— Что молчишь? — покосился на него Вадим в зеркало.
— Потом скажу, — буркнул и в окно уставился.
— Константин.. а по отчеству? Нет, скажите, как ваше отчество? Как к вам обращаться? — пристала девушка к Уварову, когда они поднимались в квартиру. Мешала идти, выглядывала из-за плеча Вадима, то и дело, останавливалась. Тот нехорошо смотрел на нее, придерживая за талию, терпел и вот — надоело. Встал, прислонившись к перилам, покосился на друга и Костя понял, о чем подумал Грек: ему явно не нравилось внимание девушки к нему, ревность проглядывала в холодном прищуре Вадима. `Чудеса', — опять подивился Уваров и, зная друга, приготовился к выпаду. Так и случилось.
Тот резко отстранился от Лики, чуть оттолкнув ее к стене, и шагнул вверх. Снова остановился. Девушка оказалась на середине лестницы, меж мужчинами: наверху Вадим, внизу Костя. Он укоризненно глянул на Грека: не вовремя ты экспериментируешь.
Лика, качаясь, стояла и тоже во все глаза смотрела на Вадима, не понимая, почему он отстранился, что она не так сделала? Тот в упор смотрел на нее и не шевелился, хоть и видел, понимал, что она может упасть с лестницы, не устояв на ногах.
— А ты садист, Грек, — протянул Константин обвиняя. Приготовился подхватить Лику если та начнет падать. И опешил, услышав недовольное шипение:
— Не смейте оскорблять Вадима! Вы! А еще другом называетесь! Да какой же вы друг?!
Уваров скрипнул зубами и презрительно скривившись, уставился на Грекова:
— Ну, что? Добился? Это хотел услышать?
Вадим отвел взгляд, закаменев лицом, и шагнув к Лике, подхватил ее на руки:
— Тише, малыш, — попросил виновато. — Костя абсолютно прав. Извини меня.
Уваров успокоено зашагал следом, то и дело внимательно поглядывая на пару: хмурого Вадима, притихшую на его руках девушку. И чудилось ему, что Греков увяз в девчонке, только сам того еще не понимает или боится признаться себе.
`Надо бы ему мозги вправить, пока дел не натворил от большого ума. А то ведь устроит ад, а потом сам кается будет. Ох, Грек...' — подумал.
А Вадим уже стоял у квартиры и помогал Лике открыть замок.
Дверь распахнулась, и гости на минуту замерли на пороге, не обращая внимания на приглашающие фразы хозяйки. В квартире пахло так, словно в комнатах цвели сады. Мужчины переглянулись:
— Яблоки, — предположил Костя.
— Черемуха и сирень, а еще мята, — тихо заметил Греков. Взгляд стал тоскливым, как у побитой собаки. — Я помню этот запах — мамин... Сколько лет прошло?... Её не помню, а запах ...
— Любопытную ляльку ты себе нашел, — хмыкнул Уваров, подталкивая Вадима внутрь жилища. — Хорош ностальгировать. Лови подругу, пока носом линолеум не собрала.
— Она не лялька, — процедил Греков и пошел за Ликой.
Костя, закрыл дверь и сел на край тумбочки с телефоном, оглядывая квартирку: хороший обзор убогого жилища. Бедненько, но чисто и уютно. В принципе нечто подобное он и думал увидеть. И загрустил: а ведь он и Вадим выросли вот в такой, не особо изысканной, обстановке.
Лика забыв снять куртку закрутилась по кухне, радуясь что в кои-то веке принимает гостей. Ей хотелось проявить максимум гостеприимства, и она, борясь с туманов в голове, принялась вытирать и без того чистый стол.
— Что ты делаешь? — мягко спросил Вадим, отбирая губку. — Сними куртку, сначала.
