| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Она хотела, я мог... И кажется, мог сколько угодно! МОЛОДОСТЬ! Пять часов пролетели для нас, как несколько мгновений...
— Завтра последний день... — Верина головка с разметавшимися волосами цвета воронова крыла лежала на моей пока безволосой груди, а в голосе послышался намек на слезы.
— Полтора часа... — спокойно откликнулся я.
— Что "полтора часа"? — не поняла девушка, и подняла голову, чтобы посмотреть мне в лицо.
Красивое личико, милые и мягкие черты, распухшие от поцелуев губы... Доверчивые изумрудные глаза...
"Вот уж повезло, так повезло!.. Мдя...".
— Полтора часа на самолете — и я в Москве... Григорий Давыдович снимет там квартиру... А за полгода мы все туда переедем окончательно...
"Ага... Осталось только маме об этом сообщить!".
Вера помедлив кивнула, и посмотрела на настенные часы:
— Пора ехать...
— Завтра вечером всеобщая "отвальная" в "Кавказе"...
Вера снова грустно кивает:
— Я знаю...
На такой ноте расставаться не стоит, и я выдаю:
— Катя, давай еще раз сексом займемся?
Донельзя удивленная Вера поднимается с моей груди, и смотрит расширившимися глазами, в которых начинает плескаться вселенская обида:
— Меня вообще-то Вера зовут!
Я "безразлично" позевываю, и констатирую:
— Как я и предполагал, вторая часть моего предложения возражений не вызвала...
— ...ДУРАК!!!.. Ой!.. Тихо ты!.. Хи...хи...хи!..
...Поезд стоит в ночном Курске. Я слышу гнусавые переговоры вокзальных теток через репродукторы:
— ...пшшшшрш бригаде прибыть пшшшрш -ий путь. Повторяю: ремонтной бригшшшрн пшрррш на третий путшшшшрш...
И только эхо над пустынным вокзалом. Никто не бегает вдоль состава, не хлопают двери вагонов. Поезд спит, вокзал спит, город спит...
— ...пшшшпрш сейчас они подойдут пшшшршпшш... от стрелки пшшшшрш...
...Я лежу с закрытыми глазами, и вспоминаю прощальный вечер в Сочи.
Утром я поехал "помогать Леше сдавать квартиру хозяйке". Два часа мы с Верой "сдавали" так, как будто расставались навсегда! Потом пришлось быстренько собираться и уматывать, поскольку Леха и на самом деле сегодня сдавал квартиру. Испорченное в ТОТ РАЗ белье я вынес на помойку, оставив взамен деньги на тумбочке.
А вечером ВСЕ собрались в ресторане. Несмотря на возражения Клаймича, Леха внес "нашу долю" в прощальный банкет — и стол ломился... от всего! Сегодня мы побили собственный рекорд прошлого раза... Не было Димона, да и семейство "Няши" отсутствовало, еще несколько дней назад уехав в Ленинград, зато их сменили аэлитовцы в полном составе! И нас получилось двадцать четыре(!) человека. Плюс, с нами весь вечер провел директор ресторана — Ованес Ваганович!
Я почти довел маму до белого каления своими медленными сборами, и в итоге мы пришли в числе последних. Это дало возможность оценить кто где уже уселся за столом, а мы устроились рядом с Арсеном и его папой, подальше от обеих девушек!
Тосты, обещания, обмены телефонами и адресами, рюмка за рюмкой, бокал за бокалом... Вскоре большинству присутствующих было хорошо и весело!.. А когда официанты принесли жареного поросенка, гул восторга за нашим столом перекрыл шум всего ресторана!
— Человек — это звучит гордо, а свинья — сытно! — глубокомысленно изрекаю я, и гул переходит в не совсем трезвый хохот.
С удивлением ловлю себя на мысли, что не хватает Димона. Первый раз с его отъезда. Ну, чего уж теперь...
За столом опять всем верховодит Клаймич. Он, кажется, способен расшевелить даже Альдониного папашку. Сама Снежная Королева сидит, откинувшись на спинку стула, и потягивая красное вино, снисходительно взирает на происходящее.
