягких Полях, не считая самой топи. Их есть два вида. Черные змеи зовутся вдовьими лентами или просто вдовушками. Они живут над глубиной и редко встречаются на отмели — это, вроде как, хорошо. Они блестят, и из-за смоляного цвета шкуры заметны в траве — это тоже хорошо. Плохо то, что укус вдовушки смертелен.
Зеленых змей называют зайцеедками либо зеленками. Эти как раз обожают отмели — они устраивают засады и атакуют внезапно и молниеносно. Их яд не может убить человека, но вызывает мучительную боль и паралич.
Для защиты от змей впереди отряда шли двое греев в высоких сапогах, один шевелил траву копьем и распугивал тварей, а другой держал наготове хлыст, чтобы убить змею, если она вдруг решит напасть, а не убраться с дороги. За полдня они спугнули шесть зайцеедок, но одну проглядели. Змея лежала в траве, пока отряд проходил в шаге от нее. Кайр Фредерик задел ее хвост, и зеленка атаковала — впилась под колено, выше голенища. Кайр мигом выхватил меч и разрубил ее надвое. Потом, недолго думая, рассек себе ногу в месте укуса. Кровь, смешанная с ядом, имела жуткий бурый оттенок. Передавив голень по сторонам укуса и позволив грязной крови стечь, воин избавился от яда, но, как оказалось, не полностью. Скоро нога онемела и стала твердой, как бревно.
— Я смогу идти, — убеждал соратников Фредерик. — Это все равно, что на костыле.
Однако вскоре он упал и не смог подняться. Его погрузили на носилки, тащить раненого поручили тем двум греям, что прозевали змею.
— От яда зайцеедки нет снадобья, — сказал белобородый охотник. — Просто терпеть нужно. Помереть не помрешь, но достанется — будь здоров. А делать нечего, терпи.
Фредерик и терпел. Обливался потом, скрипел зубами, дергался в судорогах. Когда находил в себе силы сказать хоть слово, принимался проклинать невнимательных пехотинцев. В авангарде теперь шли не двое, а четверо: кайр Освальд с тройкой своих белокурых греев.
Именно Освальд первым увидел врага.
Безопасная отмель была узка, и отряд двигался цепочкой, растянувшись в длину. По обе стороны стелилось роскошное зеленое поле. Многолетняя трава-сеточница переплеталась так плотно, что жижа нигде не проглядывала сквозь изумрудный ковер. Болото казалось изобильным и благодатным лугом. Отпусти коней — будет им невиданный праздник, раздолье!
Лишь один тревожный знак указывал на то, что места вокруг — гиблые. В них не росло ни одного дерева. Оглянись — увидишь густой лес позади, в паре миль. Посмотри вперед — и вдали заметишь крохотную рощицу. А в стороны на много миль — ни единого деревца. Так не бывает в обычных степях.
Перевалило за полдень. Кайр Фредерик стонал на носилках, Филипп Лоуферт бурчал под нос, жужжал овод, прицепившийся к Дождю, от головы отряда доносились порою отрывистые щелчки хлыста. Эрвин глядел под ноги. Он был уверен, что все равно не успеет заметить предназначенную ему змею. Но если смотришь вниз, то не видишь, какое отвратительно большое расстояние еще предстоит пройти... И вдруг раздался возглас кайра Освальда:
— Тревога! Зверь.
— Какой зверь? — крикнул Теобарт.
— Большой... — Освальд помедлил. — Быть не может!
Эрвин пригляделся: темный силуэт двигался им навстречу вдоль отмели. Массивная туша покачивалась из стороны в сторону при каждом шаге. Голова была уродлива и угловата, что-то торчало из нее.
— Это клыкан! — сказал Кид. — Вот же забрался!
— В болоте? Откуда он здесь?!
