— Слушай, спасибо тебе огромное и вот, — протянула в ладони три сребеня. — Теперь на стоящее седло точно должно хватить.
Мальчишка замялся и мне, не просвещенной в тайнах чужих душ, показалось, что с вкладом его я сильно продешевила, но, потом, вдруг, протянутые деньги сгреб:
— Да я бы и так вам помог. У меня с этим боровом свои зарубки.
— Я поняла, но... ежегодные бега, — и мы одновременно засмеялись. — Ты ж парень самостоятельный. Значит, должен сам зарабатывать на жизнь.
— Ну, это — да, — смущенно скривился подросток. — А можно я на ваше колдовство гляну? Когда еще увидишь бесовские лабиринты.
— Лабиринты?.. А мне всегда казалось, что мы по прямой идем. Да, гляди. Только потом...
— Само собой. Я ж сам с вами в деле был.
— Евся, нам пора. Тропка, — обернулась я к уже сидящим в своих седлах спутникам. И только Тишок, с поводьями Коры в лапах, суетливо подпрыгивал у самой кромки высокого туманного коридора.
— Прощай, Стриж, и удачи вам с Бархатом.
— Благодарствуем оба. А с огурцами ты была права...
А вот дальше получился "сюрприз". Хотя, лошадь мою тоже понять можно — одно дело, беспрестанно снующий под копытами бес, а совсем уж другое...
— Кора, давай, — сжав бедра, в очередной раз подтолкнула я свою застывшую у густой завесы кобылу. — Ты должна показать другим пример... А если за яблоко?.. Чего?.. Ну, хорошо, корзину яблок... И почищенных, само собой... А вот это уже шантаж и...
— Евсения, может нам первыми? Капкан, все-таки, мужик, — подал голос, ожидающий следом за нами Стах.
— Ты слышала?.. Она его "мужиком" не считает. Слишком гонору много.
— Кх-хе... А если Перец?
— А твой Перец пусть сначала разрешение у Дули спросит.
— Это чёй-то? Да моя Дуля еще девушка... Это когда такое произошло?
— Кора, кончай наводить смуту. Иначе я тебя здесь оставлю и без яблок и без... Ну, хорошо... Тишок, ты ей косичек наплетешь?
— Евся, а пусть она сначала зубы свои научится сомкнутыми носить, твоя раскрасавица. А то в прошлый раз так ими у меня перед носом щелкнула, что...
— Нет, я сейчас сама пешком пойду, — со стоном приподнялась я в седле, и вот в этот самый момент, моя кобыла, вдруг, резко поумнела... Щ-щёлк...
— А-ай! А теперь у самого хвоста! — ох, рано я обрадовалась:
— Тишок, давай в коридор! Она — за тобой! — щ-щёлк, щ-щёлк.
— Да не за мной, а за моим хвостом!.. А-ай!
— Да, какая разница? Давай! Остальные — следом!
— А-а-ай! — щ-щёлк... уже из глубокого-глубокого тумана...
Город Медянск... Видный отсюда, с этого исторического холма лишь огоньками. Да какими там, огоньками? Город Медянск был полон разноцветных огней, как... Жаль, в книжках моих таких картинок не было. Потому что, город Медянск был... прекрасен. И он сам и запах трав и цветов, доносимый сюда, на холм, из подлунных бескрайних полей. И все здесь было таким незнакомо-притягивающим. И даже то, что высилось сейчас прямо перед нами — два огромных, упирающихся в звездное небо меча. Наш верный ориентир.
Кора моя, кажется, тут же забыла про шустрого беса и, так же, как ее хозяйка, раздув ноздри, вдыхала теперь незнакомые запахи. И мы с ней даже не обернулись на показавшихся следом трех своих спутников.
— Мокошь — всевидица! Неужто, получилось. А я ведь до последнего думала, что выкинет нас где-нибудь на Склочных болотах.
— Ну, так... — робко высунулся из-за крайнего меча Тишок. — Если б я за ориентир взял ту "страхотень с завитушками", что ты мне по памяти расписала, то, точно — именно туда.
— Хран, а сколько отсюда до Тинаррской границы? — уже с земли, спросила я, спешившегося рядом мужчину.
