Главная роль

Вольноотпущенник тяжело засопел. Максим терпеливо ждал. После некоторого раздумья, Гефест сказал неуверенно:

— Тогда и видел... Когда все вы отправились смотреть представление.

— Какое представление? — опешил Максим.

Хлопнул себя ладонью по лбу. Все верно. Он же захотел посмотреть римскую пьесу. Попросил Сервию — в награду за спасение весталки. Актеры выступали в доме Игнемы. Его же самого арестовали, когда возвращался с представления!

Максим смущенно потер переносицу. Нечего сказать, хорош! Актер называется. Древнеримский спектакль увидел. Собратья по ремеслу от зависти бы умерли. А он напрочь забыл об этом — столько всего случилось за прошедшие дни.

Он поразился — прошло всего-то четверо суток. А кажется, год минул. Повернулся к Гефесту.

— Подожди. Разве ты не был на представлении?

Гефест высокомерно дернул плечом.

— Зачем? Слушать, как эти проходимцы коверкают благородную латынь?

— А Тит Вибий был. Еще хотел проводить нас с Сервией до дому, но у него ногу свело... — Максим заулыбался, вспомнив о пинке бестиария. — Вышел позже.

Улыбка сбежала с его губ. Актер резко сказал:

— Вибий знал, что меня схватили. Видел. Предупредил остальных.

— Предупредил, — согласился Гефест.

— Значит, ты встречался с ним? После представления? Ты же был у Марцелла!

— Ничего подобного, — заспорил вольноотпущенник. — Сенатор послал за мной под утро. Сказал, Вибий принес черные вести. Ты арестован. Сервию с Игнемой сенатор отослал прочь. Спросил, соглашусь ли я...

— Ты согласился, — Максим благодарно сдавил плечо вольноотпущенника. — Но Тит Вибий... Разве ты не столкнулся с ним в доме Марцелла? Припомни.

— Нет, — упрямо настаивал вольноотпущенник. — Вибия там не было. По словам Марцелла, Вибий выкрикнул несколько слов и умчался. Никто не успел его задержать.

— Умчался? Куда?

— Спрятался где-нибудь, — небрежно бросил Гефест, но тут же прикусил язык: когда освобождали весталку, Вибий почему-то не прятался. А в тот час грозила большая опасность.

— Спрятался? — ядовито переспросил Максим. — И прячется до сих пор? Домициана убили, престол занял новый император, а Тит Вибий прячется?

Гефест покаянно опустил голову. Не поднимая глаз, буркнул:

— Может, он давно дома, на Авентине?

— Столько дней не дает о себе знать?

— Куда же он подевался?

— Сидит в подземелье!

Максим вскочил. Готов был поклясться: в темницу попал не какой-то безвестный всадник, а Тит Вибий с Авентина! Кутила Тит Вибий, игрок Тит Вибий, надежный друг Тит Вибий!

Несомненно, предупредив Марцелла, он не домой побежал, и не в ближайший кабак свернул — горе залить! Как бы не так! Кинулся разузнавать о нем, о Максиме. Рванулся на Палатин, наступая преторианцам на пятки!

Актер стоял посреди комнаты, тяжело дыша. Словно сам одолел бегом всю дорогу от дома Марцелла до Палатинского дворца. Конечно, Тит Вибий вертелся подле дворца. А может, и внутрь попытался проникнуть? Намозолил глаза часовым. Его схватили. Спасибо, что не обезглавили! Могли ведь решить: на Цезаря покушается!

Максим сел. Подпер голову ладонью. Было о чем подумать. Все трое: надменный Марцелл, суетливый Гефест, весельчак Вибий готовы были за него на плаху пойти. Хорошо же он их отблагодарил! О каждом сумел забыть. О Вибии — в особенности.

— Вибия нужно немедленно освободить.

— Подожди до утра, — резонно возразил Гефест. — Доложишь императору...

— До утра? Вибий в подземелье сидит — не в кабаке! Верно, каждый час сотней лет кажется!

— Как ты его освободишь?

— Именем Цезаря...