Это звучало как глупая шутка: клыкан — огромная зверюга, крупнее и тяжелее быка. Что ему делать в топи? Но животное приблизилось еще, и сомнения отпали. Клыкан остановился на середине отмели шагах в трехста от людей. Его широченная грудь, спина и округлые бока были укрыты пластинчатым панцирем, весьма похожим на рыцарский доспех. На голове торчали три рога — два вперед, центральный вверх. Вдоль хребта также щетинились заостренные костяные наросты. Толстые и короткие лапы вдавливались глубоко в траву. Зверь как будто уменьшался в росте с каждой секундой. Он проваливается! — сообразил Эрвин. Ему нельзя стоять на месте!
Это понимал и сам клыкан. Однако дорогу к суше ему преграждал большой отряд людей и животных. Зверь помедлил еще пару вдохов — и решился. Набычился, опустил голову, тараном выставив рога, и двинулся к людям, набирая скорость.
— В стороны! — распорядился Теобарт. — Прижмитесь к краям отмели, освободите ему дорогу!
Люди отступили с пути зверя — осторожно, чтобы не сойти с желтой травы на изумрудную. Эрвин потянул Дождя, и жеребец заартачился. Уперся копытами, фыркнул, встряхнул гривой. Тьма! Только не сейчас!
Клыкан разгонялся медленно, как тяжелый всадник. Он шел напролом, рассчитывая протаранить группу людей и прорваться к лесу. Зверь прекрасно различал отмель и держался ее середины. Отряд стоял прямо у него на пути.
— Давай же! Ну! Ну!
Эрвин тянул жеребца, но тот упирался, всхрапывая и зыркая на клыкана. Дождь — боевой конь, в его крови — скакать навстречу врагу или от него, но не в сторону. Фланговые маневры всегда трудно даются кавалерии.
Послышался лязг металла, деревянный скрип. Воины выхватывали мечи, поднимали копья, взводили арбалеты. Зверь был на расстоянии прямого выстрела и двигался галопом. Сеть ходила ходуном от его шагов. Он весил под две тысячи фунтов — штурмовой таран, способный выбить самые прочные ворота!
— Не стреляйте, толку не будет! — кричали следопыты. — Только разозлите зверя. Лучше уйдите с дороги! Мой лорд, в сторону, скорее!
Внезапно Эрвин понял, что он и вороной Дождь — единственные преграды, оставшиеся на пути клыкана. Остальной отряд уже прижался к краям топи.
— Проклятый упрямец!
Эрвин выхватил меч и плашмя стеганул Дождя по крупу. Тот вздрогнул, напрягся — и развернулся навстречу зверю, готовясь пойти в атаку. Бесстрашие коня, столь ценное на поле боя, сейчас обрекало его на смерть. Клыкан увидел Дождя и счел его препятствием. Рогатая башка зверя нацелилась в грудь жеребцу.
— Защитите лорда!
Восемь воинов подбежали к Эрвину.
— Оставьте коня, милорд! Спасайтесь!
Они выстроились двойной шеренгой между лордом и зверем: передние выставили копья, задние обнажили мечи. Смешная защита! Клинки разве что поцарапают панцирь зверя!
Сработали арбалеты. Болты прожужжали в воздухе, несколько щелчков обозначили попадания. Клыкан даже не вздрогнул, не сбился с галопа. До него оставалось полсотни ярдов. Было слышно, как он всхрапывает на ходу.
— Бросьте чертова жеребца! — крикнул капитан и метнулся к Эрвину — очевидно, с намерением вырвать у него поводья.
Бросить коня на погибель?! Ну, уж нет!
Эрвин прыгнул в седло и ударил Дождя каблуками. Жеребец радостно сорвался с места — навстречу врагу. Лобовая атака — привычный, понятный ему маневр. Но Эрвин рванул влево, уводя коня с центра отмели. Дождь подчинился, шатнулся в сторону, вклинился меж арбалетчиков, замерших на краю топи. Травяная сеть угрожающе прогнулась под копытами. Эрвин поспешно выпрыгнул из седла, шлепнулся на колени, но сумел удержать поводья. Потеряв всадника, жеребец остановился.