Вера с ней рядом. Она большую часть времени рассматривает исключительно свою тарелку. Со мной старается взглядом не встречаться, да и я ее не гипнотизирую. Особенно после того, как она вся залилась краской, здороваясь с моей мамой! Мдя...
Вагон дергается, лязгает сцепка, и поезд начинает свое неспешное движение...
... — В зале суда:
— Подсудимый, почему Вы стреляли в потерпевшего?
— Он питалси ухаживат за моэй жаной!
— И Вы хотели убить человека только за то, что у вас с ним одинаковые вкусы?!!! — я имитирую кавказский акцент, и присутствующие армяне смеются громче всех.
Это уже третий успешный анекдот в моем исполнении, так что смеются даже за соседними столиками. Мне не жалко... Раскланиваюсь на все четыре стороны, и отправляюсь в туалет.
В прикрепленной на стене жестяной коробке стопка нарезанных газет. Бросается в глаза хорошо узнаваемый логотип "Правды". Хорошо, что мне не надо — а то вытирал бы задницу орденом Ленина.
"Правда" для жопы... "Советская Россия" в говне... Ненавязчивый советский сервис и символизм в одном флаконе...".
Удрученно качаю головой, и рассматриваю свою физиономию в зеркале над раковиной.
"Мои глаза... Зеленые, с золотым ободком вокруг зрачка... Как будто чужие на этом молодом лице. Не замечал раньше этого диссонанса... Что за настрой? Ведь все хорошо! Одна "лавстори" с Верой чего стоит... А сам, внутри, как взведенная пружина. Приближаются события, которые сделают ход моей жизни ДРУГИМ... и необратимым... Страшно... С ТАКИМИ ставками я не играл никогда. И больше смерти страшно ПРОИГРАТЬ...".
С моментально испортившимся настроением выхожу подышать свежим воздухом на просторную террасу ресторана. Сейчас здесь пусто. Окурки и я. Из-за двери доносится музыка. Забавно — звучит "Теплоход". Сегодня играют коллеги "Аэлиты", и солистка их ансамбля выводит "...а я одна стою на берегуууу-у!" не менее задорно, чем наша Валентина.
Я ухожу в дальний угол террасы, и усаживаюсь на парапет... подумать...
— ...Тыы убил кого-тоо из родственникоов? — раздается сзади.
— Что за дикие фантазии? — бурчу я, не оборачиваясь.
— Судяя по выражениюю лицаа...
— Нет. Все живы.
Минут пять висит молчание. Мне не в тягость. Не напрягает даже то, что Альдона стоит сбоку, и я ее, по сути, не вижу.
— Хорошоо... Я проигралаа споор... Чтоо дальшее?
Сердце пропускает удар. Прикусываю себе губу почти до крови, но в результате мой голос звучит ровно и безразлично:
— А дальше соблюдай условия спора: я говорю — ты делаешь.
— ...Хорошооо...
Этим "хорошооо", кажется, можно зарезать. Если сильно и по горлу...
— Ты сама хочешь петь в группе?
— Дааа...
— Я совсем скоро приеду в Москву. Тогда и решим все организационные вопросы.
Снова повисает молчание.
— Яя пойдуу?
— Да. И уясни наконец, что я тебе не враг.
Удаляющиеся шаги. Не прислушивался бы — не услышал. Только открывшаяся дверь на пару мгновений заполнила террасу гулом музыки и звуков.
"Забавный поворот. Вот уж не ожидал... Хотя — а к лучшему ли? Время покажет...".
...Поезд набрал какой-то сумасшедший ход. Вагон дергает и раскачивает. Непонятное, иррациональное ликование заполняет все мое существо.
"Вся жизнь впереди! ВТОРАЯ! В ней есть смысл! В ней будет борьба! Да, я могу проиграть — но лучше умереть в борьбе, чем жить мертвым!"
Тепло расходится от сердца по всем телу. Кажется, что это не поезд, а я сам стремительно лечу над Землей... Как в далеких детских снах...
Глаза закрываются. Я засыпаю...