Гефест помотал головой.

— Ты при дворе человек новый. Никто не поверит — на слово, без императорского указа. Вибия не отпустят.

Максим не ответил. Знал: не успокоится, пока Вибия не выпустят. Скорее сам вместо него в камеру сядет!

— Гефест. Мне приказано выяснить: кто осужден при Домициане. И — за что.

Вольноотпущенник молча ждал продолжения. Максим сказал:

— Из этого папируса следует — арестован Тит Вибий. За что — не известно. В таком случае мы просто обязаны его допросить.

Гефест обдумал это заявление. Согласился. Максим хлопнул в ладоши, вызывая прислужника. Когда тот явился, потребовал:

— Тита Вибия на допрос.

Гефест подал рабу таблички с приказом, скрепленным печатью императорского секретаря. Раб поспешил прочь. Максим с Гефестом ждали. Актер мерил шагами комнату. Гефест вертел в руках палочки для письма.

Двери распахнулись. Первым вошел прислужник. А затем глазам их предстал... Нет, не безвестный всадник, не великий патриций, устрашивший Домициана. Перед ними явился нищий с Авентина. Ничтожный Тит Вибий, значивший для Домициана не больше пылинки. Оборванец Тит Вибий, чьего имени император и знать не мог.

Грязный, заросший, в рваной тунике — вероятно, преторианцам сдался не сразу — Тит Вибий стоял, упрямо потупив взор и молча почесывая синяки. Он не видел, куда его привели, не замечал, кто сидит напротив. Конечно, он не знал ничего о гибели Домициана. Думал, ведут на допрос. Приготовился молчать до конца. Молчать и умереть.

Максим несколько раз открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. С чего начать? С извинений? Какие тут извинения? Самому, что ли, двинуть себе в лоб? Чтобы Титу Вибию утруждаться не пришлось — вон как ослабел.

Тит Вибий задумчиво стряхнул с себя блоху, и продолжал изучать узор на ковре, ожидая вопроса мучителей.

— Вина! — потребовал Максим.

Глаза раба приняли неестественные размеры. Тит Вибий насторожился, словно усталая лошадь, почуявшая стойло.

— Вина! — рявкнул Максим.

Раба точно ветром сдуло. Тит Вибий причмокнул губами. Лицо его приняло еще более упрямое выражение: "Все равно ничего не скажу".

Гефест принял кувшин и чаши, безжалостно вытолкал умиравшего от любопытства прислужника за дверь. Наполнил чашу, поднес к самым губам Вибия. Тот молча отвернулся.

— Выпей, — сказал Максим.

Вибий принюхался. Скосил глаза на золотистую влагу в чаше. Сказал задумчиво:

— Попробовать, какое вино подают на Палатине?

Одним глотком осушил кубок. Зажмурился. Облизал губы. Гефест наполнил чашу вторично, и Вибий выпил — медленно, смакуя.

— Теперь и умереть не жалко.

Открыл глаза. Узрел Максима с Гефестом. Снова зажмурился.

Тут Максим, кое-чему научившийся у бестиария, приветственно хлопнул Вибия по спине. Вибий пошатнулся и сел мимо стула. Потер почему-то затылок.

Медленно обвел взглядом комнату: яркие росписи на стенах, пышный ковер на полу, статуя пузатого Силена, изящные стол и табуреты — комнаты достались Максиму от предшественника. Обстановка сильно отличалась от той, в какой Вибий провел последние дни.

Он очнулся мгновенно. Рывком вскочил, переводя затравленный взгляд с Максима на Гефеста.

— Служите Домициану?

— Домициан убит! — вскричали оба в один голос. — Служим Нерве!

Вибий отрешенно повторил:

— Домициан убит. Нерва у власти, — он ткнул грязным пальцем в живот Максиму. — Ты постарался?

— При чем здесь я? — осведомился Максим невинно. — С Домицианом расправились заговорщики. Нерву короновал сенат.

Тит Вибий хмыкнул: "Так я и поверил. Кто спас Марцелла, освободил весталку? Ясно, и заговор без тебя не обошелся". Он помолчал, осмысливая новости. Почесался. Хрипло спросил:

— Давно?