— Тихо, мой лорд! — шепнул Кид, оказавшийся рядом. — Молчите. Не шумите.
Клыкан помчался сквозь замерший отряд.
Сейчас он протаранит Дождя, — успел подумать Эрвин. Но зверь потерял интерес к жеребцу, едва тот убрался с дороги. Клыкан скакал строго по центру отмели. Плечевые пластины панциря мерно шатались взад-вперед. Ноздри отрывисто выбрасывали воздух: фрр! Фрр! Фрр! Травяной ковер плясал под зверем и расходился волнами. Два нижних рога твердо глядели вперед, как рыцарское копье на турнире, и лишь теперь Эрвин понял, что это и не рога вовсе, а жуткие гигантские клыки, торчащие из пасти.
Зверь пронесся так близко, что Эрвин разглядел и два болта, застрявших в грудном панцире, и бородавку у глаза, и пятна лишайника на брюхе. А хвост у клыкана оказался комично куцым — хлыстик, а не хвост. Эрвин перевел дух, услышал, как выдохнули арбалетчики, опуская оружие.
И тогда один из ослов в конце колонны глухо заревел, а клыкан мигом повернул и ударил его рогами. Несчастное животное отлетело далеко за край отмели, шлепнулось на сеть, судорожно забилось. Копыта продрали траву, хлынула вода, и спустя вдох ослик погрузился в трясину.
Отряд смешался. Ослы и мулы в ужасе бросились врассыпную. Греи пытались сдержать их, не дать соскочить с отмели. Мулы ревели, лошади ржали. Клыкан остановился, поводя головой. Он воспринимал громкие звуки как угрозу, и на миг растерялся среди множества шумов. Но вот зверь выбрал направление — ринулся обратно к голове отряда, пробивая дорогу сквозь мешанину людей и ослов. Греи отпрыгивали с его пути и старались вогнать в бок зверю копье или топор. Удары были точны и свирепы, но оружие застревало в панцире. Шея зверя, кажется, была уязвима, но он защищал ее, свирепо мотая головой из стороны в сторону. Под удар попался осел и отлетел с прорехой в шкуре. Еще одного клыкан сшиб грудью.
— Копейный охват! — приказал капитан. — Остановите зверя!
Воины ринулись к клыкану, сомкнули строй, полукругом охватив зверя. Рванувшись вперед, он пробил бы шеренгу по центру, но подставил бы шею под удары с флангов. Зверь не решился на это. Он остановился и занял оборону, вертя рогатой мордой и не давая приблизиться. Копейщики делали выпады, но удары выходили скользящими, не причиняли вреда.
— Тесните к суше!
Воины принялись колоть зверя в морду и плечи, чтобы вынудить развернуться и отступить. Но клыкан, как и Джодь, не был приучен убегать от опасности. Он не сдавал позиции: тяжело дышал, вертел головой, встряхивал рогами, норовя поддеть пехотинцев. Ни одной серьезной раны на его теле так и не появилось. Маленькие глазенки зверя наливались кровью, фырканье звучало все более гневно. Эрвин и Теобарт, наблюдавшие за боем со стороны, разом поняли: клыкан свирепеет и вот-вот ринется в атаку, несмотря на риск. Тогда его убьют ударом сбоку в шею, но прежде зверь прорвет строй и затопчет кого-то из воинов.
— Арбалеты?.. — предложил Эрвин. — Если попасть в глаз?
Капитан Теобарт прищурился, прикинул шанс. Клыкан качал головой, его глазки были мелкими, поросячьими. Прескверная цель. Капитан взял арбалеты у двух стрелков и быстро пошел к зверю.
— Эээй! Эй ты, громадина! — закричал Теобарт во все горло, перекрывая ослиный рев.
Зверь обернулся к нему. Капитан обходил сбоку, зверь провожал его пристальным взглядом.
— Аааррр! Ааааарррр! — страшно взревел Теобарт и дважды выстрелил.