Девушка смущенно улыбаясь, стянула верхнюю одежду и хотела повесить ее на вешалку, но Вадим не дал, отобрал:
— Я сам, — вернулся в коридор, скидывая плащ с плеч. Замер на пару секунд у стены, разглядывая прибитую к ней железную вешалку с черными шариками на крючках: когда он видел такую последний раз?
Костя повесил свою куртку, хлопнул мужчину по плечу:
— Да, старик, это не твоя импортная прихожая в квартире на Невском.
И пошел на кухню:
— Не хлопочи хозяйка, нам много не надо...
— Ой, да вы что? — всплеснула ладошками Лика. — Как это не надо? Сейчас все будет!
Принялась шарить в холодильнике в поисках закуски и вспомнила: коньяк! А к нему шоколад!
— Мужчины у меня есть очень хороший коньяк, и шоколад. Вот! — достала бутылку из шкафа и с гордостью водрузила на стол. — Господи, шоколад забыла!
— Ляль перестань, а? — попытался остановить ее Константин, чувствуя себя неудобно перед девчонкой. Но та не слышала, продолжала метаться по маленькому пространству: достала рюмочки, блюдце, открыла форточку.
— Это если курить захотите, пожалуйста, я не против, будьте, как дома.
Уваров покосился на Грекова: уйми ее, а?
Но тот не смотрел на друга. Взгляд Вадима был прикован к бутылке дорогого, французского конька. Початой. Выпитой на треть.
Шагнул к столу. Покрутил бутылку: где-то он такую уже видел, недавно... Да, в баре Егора.
— Лика, откуда у тебя коньяк?
Девушка, уловив недовольные нотки в голосе Вадима, подумала, что он заподозрил ее в пристрастии к алкоголю, и поспешила развеять его сомнения. Замахала руками смеясь:
— Что ты, Вадим, мне вообще пить нельзя. Константин Георгиевич когда выписывал строго настрого запретил!
Мужчины переглянулись: Костя обвиняющее уставился на Вадима, а тот озабоченно нахмурился. Девушка же не заметив их переглядов продолжала щебетать, вгоняя обоих в мрачное состояние и без того не радужного настроения:
— Это Егора Аркадьевича. Он иногда заглядывает, расслабляется. Правда ему совсем пить нельзя, как и мне. У него сердце последнее время часто болит ... Вадим, ты повлияй на него, пожалуйста, объясни, что нужно беречь свое здоровье. Я пыталась, но разве он слушает?
Греков кивнул, красноречиво покосившись на бутылку: я ему расскажу и объясню, и коньячком напою... до смерти!
Уваров шумно, протяжно вздохнул: `весело'.
— Ляля отдохни, иди-ка телек посмотри, сериал какой-нибудь. Дай нам с Вадимом поговорить.
— Я вам мешаю, — сообразила Лика. — Извините.
Уваров поморщился и сел за стол.
— Это ты нас извини.
— Нет, что вы? Все нормально, я же понимаю... Общайтесь, не буду мешать, — пошла Лика прочь из кухни.
Греков проводил ее взглядом. Взял бутылку, и вылили ее содержимое в раковину:
— Костя, хочешь пятьсот тысяч?
Тот бровь выгнул от неожиданности предложения:
— За что?
— Просто так.
— Э-э, нет, — качнул головой. — Не надо.
— Почему? Пятьсот тысяч долларов. Представь.
— Представляю, поэтому и не хочу. Что я с ними делать-то буду?
— Не знаю. Придумаешь. Еще пару фирм откроешь или в чулок положишь.
— Не-е, Вадим, я зарабатывать привык и мне хватает. На ляльку вон лучше их потрать, если лишние.
— Угу, — сел напротив друга. — Что скажешь по делу?
— Много. Но начну с просьбы: не вмешивал бы ты ляльку в свои дела? Оставь ее, развлекайся с другими...
— Странная просьба, не считаешь?
— Нет. Не хорошо это, дурочку использовать, не игрушка она.
— Узнал что про неё?