Это был самый трудный вопрос. Максим с Гефестом беспомощно переглянулись.

— Четверо суток прошло, — покаялся Максим.

Гефест скорбно вздохнул.

— Четверо суток... — ошалело прошептал Тит Вибий. — А с вами-то что случилось? Где вы были все это время?

Максим отвел глаза. Гефест кинулся вновь наполнять чашу. Тут Вибий кое-что сообразил и возвысил голос:

— Нет, скажите, где вы были?!!

Услышав эту фразу, Максим едва удержался от смеха. В памяти всплыло бессмертное: "Где вы были с восьми до одиннадцати?!" В свое время, стараясь постичь науку перевоплощения, он непрерывно смотрел миниатюры Аркадия Райкина. Был заворожен — как мастерством актера, так и величием гражданина.

Допрос затянулся до рассвета. И, как мог заключить раб-прислужник, весьма утомил императорского секретаря. Ибо для подкрепления сил тот непрерывно требовал то вина, то мяса, то лепешек, то меда, то иной снеди. Когда же прислужник явился убрать со стола, то обнаружил, что сил у секретаря явно поубавилось: он дремал над свитками, придерживая пальцами веки. Тогда как заключенный заметно поздоровел: был красен и спал сном младенца.

Раб пришел к выводу, что дело этого заключенного решится благополучно.

Его предположения оправдались. На следующее утро император Нерва распорядился отпустить Тита Вибия и остальных узников, вернуть сосланных.

Уголовных преступников император миловать не пожелал. Просмотрев списки, подчеркнул ногтем одно имя.

— Валерий Лициниан.

Поглядел на секретаря.

— Почему он занесен в эти таблички?

Максим холодно ответил:

— Кощунство и святотатство — тяжкие преступления. Если сенатор совершил их — виновен. Если оговорил себя и весталку — виновен не менее.

Нерва смотрел поверх табличек. Император был другом Марцелла, жалел и его, и весталку. Именно поэтому долго взвешивал. Боялся проявить излишнюю суровость, погрешить против справедливости.

Постановил:

— Миловать Лициниана не за что. Смягчим лишь условия ссылки.

* * *

Дни летели за днями. Максим разрывался. Он вникал в тонкости римского права, разбирался, чем оно отличается от латинского; выяснял, чем колония разнится от муниципии; постигал, велико ли преимущество римского гражданства перед гражданством Александрии; и решал еще тысячи и тысячи вопросов. Проходили недели за неделями...

Холодное зимнее солнце заливало комнату. На Палатине отапливались все здания: и дворцы императоров, и жилища слуг: под полом были устроены очаги, топившиеся дровами и древесным углем — горячий воздух проходил по особым полостям в стенах, согревая их. От стен и потолка веяло теплом. Гефест блаженствовал: холода не терпел.

Максима итальянская зима только забавляла. "Нечего сказать, стужа! За все время ни одной снежинки!"

На столе высилась груда свитков. Максим протянул руку, и Гефест вложил в нее распечатанное письмо. Максим пробежал глазами.

— Что это, — с досадой сказал он, — опять! Теперь из Сирии. Наместник спрашивает, можно ли жителям Антиохии построить новую баню, да еще — на свои собственные средства. Даже для этого ему нужно позволение императора!

Он вообразил картину: Антиохия; палящее солнце, ни клочка тени, песок скрипит на зубах — по улицам уныло бродят толпы потных, грязных горожан, прижимая к груди тазики и мочалки и с надеждой посматривая на статую императора, ожидая, когда повелитель кивнет головой.

Он передал свиток Гефесту.

— Отвечай согласием, вечером отнесу на подпись императору.

Максим вел переписку Цезаря с провинциями. Обязан был все письма прочитывать, делить по степени важности, в таком порядке представлять Цезарю. Заодно — приготовлять черновые ответы.