Один болт вошел в плечо, другой в морду, но не в глаз. Клыкан ринулся на кайра, а тот бросился прочь с отмели.
— За мной! Ааааарррр!
Сеть проминалась под Теобартом, из-под ног летели капли. Зверь скакал следом, поле ходило ходуном. Одурев от ярости, клыкан соскочил с отмели и понесся над глубиной. Как назло, трава здесь была плотна и выдержала громадину! Свирепо всхрапывая, зверь настигал капитана.
Теобарт несся со всех ног, забирая в сторону полыньи, где утонул осел. Клыкан был вдесятеро тяжелее человека, но все же догонял его.
— Капитан! — крикнул Джемис, когда зверь оказался шаге от добычи.
Теобарт прыгнул вбок. Клыкан рассек рогами воздух и пронесся по инерции еще несколько шагов. Затем трава треснула под ним, раздался всплеск, и зверь просел в жижу. Еще с минуту он удерживался на поверхности — дергался, силясь выскочить, но неумолимо погружался. Потом голова исчезла под водой.
Капитан Теобарт вернулся на отмель и велел построиться. Один из кайров сказал ему нечто одобрительное. Теобарт строго приструнил болтуна. Хвалить командира — все равно, что оценивать его действия. Рядовой рыцарь не имеет на это права; раздавать похвалы офицерам — дело лорда.
— Благодарю за службу, Теобарт, — сказал Эрвин. — Вы поступили доблестно.
Вместо положенного "рад служить Первой Зиме" капитан тихо ответил:
— Не рискуйте жизнью, милорд.
— Это я рисковал? — Эрвин даже опешил от абсурдности такого заявления.
— Когда вы занимались конем, милорд, зверь мог растоптать вас.
— Он был еще далеко, я видел, что есть время... — начал Эрвин и спохватился. С чего вдруг я должен оправдываться?! — Постойте, капитан, вы что же, делаете мне замечание?
— Простите, милорд, но это мой долг. Не только перед вами, но и перед моими людьми. Если бы вы погибли, не мне одному, а и каждому кайру отряда пришлось бы ответить перед вашим отцом. Ради людей, что преданно вам служат, прошу вас: будьте осторожны.
Эрвин подумал с горечью: интересно, как же сохранить авторитет, если я буду выглядеть не только неженкой, но и трусом? Кто захочет тогда подчиняться мне?
— Милорд, никто не ставит под сомнение вашу власть, — словно догадался о его мыслях Теобарт.
Да неужели! Капитан, читающий нотации лорду, — это само по себе говорит о многом. Но слова Теобарта звучали разумно, Эрвин не нашел, что возразить.
— Я буду осторожен, капитан.
— Благодарю, милорд.
Сосчитав потери и восстановив порядок, отряд двинулся дальше. В потерях значился лишь утонувший осел. Другой хромал, но кость осталась цела. У третьего на плече зияла рана, лекарь промыл ее и сообщил, что она не представляет опасности. Тронулись в путь с наибольшей скоростью, на какую были способны. Оставалась надежда засветло добраться до островка и переночевать на сухой земле.
Этот переход дался Эрвину особенно трудно. Пожалуй, он слукавил, когда сказал, что не подвергался риску. Умом Эрвин пытался убедить себя, что ни капли не испугался, а был холоден, как лед. Но его тело прекрасно знало правду. Как это случается после пережитого потрясения, ноги сделались ватными, все мышцы ослабли, стало мучительно тяжело не то что идти, а даже просто удерживаться на ногах. Хотелось упасть и пролежать день-другой.
Раньше он не задумывался над тем, как человек ходит. А теперь обнаружил с удивлением, что каждый шаг — не одно движение, а целых три: вытащить ногу из вмятины травяной сети, перенести на фут вперед, вдавить в траву. Каждое из этих движений требует сил и времени! Сколько еще осталось до рощицы? Пожалуй, мили две. А миля — это сколько шагов? Три тысячи? Четыре? О, боги!