— Адрес и общие данные. Но тебе уже без надобности, смотрю.
— Ошибаешься — есть надобность. Покопай, узнай как можно больше.
— Спросить можно...
— Можно Костя, но ненужно. Сам пока ничего не знаю, еще меньше понимаю. Как разберусь — тебя первого в известность поставлю.
Уваров кивнул:
— Ладно. Тогда к делу. Начнем с плохих новостей — Аделаиду Шехову найти не удается. Монашки после пострига имя меняют, и никто не скажет, кто она была в миру, какое имя в монашестве дали. Короче, пустая затея старушку искать.
— А если через церковнослужителей?
— Ага, — хмыкнул Уваров. — Один умный, да? Искали, спрашивали, и чуть крестом в лоб не заработали. Деньги? Предлагали. Еще хуже вышло — ребят анафиме предать обещались, если еще раз сунутся.
— Угу, — задумался Греков. Вытащил мобильный из кармана и набрал заветный номерок:
— Здравствуй, раб Александр. Как твое `ничего' батюшка?... Рад за тебя... Да, хочу и сам порадоваться, поможешь?... Не сомневался... Молодец, что отслужил... Грины-то еще нужны? .. А сколько? Хитер, батюшка. А сколько хочешь, столько и привезут... Да, за дело, бо-ольшое хорошее дело. Богоугодное. Да... А вот мальчики подъедут и объяснят, а ты сделаешь, поможешь им, живота своего не жалея, по-дружбе, ясно, не корысти ради.... Вот завтра к заутренней и явятся. А ты пока прикинь сколько тебе... на храм надобно. Да... Увидимся, естественно.
Греков нажал кнопку отбоя и положил телефон на стол.
— Завтра пошли своих к Стрельцову, он поможет.
— А если нет?
— `А если нет' не будет. Он мне столько должен, что знал бы, день и ночь молился, чтоб отдавать не пришлось.
Уваров хмыкнул:
— Страшным ты человеком стал. Самого в дрожь не бросает?
— Бросает... На Лику вон посмотрю и дрожу. От ярости.
— Зачем же тогда с ней поступаешь, как нелюдь?
— Привычка, — покаялся, с тоской глядя на Костю. — Смотрю на нее — вижу, что не притворяется... а не верю.
— Что так, что этак — разница-то тебе, какая?
— Я может, жениться собрался, — вскинул взгляд.
— Оп-па! Ты? Восьмой раз? На дурочке, да? Нянчится будешь? — и качнулся к Вадиму. — Теперь я не верю. Нянька из тебя, как из меня балерон, а иначе с ляльколй никак, любой, кто с ней больше пяти минут общался, скажет. И не крути, Грек, мне-то не надо. Я ж тебя, волчару, знаю: думал бы о ней серьезно, не она бы нас сюда привела, а ты бы всю компанию к себе увез. Но ты и не подумал. Спорю, лялька о твоей норе вообще не знает. В точку? Так что по ушам мне ездишь?
— Всему свое время, Костя.
— А! Ну, да, да... оттрахаешь в свое удовольствие дурочку безответную и на новообретенную Родину отчалишь. Молодцы вы братцы, Грековы. По одной схеме идете,... с коньячком.
Вадим посмотрел на пустую бутылку и лениво спросил:
— Костя, я тебя когда-нибудь посылал?
— Нет.
— А теперь посылаю. Понял?
— Ага, — хохотнул тот. — Ладно, банкирская твоя душа, оставим, правда. Я ж не поп проповеди тебе читать, да на путь истинный наставлять.
— Вот и давай по делу.
— Угу, — достал диктофон и поставил меж Вадимом и собой. — Еще видеокассета есть. Оцифровать?
Вадим кивнул, разглядывая маленький приборчик, словно банку со скорпионами, куда ему придется сунуть руку.