Максим даже растерялся, какого героя взять за образец. Профессора Полежаева или академика Дронова? Оба — государственные деятели. Оба — депутаты. Обоих с блеском сыграл Николай Черкасов. Максим терзался, чувствуя некоторое раздвоение личности. Временами ловил настороженный взгляд императора. Что это творится с секретарем? Почему он говорит вдруг то фальцетом, то басом? Почему порой кажется долговязым и тщедушным, а порой — кряжистым и плечистым? Почему иногда порывист и горяч, а иногда нетороплив и сдержан? И разве что за сердце хватается одинаково!

Гефест послушно обмакнул в чернила тростниковое перо. Максим взял новое письмо.

— Так. В Рим движется посольство царя Ара.. Аре.. Нет, это я не выговорю. Гефест, составь указ. Беспрепятственный проезд...

Максим не договорил, застыл с открытым ртом.

— Подожди... Они уже прибыли!

Он посмотрел на дату. Отшвырнул папирус.

— Я же сам провожал посла к императору! Письмо шло три месяца! И это не первый случай!

— Удивляешься? — миролюбиво осведомился Гефест. — Напрасно. Кто должен заботиться о повозках, лошадях, ночлеге и пропитании гонцов? Жители селений, где находятся "почтовые станции". Беспокоит их судьба императорских посланий? Не слишком. Вот и не дают повозок в нужное время.

Воображение услужливо нарисовало Максиму картину: гонец, пригорюнившись, сидит на холме, а развеселые селяне ведут коней на водопой, пашут, везут товары в город. Не выдержав, гонец вскакивает и трусит рысцой в соседнее селение. Императорскую грамоту сжимает в зубах.

— Запиши, — сказал Максим. — Государственная курьерская служба. Создать срочно.

Заглянул в очередной папирус.

— Этого не хватало! Волнения на Рейнской границе. Гефест, отметь, подать императору немедленно.

Прибавил задумчиво:

— С Элианом бы посоветоваться...

Гефест ответил выразительной гримасой: "Сам знаешь, бесполезно. Нерва не станет его слушать".

Да, это Максим знал. Из назначений, предложенных Касперием Элианом, Нерва не утвердил ни одного. Максим уверился: император совершил непростительный промах. Озлобил не только Элиана, но и людей, вполне вероятно, заслуживших повышение. Не следовало показывать начальнику гвардии, как мало император дорожит его мнением; не следовало показывать солдатам, как мало император ценит их заслуги.

Это было тем более несправедливо, что император всегда внимательно выслушивал советчиков.

Как успел подметить Максим, римляне вообще не принимали важных решений, не посоветовавшись с друзьями и родственниками. Были уверены: мудрое решение можно найти только сообща. Совещались обо всем: за кого выдать замуж дочь, к какой деятельности подготовить сына, добиваться высокой должности или нет, призвать известного лекаря или довериться домашнему врачу. Конечно, внимание к чужим заботам, участие в чужих делах требовали времени и сил. Зато римлянин мог быть уверен: в трудный миг не останется один, без поддержки. Разве что всех близких поразит смертельный недуг!

Нерва никогда не отвергал разумных советов. "И надо же, чтобы именно Элиана слушать не пожелал!"

— Волнения на Рейне... — повторил Максим. — Гефест, спроси Марцелла... Нет, подожди, я ему напишу.

Максим нацарапал несколько слов на восковой дощечке, отдал Гефесту, а тот — проворному рабу. Быстроногий гонец помчался разыскивать сенатора.

Максим дотянулся до края стола, взял следующий свиток и сломал печать.

— Это опять из Сирии. Не иначе, собрались строить водопровод.

Внезапно Максим резко отодвинул груду свитков, расправив перед собой единственный.

— Послушай. Наместник Сирии спрашивает, как поступать с детьми бедняков, подброшенных в богатые дома и выросших рабами.

— Нужно узнать, как поступали предшественники, — подсказал Гефест.

Максим плотно сжал губы. Перед глазами замелькали кадры из фильмов: "Достояние республики", "Педагогическая поэма", "Ташкент — город хлебный", "Республика ШКИД"... Показалось, его обступают толпы осиротевших ребятишек.