* * *
— ...В этот радостный день, ребята, я хочу пожелать всем вам расти достойными сынами и дочерьми нашей Великой Советской Родины! И неуклонно следовать завету Владимира Ильича Ленина: "Учиться, учиться и еще раз учиться"!
И наша директор Анна Константиновна победно тряхнула головой, заканчивая свою речь на Торжественной линейке, посвященной первому сентября.
Все ребята и родители дружно захлопали! Суета, белые передники, красные галстуки, пышные банты, радостные и взволнованные лица ребятни, звучащая из репродукторов бодрая музыка...
Я в полном ахuе...
Опять школа!!! Еще три года!!! Я сейчас пойду на уроки?! Ааааааааааа!!!
Сюрпризы не закончились... Мерзкую "русичку", с которой у меня всю последнюю четверть седьмого класса была война, назначили нашим классным руководителем. Охренеть...
Собственно, так было и в "прошлой жизни"... просто забыл. Принесенный букет я подарил директрисе.
"Нужно что-то срочно делать, иначе этот год я не переживу...".
Не сказать, что эта мысль мне пришла в голову только сейчас, на Торжественной линейке. Просто тут я с особой остротой понял, что "второй раз школа — это не мое"! Пока приходил в себя после... переноса, пока адаптировался и вспоминал реалии — ладно. Но дальше — это будет перебор!
Да и времени у меня на нее НЕТ...
...В почтовом отделении, откуда я забирал скопившуюся за два месяца прессу, среди газет и журналов я обнаружил коричневый конверт с красным штампом ВААПа.
Ленинградское отделение Всесоюзного Агентства по Авторским Правам жаждало меня видеть. Точнее, мою маму — как я понял из телефонного разговора с любезнейшей Ларисой Львовной, заместителем руководителя ленинградского ВААПа.
У мамы еще оставались три дня отпуска, поэтому вначале мы съездили купить мне школьную форму, разную канцелярщину и новый портфель (Ааааааа! Я с женщинами сплюююю! Какой портфель?!!!), а потом заехали в ВААП, к товарищу Захарской Л.Л.
На самом деле, Ларисе Львовне немногое было нужно. Только чтобы мама, как законный представитель "несовершеннолетнего таланта", написала заявление, на какой счет в Сберкассе ей перечислять мои авторские отчисления.
Ну, сберкнижка у мамы была, и заявление она под диктовку написала, а потом не удержалась и спросила, о какой сумме идет речь.
Лариса Львовна покопалась в моей "персональной" папке, потыкала пальцами, украшенными золотыми кольцами, в кнопки большущего калькулятора, работающего от сети, после чего ответила:
— За июль — две песни: восемьдесят три рубля срок семь копеек, и за август — четыре песни: триста пять рублей двадцать одна копейка...
Захарская подняла на нас заинтересованный взгляд поверх модных очков в металлической оправе. Я скучающе смотрел в окно, а мама в ответ на суммы только покивала с бесстрастным выражением лица.
"Ну да... Сынишка заработал за месяц в два раза больше ее зарплаты... Молодец еще, что "лицо держит"! Захарская явно рассчитывала на другую реакцию... Может и дождалась бы, но мама уже знает, за сколько Клаймич купил "Семейный альбом" — а пять тысяч все же более шокирующая сумма...".
Зато когда мы вышли из ВААПа, мама все-таки дала выход эмоциям:
— Такими темпами ты скоро станешь, сынуль, главным кормильцем в семье!
Она прижала меня к себе и чмокнула в щеку.
"Ага... В макушку уже не может! Когда покупали форму, мне снова измерили рост — сто семьдесят пять сантиметров!".
— Мам! Может перекусим где-нибудь?
— Что значит "где-нибудь"?! Сейчас домой приедем, и я суп с фрикадельками быстренько сделаю. А на второе котлеты с пюре..
— Ну чего тебе на кухне стоять? Давай в какой-то ресторан зайдем, там и пообедаем. Заодно отпразднуем, что песни стали деньги приносить...