— Совсем близко, — прищурился он в темную даль поверх Медянских огней. — Миль тридцать, не больше... Тишок, благодарность тебе от всего сердца за четко проложенный маршрут. Считай, выиграли очередную фору.
— Евсения.
— Да? — Стах, подошедший сзади, бережно обхватил меня руками, а потом глубоко вдохнул:
— Я так тебе благодарен. До такой степени, что, еще немного и у меня появятся сомнения в собственном умении выходить из сложных ситуаций. Без тебя.
— Да ты что? — шеркнула я кончиком носа по небритой скуле. — Вот уж, глупости.
— Угу. Храна взяли рядом с портом. Он еще до моста дойти не успел. И сделали это под предлогом проверки документов. Да и меня также. У них, видимо, были четкие описания всех наших физиономий.
— Ага. Кроме Любониной и бесовской.
— Я заметил, — усмехнулся мужчина.
— Стах... Я обещала сказать тебе то, что написала в записке, — прямо в кольце из теплых рук, развернулась я к мужчине лицом. — Она на самом деле была лишь манком, но, содержала сущую правду.
— Да?.. И что же там было? — коснулся он своим лбом моего.
— Правда... Потому что, я на самом деле тебя люблю и готова пойти за тобой хоть куда, — закончила тихим шепотом. — Во-от, — а потом еще и вздохнула.
— На край света, — тоже шепотом уточнил Стах.
— Что?
— Там было написано: "Я тебя люблю и готова пойти за тобой хоть на край света".
— Так ты...
— Молчи, — засмеялся мужчина и прижал мою голову к своему плечу. — Эта записка была единственным, что до меня дошло, но, мне очень хотелось, чтобы ты сама набралась смелости и произнесла эти слова вслух.
— Так ты думал, что я могла и струсить? А тебе не кажется, что это не честно? — с усилием оторвала я голову и заглянула в глаза Стаха. — Да я вообще не понимаю, ты... ты... — и какая сейчас была разница, кто кого поцелует первым? Главное, что небесные качели, подхватили меня так высоко, что спускаться на землю совсем не хотелось... очень-очень не хотелось...
ГЛАВА 23
Ночь давно откатилась луной в другую половину невыносимо звездного неба. И сейчас, сидя на крыльце, выходящем в сад, где мирно трещали сверчки, а за спиной, в кухне переливалось тремя голосами задушевное пение, с трудом верилось в оставленное далеко-далеко отсюда обшарпанное крыльцо каталажки, и в заросший бурьяном двор посреди заброшенной деревни. Да вообще в прошлое мое "заповедное" верилось с большой натяжкой. Одна лишь Адона вспоминалась прекрасно. И от этого тоже хотелось, не то петь, не то плакать.
— Свида, а вот эту знаешь?
Как провожала меня мать,
Давай падать, умолять:
Честь младую береги...
— А то! Только у нас ее по-иному поют:
Как провожала меня мать,
Принялася наставлять:
Честь девичью береги,
Но, от счастья не беги.
— Кх-хе... А про желанный колодец?..
— Евся?
— Что, Любонь?
Подруга моя, замерев у самой кромки ступени, с душой потянулась:
— О-ой, и хорошо то как... А ты чего здесь одна сидишь? Где Стах?
— Они с Тишком лошадей проверяют и, наверное, улицу заодно... Любонь, как-то, все ж, неловко, что мы таким табуном к твоей тетке завалились.
— Да брось, — хлопнулась та рядом со мной. — Тетка Свида у меня выдающаяся. А про ее дом я тебе уже говорила — мы ее нисколько в нем не стесним, одну то на двух этажах. Тем более, всего на ночку. Да она, как узнала, что я от Ольбега сбежала, на радостях, и на год бы всех оставила. Ты ж сама-то слыхала?
— Ага, — вспомнила я "радостные" обороты этой, действительно, "выдающейся" со всех сторон женщины.