— Готов? — спросил Костя. Помедлил и нажал кнопку. — Это основная часть разговора по душам с Ливенбах, она же твоя вражина Селезнева. Слушай и наслаждайся. Я пока покурю.
— `... Вадим?... Не удивлена... Дайте сигаретку. Спасибо... Не успокоился выходит, Греков?
— Ты по делу говори!
— Говорю... С чего начинать-то?
— С начала.
— Как скажите. Только длинно получится.
— Ты куда-то торопишься?
— От вас избавится... А не скажите, что дальше будет?
— Как заказчик решит.
— А-а-а... Тогда передайте ему, что я ничего против него не имела, и зла ему не желала. Это Ирка все, любимая его. Хотела она много, и сразу... Венька ей нужен был, не сам конечно, его будущее. Дипломат тоже мне! Дебил. Мало страшный — рыжий, лопоухий, так еще и человек — дрянь. Но со связями, да. Перспективный. Маменькин сынок. С мамашей — один, положительный, вундеркинд, умница, домашний мальчик, а как из дома вырвется — банзай. Выпивка, карты, девчонки. Всех перелапал. В карты мухлевал!
— Короче.
— Куда короче? Грекову это интересно будет, уверена. Знать хоть будет, на кого его Ирка поменять хотела, из-за кого на нары залетел.... А где он сейчас?
— Тетка, ты не поняла, мы спрашиваем, ты — отвечаешь, а не наоборот.
— Все, ладно, поняла. В общем, крутились мы в одной компании: я, Венька этот, Стрелец — Сашка Стрельцов и там еще ... не суть кто. Стрелец кокаинчиком торговал, девочек на порошок подсадит, а потом они ради него под любого...
— Сутенер?
— Что-то вроде того. Но больше на картах специализировался, аферист... Я шалая была, азартная. Кокоинчик — нет, а травку — было, нравилось. Игра после неё легкая, и мир в красках. Увязла я по уши. Все думала, отыграюсь, и никак, все больше в долг залезала. Стрельцу, кому ж еще? У Ирки заняла.
— Откуда ее знала?
— Учились в параллельных группах. Она компанейская была, легкая на подъем, зажигали пару раз на дискотеках. Не то что подруги, но хорошими знакомыми были. Она никогда не отказывала, а деньги у нее водились — родители у нее богатенькие. Потом я про Веньку узнала, случайно, ну, что вместе они, что виды у нее на него. Но мимо ушей пропустила, Ирка умная была, мне и в голову не приходило, что она всерьез за этого обормота замуж собралась... В общем назанимала я у неё, а отыграться не могу. Еще занимать? Куда? Должна выше головы. Да и не факт, что даст. Стрелец одолжил, влез змей посреди партии: `Отыграешь, Мариша'. А ставки-то все выше! Дура я, конечно, позарилась, подумала если банк сорву, то из долгов вылезу. Куда там ... Стрелец весь банк и забрал. Неделя всего и прошла — долг требовать начал. Другие словно сговорились. Ирка одна молчала. Я еще радовалась: если и она потребует, то мне хоть в петлю... Ирка после пары меня подловила и давай крутить: должок за тобой большой — отдавать, как думаешь? А хочешь разом, и долг прощу и заплачу. Много. Сумму назвала такую, что не верилось. А как сказала за что — страшно стало. Но опять же, потом можно и переиграть... Я неделю думала. Честно скажу — отказаться хотела, да Стрелец стращать начал, что мальчиков на меня натравит, мой долг им передав. А это же хуже смерти, отморозки — одно слово. Короче сказала я Ирке — да. И поехало: свела она меня с братом своего парня, а у того свадьба с Иркиной сестрой на носу...
— Зачем свела?
— А?... Ну, чтоб Вадим не заподозрил ничего. А то будем друг на друга, как незнакомцы смотреть, а так — свои, и вопросов нет.
— Брат его знал, что вы задумали?
— Не знаю.