...Вот в "Корюшке" — ресторане-"поплавке" на Неве — у нас с мамой и состоялся судьбоносный разговор. Видя, как я покрываю салфетку карандашными столбцами цифр, мама естественно поинтересовалась, что я там увлеченно подсчитываю. Так — где-то между суточными щами, и припущенным лососем — я и огласил свои аргументы:
— ...Таким образом, если считать, что моя зарплата после института будет сто пятьдесят рублей — то получается, что одна песня меня обеспечивает подобным доходом минимум на три года. А если верить Захарской, что по мере роста популярности "Цветов" и "Карусели" отчисления вырастут раза в два — то и вообще лет на пять...
Я откинулся на спинку стула, и вопросительно посмотрел на возмущенную и покрасневшую маму.
Следующие минут двадцать я с аппетитом поглощал лосося и десерт, а мама весьма эмоционально читала мне лекцию на тему "Только через мой труп!".
Суть этой возмущенной эскапады сводилась к двум мыслям. Первая — что "сегодня песню написать можешь, а завтра способности закончатся... Тогда как диплом и профессия будут кормить всегда!", и вторая — что без школьного аттестата и ВУЗовского диплома я стану "отщепенцем общества" и закончу свою жизнь "как те алкаши, которые целый день толкутся около пивного ларька рядом с нашим домом, а потом около него же и валяются"!
Понимая, что с такого уровня аргументами спорить бессмысленно, я покорно кивал головой, и с удовольствием жрал шарики шоколадного мороженого.
"Первая жизнь" научила, что главное — вложить женщине в голову некую мысль. А дальше нужно просто ждать, когда она ее "додумает". Периодически про эту мысль необходимо напоминать, чтобы женщина про нее не забывала. А вот чего нельзя делать категорически — так это спорить! Тогда любая женщина запомнит не свои аргументы "против", а то, что у нее есть ПОЗИЦИЯ в этом вопросе. А позиция женщины — это вопрос принципов!
Конечно, это МАМА, и я ее очень люблю — но мама тоже женщина!..
Поэтому я кивал и кушал... Молча. Ничего, к этому разговору мы еще вернемся.
...Поздравительные речи "от месткома, профкома и парткома" закончились, отзвенел "Первый звонок", и под чудную песенку "Учат в школе" плохо организованная толпа ребятни устремилась в школьные двери.
Народ в классе за лето сильно изменился. Большинство парней заметно вытянулись, девчонки стали краситься — и либо выпячивать грудь, либо сутулиться, скрывая ее. У некоторых осанка осталась прежней. Как и отсутствие груди!
"Великому мне", державшему в руках грудь Веры и помнившему множество сисек "из прошлого", смотреть на проблемы одноклассниц было смешно и грустно, а участвовать в перекрикиваниях на тему, "как я провел лето" — и вовсе невозможно.
"Как-как... Дрался с одной красоткой, трахался с другой, палил из пистолета, хлестал водку, и обнимался с министром внутренних дел! И пусть сдохнет тот, кто не поверит... Мдя! Представляю их рожи...".
В классе я стал выше всех на полголовы, и в плечах тоже... никто и рядом не стоял. Да и внешне выгляжу старше одноклассников... этак на пару лет. Директриса уже заявила сегодня, когда я вручал ей букет:
— Селезнев?! Какой ты стал... здоровенный!
Значительно хуже, что это отметили и наши девки. Каждая считала своим долгом что-нибудь мне сказать или о чем-то спросить.
"А раньше, сучки, не замечали..." — обиделся я на них за "себя прежнего"!
Парни тоже группировались вокруг меня и выясняли "Чо нового, Витяха?!".
Бывший "лидер класса" Стас Лущинин бессильно скрипел зубами в сторонке, а наша единственная симпатичная девчонка Оля Белазар также со стороны бросала на меня задумчивые взгляды.
"Господи! Как я это все переживу?!".
...Как-как... С трудом. Первый день в школе я пережил с ОЧЕНЬ большим трудом...
В памяти постоянно всплывали различные картинки ушедшего лета: посиделки в ресторанах, "разборка" с грузинами, выступление перед Щелоковым, выстрел "в" Альдону, Вера...
— Странно... — девушка неопределенно вздыхает, и поудобней устраивает черноволосую головку у меня на плече.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