Хран только крякнул тогда в восхищении (в середине и в конце), а Стах согласно покачал головой. Меня же она, после знакомства, просто сгребла в охапку, а потом, обозвав "стрекозой", вдруг прослезилась. Не то, от гордости за свою отважную племянницу, не то, от жалости ко мне, по сравнению с женщинами их рода, явно "задохлой". И один лишь бесенок, перекинутый теперь в серого кобеля, остался не у дел. Если, конечно, не брать в расчет тот бараний мосол, который ему тетка Свида с крыльца кинула. Ну, ничего, я этот "моральный ущерб" умыкнутыми со стола пирогами восполнила чуть позже, но, с лихвой. Да и Стах от себя тоже, по-моему, кое-что добавил... И Любоня... Да и Хран пару раз от застолья отлучался... Бедный Тишок...
— Евся, я знаешь, что сейчас подумала?
— Нет. Но, надеюсь, через долечку узнаю, — обхватила я Любоню руками за плечи.
— Помнишь, мы с тобой вот так же сидели на том бревне, за нашим огородом? Только я тогда в венке была из одуванов и вся зареванная. Помнишь?
— Ага. Вспоминаю. Правда, уже с трудом.
— Вот и у меня такое же чувство, будто целая жизнь прошла, — вздохнула Любоня. — Но, я не про то... Ты тогда сказала, что, мы с тобой — подруги на всю жизнь и друг без друга, никуда. А я ведь чуть потом не уехала. Даже, не попрощавшись. А все из-за трусости своей.
— Любонь, это ты то — трусиха? — отстранилась я от девушки. — Да я как вспомню тебя со сковородой... Ух-х, самой страшно.
— Так-то — позже. После всего, что с нами произошло, — расплылась, вдруг, подруга. — Это теперь я другой стала. И ты знаешь, что? — развернулась она ко мне. — Я решила, что буду с тобой... с вами до самого конца. И пока мы от этой подковы важной не избавимся ты от меня тоже. Так и знай.
— Любоня, ты чего? Да я сама не ведаю, как в Тинарру попаду без паспорта и... вообще. А ты ведь теперь дома. Да и что твоя тетка на такое скажет? Ведь это уже — заграница.
— А ей и знать не обязательно. Я отныне сама своей судьбой распоряжаюсь, — вздернула носик Любоня. — Или ты боишься, что жених твой будет против таких гостей?
— Жених ее против не будет. Наоборот, почтет за честь, — качнулся к нам из темени мужской силуэт и замер напротив. — Здесь другая проблема, Любоня, и ты должна о ней знать — наш маршрут.
— Что, опять тропками? — авторитетно скривилась подружка.
— Угу. Еще какими. Думаю, до гор — на лошадях, а там, через пещерный город перейдем на ту сторону. Но, надо будет еще с Храном переговорить. Он в этом деле гораздо опытнее меня, — почесав нос, шлепнулся с другой от меня стороны Стах.
— А что за пещерный город?
— Старое кентаврийское поселение. Здесь же раньше их земли были. Это позже кентавры за Рудные горы ушли, и дома строить начали. Так что, любимая, прогуляемся с тобой познавательно — я сам в тех местах ни разу не был.
— И вы думаете, я такое пропущу? — перегнулась к нам возмущенная Любоня.
— Госпожа души моей, я бы этого не пережил... И-ик.
Он бы этого не пережил. А я вот глубоко задумалась. Ведь с одной стороны, такие "познавательные прогулки" сами по себе, уже — государственное преступление. А с другой... Она ж — моя любимая подруга, за которую я сейчас "цепляюсь", как за последний признак всего самого лучшего, что когда-то в моей прежней жизни было. И по-моему, это... взаимно.
— Любонь, я очень-очень рада такому твоему решению. Но, все ж, подумай хоро...
— А что тут думать то? Госпожа души моей, это — для тебя, — развернулись мы к "кобелю", но даже рты раскрыть не успели, как тот, вдруг, писклявым голосом затянул. —
Ой, не плачь ты, девка, о своей судьбе.
Чай, еще отыщешь ты хомут себе.
И еще лихого подкуешь коня.
Если не потушишь ты любви огня... О-ох...
— Стах, это ты его напоил? — в наступившей за нашими спинами тишине испуганно прошипела я.
— Не-ет. То есть, я, но, совсем...
Ба-бах!
— Та-ак... Кто сейчас пел?
— Я... горло прочищал.
— Нет, это я. И я ведь предупреждала, что петь не...
— Тетушка, то я горланила.
— Свида, да он...