— А если хорошо подумать?
— Может и знал... оставил же он Вадима-то на ночь, хотя видел, что он пьян.
— Сам напился?
— Да, нет, Ирка мне какую-то ампулу дала, сказала, чтоб подлила, а то ничего иначе не выйдет, мол, влюблен он в нее по уши....
— А не проще расстаться было?
— Не-ет, Ира предложения от Веньки ждала, а какое предложение, если этот под окнами отирается? А чуть погони — в петлю залезть грозится. Да, понятно — упертый, упрямый....
— Дальше что было?
— Дальше? А... да все. Я со страху кроме ампулы ему еще и водки в шампанское подлила, да немного не рассчитала. Скосило Грекова. Мертвый был. Полночи промаялась. Какое изнасилование? Он только мычал. Я уж его, и царапала и по лицу била — ноль. Под утро только и получилось. А потом... знала бы, во что ввязываюсь, и денег бы не надо было. Очные ставки, экспертизы, повестки. Мать в ужасе... Я думала тихо все пройдет, а оно так громко, что хоть гори со стыда! Особенно на следствии. И вот про одно и тоже. Адвокат еще гадкий такой, с ухмылочками, с ехидцей. Грозил гад, что меня посадит за дачу ложных показаний... Греков тоже смотрел — одно — задушить не мог. Но адвокат `порадовал, нагнал на меня страху: мечтает он, говорит, с вами свидится и что сделает, сами понимаете... Я понимала, наслушалась уже кто он да что. Зверь, одно слово. К Ирке побежала, а та не слушает — часть суммы мне дала и выгнала: потерпи еще пару недель. Ага! Ясно почему, Венька же тормоз, жди пока предложение сделает. А у меня дела все хуже: по делу неувязки, все грязное белье вытащили, родню оповестили. Мать шумит — шлюха! Отец убить готов. И оба пилят — забирай, говорят, заявление и пусть тот женится... А еще Стрелец пасет с парнями — должок выбивает. Я ему, что Ирка дала — отдала, да толк? Треть всего... Следствие тоже — не сегодня-завтра посадят. Меня уже. Короче, кошмар. Я опять к Ирке, думаю не вернет деньги — все расскажу про неё, и про то что сотворили, и пусть что будет то будет... Прибежала, а там Верка воет...Венька-то Ирку бросил, женился, и вообще из города уехал. Мать денег хватилась. Ирка оказывается их украла. Свадьбу-то Веркину перенесли из-за всей кутерьмы, а деньги в шкатулке хранились, вот она их оттуда и вытащила. Короче Ирка повесилась, а кашу, что она заварила, я расхлебывай. А куда мне? С одной стороны тюрьма, с другой Стрелец, с третьей Греков... Под прессом куда не смотри. Спасибо сказать некому: Ирка мертвая, смылась на тот свет от ответа. Чистенькая, несчастненькая для всех — на мне ответ сошелся. Но я ж тоже жертва! Да кому объяснишь, чем докажешь?... Согласилась я на все. Что адвокат просил, и родители, подписала все бумаги, да толк?...Я ж не дура, понимала: выйдет Греков, копать под меня начнет, про Ирку узнает и конец мне. Стрелец мне про него красок не жалея рассказывал, пугал гад профессионально, не хуже адвоката. А еще из института меня попросили. Ни до учебы было, завалилась — ни одного зачета.... Вышла я из деканата, стою на улице и думаю — куда теперь, зачем? Не сегодня — завтра — убьют. Не один, так другой: Грекова выпускают...Домой прибежала, что схватила то в сумку кинула, документы, деньги что у матери были взяла и на поезд, неважно куда. Лишь бы с глаз. В купе с мужчиной познакомилась. Пожилой, интеллигентный. Пригрел, а потом и расписались...Я ведь даже домой ни разу не звонила, даже не знаю. Живы ли родители — как же вы меня нашли?'...