— Да вы что?! — громыхнуло теперь прямо над нашими макушками. — Ну, так... Пел с душой, бесово семя. Молодец. Однако в дом даже не думай, хотя, во дворе можешь носиться без опаски. Ибо, как изрекает мой знакомый маг Абсентус: "Самое большое зло в мире рогов не носит, а носит ангельскую улыбку". Вы меня хорошо расслышали? Все?
— Ага.
— То-то же. А теперь встали и пошли за мной. У меня тост будет.
— И-ик...
Да-а... А до меня, вдруг, в этот момент, внезапно дошло одно очень простое, но, важное понимание: "Это — мой мир. Мир, где к магии относятся, как к части жизни. Где есть место и настоящей дружбе и любви. Где тебя принимают таким, какой ты есть. И пусть, он пока совсем мне незнакомый, этот "новый мир". Но, он уже целиком и полностью — мой":
— Дорогие мои, — сгребла я под руки и подругу и Стаха. — И как же я вас... люблю. И тебя, кобелиный певец, люблю. И все-все-все вокруг тоже люблю. И даже незнакомую Тинарру. И как же это замечательно — просто жить и любить.
— Евсения, а вот тебя кто... напоил? И пойдемте ко обратно, за стол...
Город Медянск просыпался рано. Используя для данной цели вместо привычных в деревнях петухов, новомодные будильники или просто церковные колокола. И когда я спросонья расслышала этот, плывущий над улицами и садами перезвон, то от удивления подорвалась с кровати к окну, а распахнув его, замерла, прислушиваясь сквозь рассветное, пока еще тихое птичье чириканье в садовой листве:
— Ну, ничего себе, — а потом опустила глаза вниз. — Ну, ничего... себе.
— О, Евся. Вы уже проснулись?
— Не-ет, — обернувшись к брошенной постели, помотала я головой. — Любоня еще спит. Тетка Свида, а откуда... это? Я вчера его не заметила.
— Вот и мне... интересно, — подбоченясь одной рукой, поднесла женщина вторую, с зажатой в ней кружкой, ко рту. — Я сама вчера такого не заметила, — и, тут же про чай позабыв, задрала голову к цветущей черемуховой верхушке. А когда я, спешно натянув штаны и блузку, прискакала к ней вниз, кивнула на высокое благоухающее дерево. — Эту черемуху еще мой покойный муж сажал. И она уже лет десять, как не цвела, не говоря о ягодах. Я все выдрать ее собиралась и клумбу с розами на этом месте разбить, а тут такое... Ты ж, дитё, дриада, так, может, скажешь мне, к чему почти пень, да еще не в сезон, вдруг, зацвел?
— Не знаю, — с прищуром подошла я вплотную к старому разветвленному стволу, который, неожиданно мне откликнулся, обдав волной сочной силы. — Ей сейчас хорошо. Очень хорошо. И она в этом году обязательно разродится ягодами, не смотря на то, что другие ее сестры уже давно отцвели. Это все, что я могу сказать, как дриада.
— А как хранительница?
— Что? — обернулась я к скромно торчащему в сторонке Тишку.
— Евся, ты ж — хранительница леса и водной стихии. И этот "букет с корнями" — твоих рук дело. Кто вчера в любви всему миру клялся?
— Ну...я.
— Вот тебе и результат.
— Ага. А если бы я всех, наоборот, возненавидела? — уже внимательнее вгляделась я в обсыпанную белыми гроздьями листву. — То, что тогда?
— Ну-у, — глубокомысленно протянул Тишок. — Тогда, как в ту ночь на капище.
— Слушай, рогатик, а ты по "чудесам торговли" консультаций не даешь? — глядя на наш диалог, усмехнулась тетка Свида.
— Если только за большой кусок вчерашнего вкуснейшего пирога, — ни на долечку не задумавшись, скривился ей бес.
— Поняла. Будь здесь. А ты, стихийное дитё, пошли за мной. Чай давно заварился. А вот, кстати, и мужчины. Намахались палками? А то у меня еще оглобли старые есть.
Хран, с полотенцем на голых плечах, оценив шутку, расплылся, а Стахос направился прямиком под мой "букет с корнями":
— Доброе утро, любимая, — обхватил он меня, прижав к холодному после умыванья торсу. — На какое еще волшебство ты способна?
